Владимир Фекленко: «В апреле мы познакомились, в июне поженились»

Талантливый актер играет разноплановых персонажей, но признается, что роль мечты для него еще не написана. Кстати, актерская карьера у Владимира Фекленко могла бы и вовсе не состояться, если бы он не отступил от своего начального желания стать дипломатом. Судьба решила иначе, и он пошел по стопам своей мамы-актрисы, поступив в «Щуку» с первого раза.

Как случилось, что вы променяли МГИМО на Щукинское училище? Никогда не жалели, что не стали дипломатом?

— В двух словах-то и не расскажешь. Я ходил на курсы, учил арабский язык, всегда любил историю, мне очень она нравилась. Но на тех курсах, где мы тогда изучали то видение мира, мне показалось совершенно скучно. Я пришел к маме и сказал, что больше туда не пойду. Она спросила:

Я ответил, что буду артистом. И это случилось в моей жизни, я стал учиться в театральном институте имени Щукина. Те годы, те минуты сегодня вспоминаю как абсолютно наполненные безумным интересом. Вот настолько я чувствовал себя вовлеченным в жизнь, в занятия, в профессию. Там я абсолютно понимал, что нахожусь там, где хочу находиться.

А почему выбрали театральный?

— Потому что я из актерской семьи, провел много времени в театре за кулисами. Мама, несмотря на свое желание оградить меня от этой профессии, все равно подспудно делилась самым прекрасным, что есть в этой профессии. Всегда меня поддерживала в каких-то школьных спектаклях, каких-то возможностях, где нужно было себя проявить. Уже совсем маленьким, в возрасте 5 лет, я участвовал в съемках, играя девочку в красном пальто. Потом на двухсотлетие со дня рождения Александра Сергеевича Пушкина я сыграл его в школьном спектакле, хотя больше был похож, наверное, на Лермонтова. Потом я вел полуфинал какого-то конкурса, читал стихи на аудиторию, общался с конкурсантками. Я сейчас вспоминаю это как что-то невероятное, помню, как дрожал за кулисами. Помню прекрасного артиста Евгения Дворжецкого, который вел этот вечер. Он что-то такое у меня вызывал, незабываемое совершенно. Поддерживал меня. Говорил перед выходом:

Есть ли у вас роль мечты?

— У меня в голове какой-то конкретной роли нет. В кино это довольно сложно. Наверное, вопрос может касаться театра. Может быть, этот сценарий еще не написан. Ну, я желаю, чтоб написали быстрее.

Вы сами и актер, и режиссер, и сценарист, что сегодня ближе?

— Профессии по-разному очень интересные. Спектакль «Унесенный Голливудом», например, мы переписывали два с половиной месяца на моей кухне, там огромное количество реплик, сочиненных на ней. Некоторые из них придумал лично я, и это было для меня знакомое чувство, когда ты во время репетиций или во время спектакля рождаешь какую-то реплику, репризу, и она закрепляется, остается в спектакле. Ты придумал какую-то шутку в марте месяце, сидя у себя на кухне, а потом в октябре выходишь один раз на встречу со зрителем и слышишь, как твой партнер, которому ты написал эту реплику, говорит ее, и она вызывает в зрительном зале реакцию. Это совершенно исключительное чувство. Я больше работаю сейчас как актер, но развиваю и эти свои стороны, надеюсь, что они будут востребованы. Я очень хочу снимать и, конечно, быть режиссером.

Вы как-то сказали, что вам неважно, комедийная история или драматическая, главное — чтобы она была правдивой, это так?

— Любая история, в общем-то, мало имеет отношения к правде жизни. В жизни часто все происходит совершенно иначе, но внутри каждой истории есть определенные законы, и важно, чтобы эти законы были правдивы. Важно, чтобы внутри этой истории все было логично и интересно. Однажды я поймал себя на ощущении, когда смотрел какой-то голливудский фильм, где разговаривают друг с другом Идрис Эльба и Джессика Честейн, что слушаю сцену разговора двух умных людей. Вот чего мне хотелось бы от истории, которая попадается — разговора умных людей. Сцена должна трогать меня по-настоящему, как читателя, когда открываю сценарий на уровне ознакомления. Я хочу понимать, что вовлекаюсь в эту историю. Знаете, как говорил Чарли Чаплин:

По большому счету, важен авторский к этому подход. Между людьми всегда происходит более-менее одно и то же, и вот это должно быть трогательно, чувственно, умно и эмоционально вовлекать нас.

