Ирина Бразговка: «У меня не было задачи создавать с Кончаловским семью»
Судьба Ирины Бразговки, играющей в мелодраме «Любовь преодолеет всё» одну из главных ролей, могла бы послужить основой драматического сериала.
Известная советская актриса, вынужденная в суровые 90‑е зарабатывать торговлей. Любимая женщина Андрона Кончаловского, 17 лет скрывавшая, что родила от прославленного режиссёра дочь…
О подробностях этих жизненных перипетий мы и поговорили с Ириной Бразговкой.
Вышла из кадра
– Вы начали сниматься с 7 лет и делали это успешно. У вас очень яркая внешность. Но немножко не советская – эдакая дворянская, западная. Бывали случаи, когда вас именно из-за этого не утверждали на роль?
– Ну, у нас есть актрисы с более дворянский внешностью. В моей внешности нет ничего необычного. Вообще рыжая масть всегда воспринимается необычно. Я рыжая была с самого детства. Меня дразнили за веснушки и рыжие волосы. Я их очень не любила, не любила расчёсывать.
И мне никто не говорил, что я красивая, что замечательно, что я рыжая. Кроме режиссёра Добролюбова, который снял меня в первом фильме.
Мне часто говорили, что мой возраст активной творческий деятельности – после 40. Но ролей, к сожалению, для женщин пишут очень мало. Кроме меня, есть много актрис, которые заявили себя гораздо активнее, они популярнее. А для меня какое-то авторское кино, наверное, ближе, какой-то артхаус. Я в нём себя уютнее чувствую.
© Нижегородская правдаХотя обычно снимаюсь в обычных сериалах, играю обычных мам и бабушек. Мне это тоже очень нравится. Я совершенно не в обиде на кинематограф, что для меня нет никакой суперроли. Я принимаю с большой благодарностью всё, что мне даёт жизнь и работа. Я ни от чего не отказываюсь. Я хожу на все кастинги. Я снимаюсь там, где меня утверждают. Я благодарна этим людям.
Как правило, очень хорошие складываются отношения с режиссёрами. Я не звезда. У меня нет никакой звёздной болезни.
– Лихие 90‑е разом перечеркнули очень много успешных актёрских карьер. Как вы выживали в это сложное время? Тяжело было без кино?
– Я работала в медицинской фирме – продавала лекарства. Была там менеджером по продаже. Работала в сети универсамов небольших – занималась рекламой, персоналом. Пыталась понять, в чём их проблемы. И моё актерское образование мне очень в этом помогало. Считаю, что всем в обязательном порядке нужно пройти курсы актёрского мастерства, потому что это очень выручает во всех профессиях.
– А правда, что вы даже делали украшения из мельхиора и сами их продавали на рынке?
– Только не на рынке, а на вернисажах. Отец моей второй дочки был вольный художник. Всю жизнь зарабатывал своими руками. И он научил меня простейшей ювелирке.
Я научилась рисовать, делала колечки. Девчонки у меня научились плести фенечки из разноцветных ниток. Мы сами зарабатывали себе на жизнь в те мятежные годы. Выходили продавать на улицу. Иногда покупатели бросали мне в лицо: «Что, снимать прекратили, пошла на улицу торговкой?». Но это меня не оскорбляло. Я думала: «Странные люди, человечество всю жизнь занимается торговлей». И так проглатываешь и стоишь дальше с этим этюдником, продаёшь колечки – на вернисажах на Арбате, в Измайловском. Но поскольку это была незаконная продажа, нам частенько приходилось убегать от милиции.
Но мы были молоды, и это всё было совершенно весело. Был такой драйв, и слава Богу, что это было и есть что вспомнить.
– А как произошло возвращение в кинематограф?
– Постепенно… Мне посоветовали начать сотрудничать с актёрским агентством, я зарегистрировалась и довольно скоро попала в один из первых «мыльных сериалов». Это было совершенно замечательно – контракт на год с фиксированной зарплатой.
– В своё время одна советская актриса вспоминала, что когда кино возобновилось и она стала ходить на кастинги, там сидели люди, которые совершенно не были знакомы с советским кинематографом, не знали её в лицо. Она наравне с мальчиками и девочками с улицы проходила пробы, и её это сильно ранило. Вы с подобным сталкивались или в силу характера не обращали на это внимания?
– Нет, я, конечно, всё это видела. Но меня это не ранило совершенно точно. Ну немного странно, да – потому что мы-то знали всё. Но я училась во ВГИКе. А эти люди, которые сейчас меня снимают и проводят кастинг, не учились во ВГИКе, у них не было специального образования, они могут многое не знать. Я совершенно никаких негативных эмоций к ним не испытывала.
Герой романа
– История ваших отношений с Андроном Кончаловским отчаянно смахивает на захватывающий сериал. А как начался ваш роман?
