Лариса Лужина: «Фурцева вычеркнула меня из всех списков»

Недавно исполнилось сто лет со дня рождения легендарного режиссера Станислава Ростоцкого, который подарил нам немало замечательных фильмов. Одна из картин мэтра - «На семи ветрах» - стала визитной карточкой для начинающей актрисы Ларисы Лужиной.

Как сейчас народная артистка вспоминает то время и как сложилась ее судьба?

«ХОТЕЛА ПОКОНЧИТЬ ЖИЗНЬ САМОУБИЙСТВОМ»

- Лариса Анатольевна, как же вы, фактически дебютантка, попали к Ростоцкому на главную роль?

- Это целая история, которую до сих пор вспоминаю и не верю, что все со мной случилось. Я училась во ВГИКе в мастерской Сергея Герасимова и Тамары Макаровой, только окончила первый курс. В это время Герасимов приступил к съемкам двухсерийной картины «Люди и звери». В главной роли снимались Тамара Макарова, мои однокурсники Жанна Болотова и Сергей Никоненко. Вся наша актерская и режиссерская мастерская (15 актеров и 15 режиссеров) была задействована в производстве. Кто-то работал помощником режиссера, кто-то таскал декорации, кто-то заведовал реквизитом. Все были заняты, все при деле, а мне там места не нашлось. Фильм снимался долго, больше года, сидеть без дела студентам было нельзя, могли отчислить. Герасимов начал пристраивать своих учеников. А в это время на киностудии имени Горького Ростоцкий запускал фильм «На семи ветрах» по сценарию Александра Галича. Это была история из жизни: Ростоцкий лежал в госпитале, ему во время вой­ны в 1944 году ампутировали ногу, за ним ухаживала девочка-санитарка. Она рассказала, что у нее есть жених, он ушел на фронт, она не знает, как его найти, поэтому сильно переживает... Эту историю Ростоцкий рассказал Галичу, они вдвоем сочинили балладу о любви. О том, как молоденькая девушка героически ждет своего солдата…

- И Ростоцкий эту сестричку увидел в вас?

- Поначалу было много сложностей. У Ростоцкого уже была утвержденная актриса, которую он планировал снимать. А Сергей Аполлинариевич, которому нужно было пристроить свою ученицу, знал сценарий, видел меня в этой роли и настоял, чтобы меня посмотрели на пробах. Поскольку он был художественным руководителем на проекте, Ростоцкому пришлось подчиниться. Они сделали кинопробы, Герасимову все понравилось, и меня утвердили.

Но когда ты попадаешь к режиссеру, который хотел совершенно другую актрису, конечно, возникает некий дискомфорт. И вначале у нас ничего не получалось. У Ростоцкого была своя слаженная команда, которая его обожала. Они чувствовали, что режиссер ко мне не очень хорошо относится. Негативное настроение передалось, было много конфликтов. Потом не сложились отношения с Вячеславом Тихоновым. Он приехал такой красавец после фильма «Две жизни», где сыграл белого офицера. Такой Андрей Болконский пришел на съемочную площадку, а на меня ноль внимания - бегает какая-то студентка… И как можно было в таком неприятии работать? Тем более что только перешла с первого курса института на второй, особого опыта нет. Могла вылететь с роли в любую минуту, и я это понимала.

- Даже несмотря на поддержку Герасимова?

- Ну да. Я не успела даже вой­ти в роль, осмотреться, разыграться, а мне сразу дали сложные драматические куски. Отснятый материал режиссеру не понравился. И он Герасимову прямо так и сказал: «Не справляется ваша девочка-студентка. Она мне не нужна».

Для меня это была настоящая трагедия, хотела покончить жизнь самоубийством. Такое невозможно было себе представить! Как вернуться в институт? Как дальше учиться в мастерской? Как смотреть своим друзьям в глаза? Это стыд и позор! Все будут знать, что студентку сняли с главной роли за профнепригодность…

Герасимов посмотрел материал и сказал: «А что ты с ней сделал? Зачем выкрасил в какую-то нелепую блондинку? Нет, давай обратно верни в свой цвет». Потом он говорит: «Стасик, я не понимаю тебя, ты хороший режиссер, ты снял прекрасные фильмы «Дело было в Пенькове» и «Майские звезды». Так почему ты не можешь справиться с молодой студенткой? Она же сырая глина, а ты скульптор, который должен лепить из глины настоящее произведение искусства».

