Александр Петров о предложении руки и сердца: «Это случилось у нас дома в Подмосковье, с веточкой вместо кольца. Я говорю: “Слушай, выходи за меня замуж”»
Актер Александр Петров стал гостем нового сезона шоу «ОК на связи!» в социальной сети Одноклассники. В интервью он рассказал о предложении своей возлюбленной, создании своего героя в фильме «Дворец» Романа Полански и спектакле «Планета Максимус».
Эфир доступен в официальной группе «ОК на связи!» в Одноклассниках.
Расшифровка ярких моментов эфира:
— Как сделал предложение?
— Дома. Это была какая-то веточка. Кольца не было, и какую-то веточку я там срезал.
Я говорю: «Слушай, выходи за меня замуж». [Она] говорит: «Да, хорошо».
— На улице?
— Да.
— Это очень романтично. Луна была? Солнце? Дождь?
— Было очень спокойно, тихо. <...>
— <...> А улица-то какая была? Это было в Москве?
— Это Подмосковье, это дом, где я живу. Это вот, собственно говоря, где мы живем. И я просто понял, что вот это надо делать сейчас. А завтра надо ехать жениться. Вот и все.
<...> Это был абсолютно искренний, спокойный порыв, который превратился, наверное, в главное событие в жизни за много лет. Это круто. <...>
Притом, что мы не разговаривали на эту тему. <...> У нее спрашивает человек: «А вы берете фамилию мужа?». А мы не успели об этом поговорить. И Вика такая: «Да». Мы даже не успели это обсудить.
Сейчас, конечно, она занимается переоформлением документов.
<...> Скоро ей дадут новый паспорт с другой фамилией.
— У нас анонсировали фильм «Дворец» [Романа Полански]. <...> Как ты стал частью этого проекта?
— Случайно. Потому что это судьба, мне кажется, вот и все. <...> Был очень долгий и длинный кастинг в России, потому что ему нужны были русские артисты, и он не понимал, откуда их как бы брать. И он думал о том, чтобы взять их в Европе или где-
то. И понял, что, наверное, российские артисты — и он правильно делал — должны быть из России. И был очень долгий кастинг. Мне кажется, попробовались чуть ли не все актеры. И меня не утвердили с самого начала.
— <...> И ты играешь русского бандита?
— Полански настолько гениальный человек, что он не объясняет, а кто эти люди. Досконально. Откуда они, что с ними происходит. <...> Ты же [когда] видишь человека на улице какого-то — ты же не понимаешь, кто этот человек.
<...> Мне еще повезло то, что я до этого снимался в сериале и я был лысым. И я туда приехал, собственно говоря, лысым. <...> А пробы я записывал, когда еще был не лысым. И он [Полански] посмотрел на меня, говорит: «Это очень хорошо».
— Собирал ли ты какие-то штампы о русском человеке, новом русском из 99-го года?
— Мне показалось, что он должен быть очень добрым. Очень добрым, улыбчивым, харизматичным человеком, которому просто надо, собственно говоря, в отеле разместить очень много миллионов долларов. Ему нужен просто сейф. Это его главная задача. И он так живет. Вот в моменте.
Но мне показалось, что он очень интеллигентный, очень добрый. И я таким его делал, что он как бы абсолютно не то что не злой, а он абсолютно добрый человек. Он искренне добрый. Да, он, наверное, какими-то вещами в своей жизни занимался. Но каждый раз и в каждой сцене я добавлял какие-то моменты — улыбку и как бы вот
такую вот историю. И мне кажется, это очень хорошо сработало на контрапункте того, что какой человек, чем он занимается там и так далее. Но он очень интеллигентный, очень мягко разговаривает, он улыбается всегда.
— Мягкая сила такая?
— Мягкая такая, да. Потому что а что ему доказывать, кому. Но это было интересно. И мы как-то сразу сошлись с Полански, я в нем увидел своего мастера Леонида Ефимовича Хейфеца — царствие небесное. Но я понял то, что это одна и та же школа. Им, наверное, если бы они встретились, было бы точно о чем поговорить. Про
профессию, про жизнь.