– Мне позвонил мой однокурсник и сказал, что со мной хочет познакомиться Андрей Сергеевич Кончаловский. Я поинтересовалась, почему он звонит, а не сам Кончаловский. «Ну, он меня попросил позвонить». Я говорю: «А чего же он боится? Может быть, он сам позвонит? Тогда я, может быть, поговорю с ним». Ну вот он и позвонил. Я была счастлива. Я была совершенно очарована его голосом. Этот его знаменитый неповторимый тембр…
Он пригласил меня в Дом кино в ресторан. Я не думала, правильно поступаю или нет – студентке позвонил взрослый – на 17 лет старше – мужчина, режиссёр, позвал в какую-то компанию. Я не думала, что там дальше может быть, поехала. За столом сидели одни мужчины – его друзья. Мне было не очень комфортно, потому что я – человек робкий и несмотря на свою публичную профессию, больше интроверт. И оказаться в компании с малознакомыми людьми мне было немного странно. Я даже не помню, о чём мы тогда говорили. Мы посидели, и я поехала домой. Потом он позвонил ещё, потом мы встретились, потом у нас завязалась тесная дружба. И она продолжалась где-то около года.
– А говорят, что он вас даже с мамой знакомил – это же верный признак серьёзных отношений?
– Ну, я не думаю, что когда знакомят с мамой, то человек предполагает, что вы станете его невестой.
Просто мы поехали на дачу – он писал сценарий, кажется, с Виктором Мережко, и рядом был дом мамы. Мы туда пришли – он пошёл, кажется, за знаменитой «кончаловкой». И он познакомил нас с мамой. Это никого ни к чему не обязывало.
– А вы рассчитывали, что эти отношения выльются во что-то серьёзное или вообще на эту тему старались не задумываться?
– Нет, абсолютно ни секундочки не задумывалась ни о каком продолжении романа. О том, как долго это продлится и во что выльется. У меня не было задачи создавать с ним семью. А потом он как честный человек и в этом смысле порядочный, честно сказал: у нас это всё будет недолго. Во-первых, потому что он собирался уезжать.
А потом, на тот момент он был женат. Я не помню, знала я об этом или нет. Ну, наверное, знала.
– Вы никогда не ставили условий, не закатывали сцен… Это женская мудрость или запредельная любовь?
– Нет, это ни то и ни другое. Это просто понимание момента, понимание ситуации. Никогда никаких ни сцен, ни сожаления. Никогда, ничего. Только радость.
Он меня очень многому научил. Он научил меня, как смотреть Бергмана – говорил вещи, которые от меня были скрыты, объяснял нюансы. Он ставил мне музыку. Мы ходили в гости. Он как бы ввёл меня в свой музей.
У меня своего музея просто не было, потому что я была очень молода и у меня не было богатой судьбы.
– А почему вы не стали говорить ему, что ждете ребёнка?
– Мне некому было говорить. Он уже уехал. А писать – куда? На деревню дедушке?
Когда он уезжал, я была на Дальнем Востоке – далеко-далеко. Мы даже не попрощались как следует.
– А не страшно было становиться мамой в таких суровых условиях?
– Страшно, страшно… Жить негде, заработка постоянного не было. Я понимала, что если рожу, то больше не смогу работать. Что делать? Как сообщить об этом родителям?
О том, что нельзя даже произносить его имя, я знала точно. И я родителей обманула. Придумала легенду, что я полюбила человека, а он эмигрировал в Израиль – тогда была такая волна, многие туда уезжали. Сказала, что он еврейского происхождения. Даже имя ему придумала – Григорий. И что он хотел взять меня с собой, но я, естественно, отказалась. И в память о любви к нему я ребёнка оставила.
И вот этой сказкой я кормила родителей много лет. Правду они узнали только спустя 17 лет, когда всё это выплыло наружу.
Рука судьбы
– А как, кстати, правда всплыла наружу?
– Один мой знакомый, очень хороший режиссёр-документалист – его жена училась со мной во ВГИКе, и я жила в этой замечательной семье года четыре – решил срежиссировать мою жизнь.
Он очень меня любил, считал, что я совершенно замечательная актриса, в чём я всё это время пыталась его разубедить. Он считал, что я должна быть звездой. И он втайне от меня позвонил Кончаловскому и наговорил ему на автоответчик: «Андрей Сергеевич. У вас есть взрослая дочь, её мама Ирина Бразговка, и сейчас ей нужна помощь». Что он имел в виду – мои творческие проблемы или экономические, я не знаю.
Но, по сути, рука судьбы помимо моей воли изменила всю нашу жизнь. Ну, жизнь Даши и жизнь Саши, моей второй дочки.
– И как Кончаловский отреагировал на известие о том, что у него есть 17-летняя дочь?
– Вы знаете, как сейчас модно говорить – он был в шоке. «Я ничего не понимаю, ничего не помню, давай мы с тобой встретимся и ты всё расскажешь». Я сказала, что ничего не буду рассказывать, и встречаться не надо, потому что мне ничего от него не нужно. Но он настоял.
