«Дочь называет бродячим котом»: Иван Добронравов о профессии актера, работе с Сухоруковым и съемках в Перми

«Актерский труд – эфемерный, воздушный» Иван, вы родились в актерской семье. Был ли у вас шанс избежать этой участи – не стать артистом? — Думаю, что да. В моем случае два пути и было: либо полюбить актерское дело, либо максимально от него отстраниться. Всю жизнь буду ценить такое отношение моих родителей. Понимаю, что, если бы я когда-то пришел домой и заявил им, что не хочу заниматься актерским ремеслом и «пойду в другую степь», мне бы они ответили: «Главное, чтобы ты любил выбранное дело». Ультиматумов по выбору профессии мне точно никто не ставил. Тем более что актерская стезя совсем не простая… — И это правда. Многие, когда смотрят кино или спектакль в театре, видят в основном фасад, готовый продукт. Далеко не все отдают себе отчет, какой огромный путь проходит работа, будь то блокбастер или абсолютно камерная история, от идеи до реализации – премьеры на большом экране или в театре. Актеру нужно быть готовым к серьезной конкуренции, внутренней борьбе с самим с собой. Смотрите, даже у художника есть краски и холст, то есть что-то осязаемое. А артисты, актеры, режиссеры, операторы – мы все работаем с тем, что нельзя потрогать. Я даже порой грущу, что, приходя домой, не могу себе отдать отчет в том, а что вообще я сегодня делал. Меня порой спрашивают, а кем еще я хотел бы стать. Отвечаю: архитектором. Потому что несказанно завидую людям, которые могут пройти мимо здания и сказать: «А это я проектировал». А я вот отыграл спектакль: он был или нет? Я не могу потрогать свой продукт. Актерский труд – эфемерный, воздушный. При этом очень непростой. Самое интересное, что снимать и работать над легкими комедиями или добрыми детскими фильмами гораздо сложнее, чем над какими-нибудь триллерами. Хотя и последние тоже трудозатратные и непростые. Имею в виду, что легкий жанр – гораздо сложнее. Именно на этих парадоксах и существует порой кино. Часто ли видитесь с отцом и старшим братом, которые являются коллегами по актерскому цеху? — К сожалению, нет. У нас есть несколько видео в интернете, где мы втроем (с отцом Федором и старшим братом Виктором Добронравовыми. – Прим. ред.) поем песни. Мы собираемся раз в год, записываем и потом потихонечку их выкладываем. Возникает ощущение, что мы часто видимся. Но на самом деле это происходит не так регулярно, как хотелось бы. Такова актерская жизнь. Меня дочка называет бродячим котом, потому что я то есть, то меня нет. «Микулаем» доволен Один из последних фильмов с вашим участием – татарский этнотриллер «Микулай», который вышел на экраны в прошлом году. Главную роль в нем сыграл Виктор Сухоруков. Понравился ли вам сам фильм? — Мне сложно оценивать свои роли и работы, в которых я снимался. Но мне кажется, что «Микулай» – это хорошее кино. И у нас в нем много чего получилось. Был абсолютно готов к тому, что фильм зайдет далеко не всем. По этому поводу совсем не грущу и никого не осуждаю. С другой стороны, очень радуюсь, когда люди видят то, что мы хотели показать в этом фильме: одиночество человека и какую злую шутку оно может сыграть с ним, когда теряешь границы реальности. И, конечно, Виктор Иванович Сухоруков – просто огромная любовь и уважение. Он мне сильно помогал, и я ему безумно благодарен за то, что человек такой величины, опыта и бэкграунда совершенно не давил на меня. Он стал мне старшим товарищем, с которым мы смеялись, что-то выдумывали и помогали друг другу делать эту, мягко говоря, не очень простую историю. Вы снимались во многих фильмах, работали с разными режиссерами. Кто из них сильнее всего повлиял на вас, запал в душу? — Для меня каждый проект и материал особенный. Конечно, особые и теплейшие воспоминания связаны с фильмом «Возвращение» (12+) Андрея Звягинцева. Очень люблю и в сердце храню проект «Срочный ремонт» – одна из короткометражек в фильме «Короткое замыкание» (18+), где режиссером был Петя Буслов. Там нюанс заключался в том, что я играл глухонемого, поэтому требовался свой подход. В каждом новом кинопроекте ключевая вещь – коммуникация. В отличие от репертуарного театра, где этот нюанс не имеет такого значения. Да даже если отдельную антрепризу играешь, то за несколько лет можно перейти от фаз непонимания и долгого настраивания на правильную волну с коллективом. В кино же все по-другому. Недавно в разговоре на эту тему с друзьями, которые не имеют отношения к нашей сфере, обнаружил любопытную вещь. В год я участвую в трех-четырех проектах. Получается, что три-четыре раза устраиваюсь на работу, а потом столько же раз меня увольняют. И так каждый год. Только сроднился с людьми, а у нас последний съемочный день и все разошлись. За короткий период нужно успеть найти общий язык, правильный подход друг к другу, суметь промолчать и не обидеться, если кто-то психанул, поддержать того, кто сейчас на спаде. Вот это самое главное и важное. И это, конечно, во многом всегда задача режиссера. Он капитан корабля. За рубежом режиссера называют директор. Английское слова direction означает направление. Оно хорошо объясняет, чем должен заниматься режиссер – указывать точку направления, подобно компасу. Почему сами решили заняться режиссурой? — Мне всегда хотелось попробовать свои силы в режиссуре. И потом так сложилось, что в период пандемии появилось свободное время. Мои знакомые думают, что у меня постоянно есть работа. Это далеко не так. В пандемию как раз возник период, когда работы не было. Тогда я понял, что нужно что-то делать: поступил на