Герасимов категорически не разрешил заменить меня другой актрисой и спас меня. Спасибо ему за это! Потом меня вернули обратно в мой естественный цвет, наладились отношения и с режиссером, и с Тихоновым, и со съемочной группой, даже в итоге пришли к какой-то дружбе. Все благополучно закончилось… Я не считаю, что сделала там что-то шедевральное, скорее сыграла саму себя. В то время мне был 21 год, я была чистой и наивной девочкой, как и сама Света Ивашова, которая полюбила впервые...

«СЛАДКАЯ ЖИЗНЬ СОВЕТСКОЙ СТУДЕНТКИ»

- Наверное, после этой роли предложения на вас посыпались?

- Вы знаете, в Каннах, куда мы поехали с этой картиной, произошла ситуация, после которой меня вообще могли больше не снимать. Случился скандал, который запросто мог просто перечеркнуть всю мою дальнейшую карьеру. Молодому поколению сегодня очень сложно понять, что такое железный занавес, когда нельзя никуда поехать. А что такое запрещенные танцы - тем более звучит как фантастика. Так вот в 1962 году появился модный танец твист, и нам запрещали его танцевать.

Жили мы тогда во вгиковской общаге, конечно, собирались по вечерам и втихую танцевали. А в Каннах ко мне подошел режиссер, который учился во ВГИКе у Михаила Ромма, а потом переехал в Париж. «Слушай, - говорит, - ты же умеешь танцевать твист. Видел в общаге». Отвечаю: «Нет, не умею». Он стал настаивать: «Ну как же? Если тебя пригласят танцевать, а ты не умеешь?» Я ему: «Нам запрещено танцевать…» А нам перед поездкой зачитали инструкцию: нельзя выходить одной из гостиницы, нельзя говорить то-то и то-то… «Не танцевать твист» - было одним из пунктов… И вот после премьеры наша делегация устраивает большой прием: на столах водка, красная икра, закуски.

Собралось много гостей из разных стран. И как назло, ко мне пристал один американский журналист: «Станцуйте твист». Я стала отказываться, от меня, слава богу, отстали. Но потом начался банкет, заиграла музыка, ко мне подошел этот режиссер из ВГИКа, пригласил на танец. Я его тоже отшила: «Не умею танцевать». Сергей Аполлинариевич услышал и говорит: «Как это ты не умеешь? Ты моя студентка, ты умеешь все! Иди танцуй».

Он меня вытолкнул, я пошла на свою голову танцевать этот дурацкий твист. Ничего там такого непристойного не делала, легко двигалась в такт и не более. А вот тот подвыпивший американский журналист - что он только не вытворял! Извивался как змея, исполнял какие-то немыслимые па, падал на шпагат, на мостик… И все это папарацци снимали на камеру.

На следующей неделе у министра культуры Екатерины Фурцевой уже лежал французский журнал Paris Match с моей фотографией и заголовком «Сладкая жизнь советской студентки». Фурцева красным карандашом вычеркнула меня из всех списков и поездок. Она была так разгневана, что слышать про меня больше не хотела. Спас опять Герасимов, он пришел на прием к министру и заявил: «Это моя ученица, я ей разрешил танцевать». Но это еще не все, просили также и Ростоцкий, и Чухрай: если бы они не заступились, я не только никуда больше не поехала бы, вообще больше никогда бы не снималась. В СССР с этим было очень строго.

- И Высоцкий, наверное, не спел бы про вас: «Ведь она сегодня здесь, а завтра будет в Осло»?

- Ну да, благодаря этой картине я очень много поездила по фестивалям. Была в Каннах, в Карловых Варах, в Дублине, Варшаве, Тегеране, Стокгольме. И в Осло тоже. И если кто-то слышал песню Владимира Высоцкого «Она была в Париже» - да, это про меня, он, можно сказать, всю мою биографию в этой песне выписал.

- Ну а с Ростоцким вы стали дружить после всей этой истории?

- Вы знаете, в канун юбилея на канале «Культура» меня попросили рассказать о Станиславе Иосифовиче. Спросила: кто еще выступал с воспоминаниями? Мне ответили, что почти никто. Для меня это было очень странно. Почему актеры, которые у него снимались, не вспомнили режиссера добрым словом? Ростоцкий был гостеприимным человеком, он очень вкусно готовил. Был веселый, остроумный, любил танцевать танго, а ведь у него была ампутирована нога и он ходил на протезе. Он никогда не жаловался, наоборот, всем помогал. Конечно, у него был непростой характер, случались и некоторые конфликты в кинематографической среде. Но человек ушел от нас, и его нужно вспоминать только добрым словом…