© Нижегородская правдаМы встретились. Он действительно плохо помнил. Потому что у человека очень богатая жизнь, очень много событий и, конечно, наверное, за эти 17 лет какие-то подробности стёрлись. Он начал подробно меня расспрашивать – а какая она, а когда было это, когда то…
А я какие-то вещи тоже не помню. И я говорю: «Понимаешь, Андрей, если ты сомневаешься, то давай просто не будем ничего выяснять». Он говорит: «Да мне просто интересно. А какого цвета у неё волосы?» Узнал, что Даша блондинка: «У меня никогда не было детей блондинов». Я говорю: «Ну, значит, не было. Я пошла». Он: «Нет, подожди, давай дальше».
И так вот мы очень смешно разговаривали.
– А Даше вы как сообщили новость о том, что её папа – Андрон Кончаловский?
– После нашего разговора Андрей сказал, что Даше надо записаться на курсы английского языка, чтобы она могла поехать в Америку. Ей нужно было сдать определённый уровень языка, и мы с ним по телефону это обсуждали. Даша услышала и стала спрашивать, с кем я разговариваю. Я поняла, что дальше скрывать это уже невозможно. И сказала, что один человек хочет тебе помочь. «Какой человек, мама?». Ну я и сказала, что её отец – Кончаловский.
– Для неё было потрясением узнать, что человек, которого она считала родным отцом, им на самом деле не является?
– Ну, до этого уже были какие-то подозрения – дети ей намекали, что отец моей второй дочки Саши ей не родной.
Мы с ним познакомились, когда Кончаловский уже уехал – сидели в одной компании, общались. Когда я заподозрила, что жду ребёнка, то сначала – как это часто бывает, думала, может, просто приболела, может, это не беременность, может, это как-то пройдёт. И к тому времени, когда стало уже совсем очевидно, что я всё-таки действительно жду ребёнка, мы с Кончаловским уже очень давно не общались. Поэтому я сказала своему другу, что это его ребёнок.
Это была моя вторая ложь в жизни – первая родителям про Григория. Но, с другой стороны, со временем я поняла, что это был просто элементарный природный инстинкт, когда женщина подсознательно пытается защитить свою беременность, своего будущего ребёнка, своё состояние в этой новой ипостаси.
А спустя время родилась Дашина сестра Саша.
У нас с папой Саши были сложные отношения – у него была другая семья и ребёнок. Но я ему всё равно благодарна за то, что он мне очень сильно помог в первый непростой год Дашиной болезни.
– Как налаживались отношения у Даши с папой?
– Ему было интересно познакомиться с такой взрослой и красивой дочерью. Она очень талантливая. С хорошей памятью и прекрасным музыкальным слухом.
Конечно, сначала была ревность со стороны Саши. Но со временем он начал помогать и ей. Она интересовалась тогда киномонтажом – он разрешил ей ходить и смотреть, как монтируется фильм.
– Вы с ним сейчас общаетесь?
– Я могу ему написать, и он мне ответит. Но друг к другу в гости мы не ездим.
– Даша в первые годы очень сильно болела, жили вы трудно. Я помню, как в одном из интервью вы вспоминали, что иногда в доме не было ничего, кроме хлеба. И несколько лет подряд вы просыпались по утрам, и на вас сразу наваливался ужас. Даже Кончаловский позже поражался, что вы ни разу не обратились к нему. Вы из гордости его никогда ни о чём не просили?
– Я не следила за его жизнью, его передвижениями. Потом как-то, спустя несколько лет, совершенно случайно на каком-то концерте я стояла за кулисами и вдруг увидела Андрея. Я даже не знала – вернулся он или просто на время приехал.
И вот я стою за его спиной на расстоянии метров пяти и думаю: ведь он даже не знает, что у него есть дочка. И что родила её я. И он вдруг оборачивается. Видит меня и говорит «О, Бразговка, привет». Я говорю: «Привет». Спросил, как дела, сказал, что хорошо выгляжу. Я ответила, что он тоже. «Ну пока». – «Пока». И я совершенно спокойно пошла.
И у меня не было такого: ой, а почему же я ему не сказала? Нет, у меня было ощущение, что это моя жизнь, и я не хотела его обременять ничем. Это было только моё решение – оставить ребёнка. При чём тут Андрей?
Поэтому вся ответственность лежала на мне. За все невзгоды, за первый год её тяжелейшей болезни и борьбы за жизнь. У меня никогда не было намерений обратиться к нему за помощью. Как бы тяжело ни было. Кусок хлеба остался – значит кусок. Я заходила к соседке: «У тебя есть что поесть?». Она говорила – есть сосиски. Чудесно, а у меня хлеб. Варили сосиски и ели их с хлебом. И ничего страшного. Многие проходят через это. Это временные трудности.
Человек всегда получает столько, сколько он может вынести.