режиссуру, отучился. Как не стать заложником одного амплуа и персонажа Специфика актерской работы в театре и кино сильно различаются? — Это кардинально разные вещи. Здесь масса нюансов. Кто-то, возможно, считает, что сколько понадобится дублей кинорежиссеру, то столько и сделают. Но это же не так: съемочный день не безграничный. Бывают такие моменты, что режиссер так и не добивается того, что ему нужно. Поэтому актер в идеале должен суметь в два первых дубля сделать финальный результат. Ходят байки, что Стэнли Кубрик в фильме «С широко закрытыми глазами» (18+) сделал 95 дублей сцены, где Том Круз просто заходит в дверь. Ну, у нас такого точно не будет. Ну, может, один раз в жизни. А так все всегда быстро: как в спринте – нужно сделать здесь и сейчас и на полную катушку. А вот театр, в свою очередь, это игра вдолгую. Хотя и здесь бывают исключения. Недавно выпустили спектакль «Москва – Петушки» (18+) по Венечке Ерофееву. Мы его сделали за 24 дня. За это время мне пришлось выучить книгу. Есть дедлайн, стоит день премьеры, билеты раскуплены. И у меня нет варианта ответить, что я не успею. Перед премьерой ловил состояния в лучших традициях голливудского кино: меня реально тошнило. Спектакль так построен, что я вообще не ухожу со сцены в течение всех двух часов. При этом первый час я нахожусь совсем один, почти все время существую в постоянном монологе. И вот колышится шторка перед дверью, ведущей на сцену. И я понимаю, что если что-нибудь забуду из монолога, то все – конец. Но все-таки работа в театре больше похожа на марафон. Перед премьерой при нормальных обстоятельствах обычно два-три месяца вы приходите и репетируете, читаете и читаете эти сцены. И к моменту премьеры хороший режиссер умело расставляет колки-завязочки в лесу, по которым я должен выйти из этой чащи. Там дальше я могу пойти чуть правее, чуть левее – но я буду идти по этим точкам. Перед выпуском спектакля есть такая вещь, как «папы-мамы» – показы, на которые приходит приглашенная благосклонная публика. Здесь режиссер может даже в какой-то момент прервать спектакль и попросить переиграть сцену. Это делается, чтобы почувствовать реакцию зрителя. Потому что мы-то репетируем с пустым залом. А потом приходит зритель, он начинает «дышать», реагировать. И очень часто реагирует совсем не там и не так, как мы рассчитывали. И это, бывает, выбивает сильно. Бывает такое, что персонаж, которого вы играете, подчиняет вас себе? Тяжело ли вам выходить из роли? — Скорее не из персонажа, а из ситуации. Например, когда мы снимали «Нулевой пациент», то было сложно перестать думать о том, что было бы, если бы подобное произошло со мной. В таких вещах порой сложно отключиться, выдохнуть. Когда же актер начинает сживаться со своим персонажем, на мой взгляд, это уже ближе к психиатрическим проблемам. Какую бы роль я ни исполнял, мне скажут «Стоп», я приеду домой, приму душ и буду ужинать уже я. Но есть нюансы. Например, в одном из спектаклей я играю заику и потом еще пару часов продолжаю разговаривать, как мой персонаж. Такое же происходит, если в роли приходится говорить с каким-то акцентом. Но тут все понятно – дело в привычке. Нередко случается, что актер удачно сыграет в одном амплуа и потом становится его заложником – никак не может выйти из этой роли. Как этого избежать? — А это уже задача самого артиста. Причем это актуально не только для актерской карьеры, а относится к жизни каждого из нас. Нам надо стараться как можно чаще выходить из зоны комфорта. Как только понимаешь, что ты научился что-то делать хорошо, то нужно взять и уйти в сторону. Точно так же с амплуа: если артист все время копается внутри себя, пытается выйти за свои рамки, он не будет сидеть на одной роли. И режиссеры это тоже увидят, если он будет экспериментировать. И тогда актера не будут юзать, как это модно говорить сегодня, только в одном амплуа. Сумасшедшие киношники в Перми Для съемок роуд-муви «Про Маньпупунер» (12+) вы выбрали Пермский край. Почему решили снимать в Прикамье, а не в другом регионе? — У меня уже был опыт режиссерской работы в Перми. В 2021 году Антон Богданов пригласил снять одну из новелл («Холод». – Прим. ред.) для его альманаха короткометражных социальных фильмов «Кино=Добро». Что касается места для съемок нового фильма, то здесь очень долгая история. И сейчас я даже не смогу сказать, а я ли это решил (снимать в Прикамье. – Прим. ред.). Потому что этому предшествовало такое количество совпадений, случайных встреч и разговоров. Но вообще у нас история про то, как ребята отправляются в поход через эти места, поэтому их нужно снимать в Пермском крае, а не где-нибудь еще. И как вам работается в Прикамье? — Прекрасно. В последние дни я выглядел странным и сумасшедшим киношником в Перми. Потому как наша история, которую снимаем, разворачивается на рубеже 90-х и нулевых. И для этого нам по интерьерам и экстерьерам нужен именно тот период. Видим по картинкам подходящую локацию: «О, отлично, здесь выцветшая стена». Приезжаем, а она – чистая. С одной стороны, большой поклон местным властям: заметно, что Пермь приводят в порядок. Но для меня это трагедия за трагедией. Еще смешнее, когда ищем квартиру для съемок. Приезжаем смотреть, а хозяева ее перед нашим визитом прибирают, что-то даже меняют. Мы такие: «Очень хорошая квартира, да. Но это очень плохо». И хозяева не могут понять: приехали какие-то сумасшедшие киношники! Они пытаются провести нас в места получше, а мы, наоборот, больше внимания уделяем какой-нибудь каморке, которую еще не отремонтировали. Фото: ФедералПресс / Илья Пригожин