А вам приходилось играть ту драматургию, где все нелогично, плохо написано, где нет внутреннего конфликта? Как выходили из ситуации, если такое случалось?

— Когда-то и приходилось, а со временем, когда появилась возможность от чего-то отказываться и что-то выбирать, я общаюсь по большей части с хорошим материалом. Выбираю, когда мне работать, а иногда выбираю не работать, просто физически не могу себя заставить, противоречит естеству. Иногда что-то придумываем. Я вот сейчас вспоминаю, это было в «Глухаре». И мы не понимали, почему не получается: начали читать сцену и возникло ощущение, что что-то не так. В какой-то момент эта мысль пришла одновременно всем. Почему-то его персонаж вдруг в этой сцене заговорил огромными монологами, а мой — односложными фразами. И у нас это никак не складывалось, потому что было не в характерах героев. И мы поменяли их реплики местами. Просто я взял текст партнера, а он взял мой. Вплоть до таких вещей иногда доходит, хотя большая часть серий «Гухаря» были прекрасно написаны, и это был материал, который я ждал, а что там дальше будет происходить.

Чем вас манит игра в «Театре Современной Антрепризы», какие свои спектакли любите?

— Прекрасный спектакль «С кем поведешься». Одни партнеры чего стоят. Это уже был повод, вообще не читая материал, просто идти, чтобы соприкоснуться на сцене с Марией Валерьевной Ароновой, с Алексеем Константиновичем Маклаковым. Это прекрасная драматургия, классические русские водевили. То то, что мне очень нравится, когда не существует четырех стен, есть прямой контакт со зрителем. Когда ты можешь в любой момент отреагировать на то, что происходит в зрительном зале или адресовать реплику конкретно кому-то из зрителей. Прожить материал — это для меня самое прекрасное. Может быть, сказывается Щукинская школа. Страсть к комедии дель арте, к такому вот площадному задействованию аудитории. И это чистые классические русские комедии. А театр позволяет им актуально и весело звучать сейчас. Прекрасный спектакль, я играю его с огромной радостью. А второй спектакль — это «Любовь как магнит». Тут какой-то очень точный и нежный пример, лиричный, и от того он такой совершенный. То есть, если с кем-то ведешь гротеск яркий, чуть преувеличенный в своей форме, то «Любовь как магнит» гораздо пастельнее, нежнее. В этом спектакле очень много любви.

Кстати, по поводу «Глухаря», на съемках этого сериала вы встретились с вашей будущей супругой Камиллой, скажите, а кинематограф вам нравится один и тот же?

— Нет, не всегда, бывает, что разный. Ну, конечно, в большинстве случаев наши взгляды совпадают, но случается, что расходятся.

А вы помните ваше первое свидание?

— Конечно. Может быть, оно было не совсем свиданием. Я закончил раньше, Камилла сказала:

Я предложил через несколько дней пойти кататься на роликах, а она говорит:

И мы пошли гулять в Екатерининский парк. Это была такая импровизированная, неожиданная прогулка.

А по поводу официального первого свидания?

— Да, я прекрасно помню, мы поехали в кино и смотрели фильм Клинта Иствуда «Гран Торино».

Вы сразу ответили взаимностью друг другу?

— В общем, очень быстро. В апреле мы познакомились, в июне сыграли свадьбу.

А где играли свадьбу?

— Мы поженились на Ямайке.

А почему именно Ямайка?

— Как-то пришло нам в голову, что мы не хотим свадьбу в привычном понимании, когда 100 гостей кричат «горько», на столах традиционные салаты и проходят конкурсы. Как мы к этой мысли пришли, я уже даже не помню, но мы стали просто выбирать место. Выбирали, выбирали и Камилла рассказала, что когда она ехала на поезде из Симферополя, попала в купе с парой, которая вернулась с Ямайки, и они настолько заворожили ее рассказами, что у нее появилась мечта там побывать, Я подумал, почему бы, собственно, и не узнать про эту страну. Оказалось, что это вообще заточенное место под выездные регистрации браков. То же самое, что Европа. Не сильно дороже и доступно для нас. Я и произнес:

Помню ее глаза, в которых читалось: неужели я действительно там окажусь? (Смеется).