— А вот ты играл русского, как-то по-другому начали смотреть на русских людей — съемочная группа, другие актеры?
— Да, было такое, и ко мне много, много времени привыкали, потому что тебя там никто не знает. <...> Но для меня большой показатель был финал, наверное. Каждый из ребят, когда я улетал, уезжал, они говорят: «Не улетай. Не надо. Может, ты с нами?
Поживи в Италии, в Швейцарии». Я говорю: «Не, я домой хочу». <...>
— А тарелку били перед стартом съемок? Какие-то есть пересечения [с нашими традициями], как у них там все устроено?
— Чуть-чуть по-другому. Не так, как у нас. Тарелку они не бьют. <...> Команда больше. Потому что у нас часто бывает так, что один человек может отвечать за несколько дел и за несколько направлений и линий. То у них это один человек, который ведет тебя от точки А до точки Б, а потом тебя встречает другой человек, который ведет от точки Б до точки [следующей]. То есть у них чуть больше людей. <...> У нас немножко меньше. У нас может один человек решать большое количество задач на съемочной площадке. И это нормально. То у них нет. У них есть отдельный человек, который отвечает за волосы, отдельный человек, который контролирует, отдельный человек, который отвечает за грим, отдельный человек, который… То есть это всё отдельные люди.
— <...> [О Микки Рурке]
— Микки тоже видел [на съемочной площадке], но мы с ним… У нас с ним, так получилось, что второе кино уже. <...> Он обычный, нормальный парень в целом. Он очень такой закрытый от мира отчасти, но когда ты с ним начинаешь разговаривать, он
очень душевный человек. Он говорит совершенно про какие-то другие вещи <...>. Даже не про кино мы с ним разговаривали. Мы с ним разговаривали в Греции когда я снимался, и мы с ним много прям просидели, проговорили. И очень много про Россию
разговаривали. Он любит Россию. Как-то он очень близок душой, мне кажется, к нам. И ему интересно было и меня тоже послушать в каких-то аспектах, в каких-то вещах. У Полански мы не пересекались, мы жили в одном отеле, но не пересекались. И на
съемочной площадке тоже.
— [Воспоминания о детстве]
— Я помню, в Переславле [Переславль-Залесский — родной город Петрова] была такая история. <...> Там был магазин, где наливали разливную пепси. Ты туда приходил, платил какие-то небольшие деньги. И вот мы с друзьями туда приходили за пепси. <...> Я наливал себе этот стакан — сейчас слюньки текут.
— [О «Планете Максимус» — спектакле Петрова] Даешь ли ты себе какой-то воздух, когда будешь чувствовать энергетику зрителя — в какую сторону по эмоции повести — или это уже будет отрепетировано?
— Каждый спектакль очень разный. Потому что там огромное количество импровизации. Мне очень нравится эта свобода, когда ты многим рискуешь сейчас, и как пойдет, как начнется, и ты не знаешь, куда оно пойдет, ты не знаешь, что конкретно ты будешь говорить. То есть ты понимаешь какие-то основные вещи,
которые там происходят, и вся команда это знает. Но при этом вот эта свобода и этот хаос как будто бы, который есть, он тебе дает невероятную какую-то… Ты по-другому вообще на все смотришь. Когда ты играешь просто спектакль по тексту, ты знаешь
текст, ты знаешь мизансцены <...>. Да, есть какая-то импровизация минимальная. То тут ты вообще не знаешь, о чем ты будешь говорить.
И каждый спектакль разный. Ты знаешь стихи, которые ты читаешь, ты знаешь моменты, через которые ты проходишь, — вот эти столбы, на которых стоит и держится вся команда, кто после чего и так далее. Это сложная система. Но внутри этого всего никто не знает — даже никто не знает из группы, где в какой-то момент я
окажусь, где меня ловить. Я могу быть там, здесь, куда-то уйти. <...>
Люди, которые сидят за пультами и так далее, они не понимают, куда я пойду, что я буду делать. И у них постоянный момент вот этого включения. То есть они находятся в этом состоянии готовности к любому. И это круто. Мне кажется, что это здорово, потому что тогда общая коллективная энергия собирается, и дальше мы куда-то идем. Как пройдет 12-го [октября] — я не знаю. 16-го [октября] — тоже не знаю.