Когда родилась дочь Мирослава, почему вы решили уйти в декрет вместе с женой? Вы же почти год не работали, не боялись, что забудут?

— Боялся, конечно. Но я не сказать, чтобы совсем не работал, был театр. У меня было одно предложение, на несколько месяцев нужно было уехать в другой город сниматься, и я отказался, потому что мы готовились к родам, мы серьезно к этому подходили. И я прочитал, что лучшее, что может сделать муж для своей супруги и для своего ребенка, это год жизни провести вместе. Помогать, взять на себя часть ответственности и забот. Ну просто разгрузить Камиллу. Мне очень хотелось вкусить все эти моменты взросления ребенка, быть рядом. Я помню, что к концу года, где-то к ноябрю, когда финансовая подушка стала сдуваться, я уже занервничал, заволновался, и вот как раз к ноябрю у меня появилось предложение, и я начал сниматься.

На момент знакомства ваша супруга работала художником-гримером, это ваша заслуга, что сегодня она уже арт-директор сети парикмахерских салонов? Вы помогали ей в этом?

— Она уже не арт-директор, ушла, теперь она у нас совладелица салона красоты. Это не моя заслуга, конечно, это 100 процентов ее заслуга. Она всегда всех стригла на съемочной площадке. Дома и вообще все, что связано с красотой, — это абсолютно ее. Я в руках Камиллы. Неким поводом послужил ее день рождения. Моим подарком стало обучение в Академии Долорес — я знал, что жена хочет заниматься парикмахерским искусством профессионально. Она посещала академию пять дней в неделю по три-четыре часа. И в это время с дочерью был я, сделал то, что должен был сделать муж в моем понимании. И даже не то, что должен, а то, что хотел.

А чем сегодня интересуется Мирослава?

— Мирослава занимается танцами, современной хореографией. Занятия у нее три раза в неделю. Она участвует в разных конкурсах, выступает, поет в школьном хоре, усиленно занимается математикой. У нее вся неделя расписана полностью. Дочка хорошо рисует — она училась в художественной школе. Но, к сожалению, в связи с большой нагрузкой пришлось ее оставить. В общеобразовательной школе у дочери художественный класс, есть отделение искусства. Но художественной школы сейчас не хватает, и Мирослава немножко утратила интерес к живописи. О чем я сожалею, но, может быть, он еще вернется.

А хобби есть?

— Есть такие хобби, конечно, сейчас у нее кей-поп — корейская культура. Она захватила внимание подростков, вот и моя дочь увлекается, слушает и коллекционирует.

Как считаете, вы понимаете ее психологию, психологию современного ребенка?

— У родителей простая функция — научить детей обходиться без нас. То есть, подготовить их к жизни. Чтобы они могли быть самостоятельными, умели общаться с другими людьми, отвечали за свою безопасность. Воспитывать по возможности, по возможности сохранять баланс вот этой назидательности нашей родительской и безусловного принятия. Мы все живые люди, можем и сорваться, и разозлиться, и важно понять не только почему мы срываемся, но и показать, как мы как этому относимся. На своем примере потом показать, что мы сожалеем и попросить прощения, и поговорить с ребенком. Поэтому мне кажется довольно ошибочным понятие «детская психология». Психология — она общечеловеческая. Мы не сильно отличаемся друг от друга. Самое ценное для меня, что моя дочь со мной делится своими эмоциями, переживаниями. Рассказывает мне о своих тревогах, о своих победах, своих радостях, страхах, удачах. Доверие — это самое важное, что должно существовать между родителями и их детьми. Оно строится на честности, на том, что если у тебя нет возможности какого-то чисто физического ресурса, нужно просто помочь и выслушать. Ты можешь так и сказать соответственно. Если ты переживаешь о том, что что-то сделал не так, то у тебя есть возможность все это признать. Важно доверие, открытость со своей родительской стороны. Что-то я понимаю, чему-то учусь. В этом смысле мне нравится название книги и программы «Любить нельзя воспитывать» Димы Зицера.