— То есть это будет отличаться от того спектакля, который в декабре 22-го [года] был в театре Ермоловой?
— Конечно, сильно будет [отличаться]. И стихами, и историями, и как это все будет происходить. Да, есть какие-то вещи, которые остаются неизменными. <...> Я вот смотрел за большим количеством артистов — взрослых и певцов в том числе, которые
выходят на сцену — и вот они выходят и ощущение, что они устали. <...>.
То есть они стоят за кулисами, они понимают, что будет дальше. Все очень понятно, отрепетировано, по рельсам мы идем. И как бы и до выхода они уже немножко подустали и потом — понятное дело, что они знают, как это делать — они выходят и
«Здравствуйте!» <...> Меня всегда интересовал этот трепет перед выходом.
— Адреналин или трепет?
— Адреналин и трепет, и непонимание, как это будет.
— Сильно волнуешься перед спектаклем?
— Безусловно, невероятно. Но когда делаю первый шаг на сцену, все это куда-то уходит и ты совершенно в какое-то другое пространство, в сознании в своем и в том числе в людском сознании, куда-то в другое место уходишь. <...> У тебя нет таких
историй о том, что «Так, что я здесь скажу, что я здесь сделаю». И какая-то свобода начинается невероятная. Для меня вот это важно. <...> Я никогда не хотел быть таким артистом, который [говорит]: «Ну, щас сыграем, значит…». Байка за байкой. Не хочу.
Не хочу. Это не мое. Я хочу по-другому. Я хочу вот этого вот адреналина, нервов, трепета и чего-то такого. И зритель все равно это чувствует и понимает. И мне вот это нравится, когда градус запредельный, <...> ставки большие.
— <...> Ванна, которая стоит на сцене. Скажи, пожалуйста, на сколько она охлаждается за время спектакля? Как ты контролируешь температуру?
— Я каждый раз, я говорю: «Слушайте, ребят, сегодня будет теплая вода?». Мне такие: «Да, да, сегодня теплая». Я захожу — она ледяная. Тебе в конце спектакля надо там как бы очень спокойно лежать, и в этот момент у тебя все снимает, и ты думаешь: «Господи, какой кайф». Реальный кайф, потому что, во-первых, она
остывает, потом кто-то там что-то… Говорит: «Ну, Саш, как мы можем горячую воду [сделать]». Я говорю: «Ну, конечно, в XXI-м веке как можно горячую воду в ванну налить, это же невозможно».
— Особенно в суперсовременном зале в «Крокусе».
— В суперсовременном зале в «Крокусе». Ну как мы — подогревать что ли ее будем.
— Не будет ли такого, что к концу спектакля — это же конец спектакля, правильно — что ты [издашь звук] перед входом в воду?
— Нет, там ты уже вообще ни о чем не думаешь. И наоборот это такое дикое расслабление. Я наоборот думаю о том, что: «Ну, как хорошо». При этом тебя внутри вот так вот всего потрясывает — и от эмоций, и от холодной воды в том числе. Это кайф. И потом ты такой выходишь свеженький.
— Выбирай: ванна или душ?
— Ванна.
— Прям лечь в ванну?
— Конечно. Обожаю.
— <...> С пеной, кстати?
— С пеной. Свечи, пена. Супер.
— А сколько по времени?
— Я могу там просидеть просто часами. <...> Кино могу смотреть там какое-то.
— <...> Моешься в тишине или что-то поешь или, может, колоночка какая-то играет?
— Я часто пою. <...>
— Топ-3 песни в санузле.
— «Я свободен», конечно же. Там много группы «Ария» возникает и Кипелова. Много чего пою. Либо что-то такое, знаешь, как будто бы — вот у меня есть тоже такая вещь, как будто бы ты знаешь какую-то английскую песню, а на самом деле ты не знаешь никакого текста и плохо это делаешь <...>. Это дико смешно, мне самому от себя смешно в этот момент становится. <..> Это как из «Один дома».
Это просто единственное место, где, так сказать, я могу чувствовать свободу от песни, потому что так как у меня нет слуха никакого от слова совсем, и медведь на ухо наступил. Петь я не могу, не умею, хочу очень. То вот в душе я чувствую себя очень
свободным в этом плане <...>. И я чувствую, что я как бы победитель «Евровидения» в этот момент. Звезда невероятная. <...> Это единственное место, где я понимаю, что я
абсолютно свободен в этом.
— [Вопрос от пользовательницы ОК]. Были ли какие-то трудности в создании «Планеты Максимус»? Может, долго авторское право оформлял или выбирал даты, площадку для спектакля?
— Я долго его придумывал. <...> И вся команда очень ждала, когда же будет следующий [спектакль] — я закрыл «#Зановородиться», мы это все дело отметили, что вот мы закрываем, и как-то хорошо попрощались. Я не знаю, откуда я вообще это
знал тогда, потому что тогда не было коронавируса еще. Я говорю: «Слушайте, надо закрывать спектакль». Они такие: «Как? Что?». Я говорю: «Мне кажется, надо закрывать». И мы закрыли его, сначала на стадионе сыграли на 12 тысяч человек в Нижнем Новгороде, потом тысяч на 7 в «Стадиуме» — это был последний спектакль.
И дальше начался коронавирус. То есть если бы я его оставил, то это было бы как-то смазано все.
Три года, мне кажется, команда вся ждала, когда же все-таки появится что-то другое. И в какой-то момент в одночасье — я написал это тоже за одну ночь, за один вечер,
потому что три года реально думал: как, что, чего, куда. И написал очень быстро, и всем написал о том, что второго декабря премьера. И мы сыграли сразу премьеру. И, конечно, никто ничего не понимал, никто ничего не знал. Сейчас уже все всё понимают и всё знают. Но тогда вообще никто ничего не понимал — какая-то ванна, какие-то
видео, что происходит, Саша, мы что поем, мы что делаем. Мне нравится это состояние, и потом, после спектакля, уже когда ребята ко мне подошли, и OCEAN JET — прекрасная, любимая мною группа, я ее слушаю реально практически каждый день
и в машине, и везде. И на сцене, когда слышу их, я просто получаю огромное удовольствие. И потом уже Макс ко мне тоже подошел, он говорит: «Ну вот, теперь я понимаю, о чем [спектакль]».
— [Вопрос от пользователя ОК]. Приходилось ли вам бывать заложником своих ролей?
— Заложником — нет. Я от всего от этого убегал и уходил. Но, конечно, когда великолепные, невероятные, прекрасные мужчины с невероятным чувством юмора, которые работают в ДПС, когда меня останавливают на дорогах, часто бывают такие
истории — они очень смешные и трогательные. Когда [говорят]: «Слушай, а что у тебя нет корочек? Ты же “с Рублевки полицейский”, тебе не дали корочки?». Я говорю: «Я
артист, я не полицейский».
— Сергей Бурунов есть ли в списке гостей на этот спектакль?
— Первый. Вообще Сергей Бурунов у меня записан в телефоне «Великий Бурунов». Так вот записан.
— Кстати, после выхода вот этих двух спектаклей он еще выйдет в формате фильма.
— Да, это очень крутая вещь. Потому что я понял, что мы не сможем приехать… Нам пишут постоянно — приезжай в Краснодар, приезжай туда, приезжай в Нижний и так далее. Мы не сможем технически туда приехать. И мы сняли спектакль с 12-ти камер,
я это все долго монтировал. Значит, долго над этим работал. Это очень крутая версия, которая будет в кинозалах по всей стране. Это выйдет в кино. Это очень классная версия.