Александр Устюгов: «Как только заканчиваются съемки, я перестаю бриться»

Александр Устюгов сегодня актер популярный. А когда-то он подобно Ломоносову двигался в столицу автостопом, чтобы учиться — в его случае на актера. Профессия очень подошла любознательной натуре, Александр бы не смог жить в рутине. И сейчас порой садится на байк — дальняя дорога, как метафора жизненного пути, располагает к размышлению о том, в какой точке ты сейчас находишься. Подробности — в интервью журналу «Атмосфера».

Саша, читал, что в детстве ты часто сбегал из дома. В твоем личном деле даже была формулировка «склонность к бродяжничеству». С чем это было связано?

— Думаю, я не смогу проанализировать эту склонность. Видимо, это желание путешествовать, любопытство. Мне было интересно узнать, что там, за теми пределами, куда едет этот поезд. Выйти за рамки увиденного, непонятного. Поэтому я постоянно сбегал из дома куда глаза глядят. Забирался в поезд и уезжал. Меня ссаживали, возвращали обратно. «Склонность к бродяжничеству» — это одна из расхожих фраз в характеристиках, которые тогда составляли в милиции.

А когда ты понял впервые, что тебе нравится путешествовать?

— У меня нет какого-то рубежа, когда раньше не нравилось, а потом — вдруг раз! — и понравилось. Но любая поездка, которая возникала, вызывала у меня восторг. Я завидовал цирковым артистам. К нам приезжал на лето цирк, они ставили большой шатер. Я думал: «Вот у них какая-то очень-очень интересная жизнь». Потому что они постоянно передвигаются, видят незнакомые места, что-то новое. И почему-то я восхищался ими.

Твое бродяжничество в итоге вылилось в то, что ты взял и автостопом добрался из Экибастуза до Москвы. Как так вышло?

— Для меня это очевидно: у меня просто не было денег, а мне нужно было 25 августа оказаться в театральном училище. Тут у меня уже была конкретная цель — я двигался на обучение. Я должен был преодолеть три тысячи километров за определенный промежуток времени. Опоздать было нельзя. Я же не мог сказать, что не приехал учиться, потому что не смог доехать? Это как-то нелепо. И я считаю так до сих пор: «Нет денег, иди пешком». При этом само путешествие автостопом в то время было достаточно популярным. Люди катались на Алтай, к морю или куда-то еще. Это было нормально. Сейчас, когда я по трассам езжу, тоже вижу всяких странных персонажей с рюкзаками, которые куда-то двигаются — например, в сторону Крыма и обратно. Я сам подвозил таких не раз.

Москва тебя тогда, судя по всему, приняла не сразу. Я знаю, что ты даже жил на чердаке какое-то время, мылся в озере…

— Да, не скрываю эти факты. Чердак был на улице Лобачевского, 96, в многоэтажке — всегда вспоминаю, когда проезжаю мимо нее. И там рядом находится ну не озеро, но пруд. Сейчас там все изменилось, уже никто не купается. А раньше да. Поэтому это был нормальный ритуал: я с чердачка выползал рано утром, заныривал, причесывался, стирал рубашку. До метро «Юго-Западная» было идти минут двадцать пять: пока доходил, рубашка высыхала.

Но потом дела у тебя пошли в гору. Скажи, ты сразу «проснулся знаменитым» или это был постепенный процесс?

— Постепенный, потому что я начал сниматься по чуть-чуть. Потом пошла уже сериальная продукция, какие-то маленькие эпизодики. В фильме «Звезда» даже участвовал — правда, в титрах «не значился», как говорят. В 2003 году, как я только закончил театральное училище, на меня нахлынуло огромное количество постановок в театре. Буквально на следующий день после выпуска у меня была читка. И это несмотря на то, что все педагоги пророчили безработицу. 17 октября 2003-го я выпустил первую премьеру «Тень», тут же начали репетировать еще что-то. А уже перед новым, 2004 годом меня утвердили в картину «Ментовские войны», которая снималась потом еще одиннадцать лет. И все остальные работы я «впихивал» между этим непрекращающимся проектом. В плане работы у меня было спокойствие абсолютное, потому что мы заканчивали один сезон, и я понимал, что через три месяца будет второй, потом еще и еще.

Некоторые актеры, особенно из «ментовских» саг, частенько застревают в этих образах, режиссеры в других ролях их просто не видят. Тебе в этом смысле повезло — фильмография у тебя не только обширная, но и очень разнообразная. Под занавес года вышел исторический сериал «Столыпин», где у тебя главная роль. В чем сложность работы над реальными историческими образами?

— Сложность работы заключается в том, что здесь фантазии минимизированы, нет каких-то придумок, как с вымышленными героями, где все достаточно вольно, где ты можешь сам создавать образ, походку, костюм, какую-то манеру говорить. Словом, все, что как-то подчеркивает образ. С реальными персонажами это сделать достаточно сложно. И чем ближе к нашему времени, тем сложнее — есть документальные хроники, фотографии и определенное восприятие этого человека. Мы в театре можем сделать любого героя: например, Ленина без его бородки и лысины. Есть допустимая условность, на территории кино люфт маленький для фантазии: есть восприятие зрителя, и нужно в него попадать. Действовать нужно аккуратно, как и было в случае со Столыпиным.

Расскажи, как у тебя прошло знакомство с этим легендарным персонажем.

— Когда мне предложили приехать на пробы, я тут же зашел на поисковые сайты, нашел фотографию Петра Аркадьевича и — понял, что я где-то далеко от него чисто по физиогномическим вещам. Но все равно поехал на пробы, потому что были договоренности. При этом я не видел, как впрыгнуть в этот персонаж, поэтому решил: попробую и все. Я понимал, что даже среди моих знакомых актеров есть люди, более похожие на Столыпина, которым нужно проделать менее длинный путь к этому образу. Например, Виталий Коваленко. Я, кстати, его сразу предложил авторам фильма: зачем мне звонить, есть же Виталий, он прекрасен, он похож на Столыпина. Но буквально в тот же вечер после проб мне сказали, что я утвержден.

Ну а дальше начались поиски, когда мы подбирали его бороду, его мистическую закрутку усов. С усами была незадача: выглядят они достаточно карикатурно, и это дает какую-то водевильность всему образу. Мы начали искать грань. Еще была большая проблема, что делать с прической, потому что тогда у меня были длинные волосы для другого проекта. Попробовали пластический грим: изготовили лысину, которая клеилась на голову, на нее бордюр волос. И когда мы все это собрали и я даже начал сниматься в таком виде, понял: так работать невозможно, потому что пластик не дает коже дышать, лишает мимических движений бровей. И все, через два дня мы приняли решение отказаться от грима. К тому же у меня закончился проект, я побрился и приобрел тот вид, который мы видим на экране.

Дальше уже не было сложностей в работе над этим образом?

— Еще одна сложность была с его знаменитой одышкой, про которую все говорили и которая, как уверялось, вызывала трепет у дам. Я решил в какой-то момент ее минимизировать до простых пауз в речи, не делать из этого какой-то патологической вещи. Или его «сухая» правая рука — следствие перенесенного в детстве тифа костного мозга. Было много вещей, которые строились на этом. На монтаже они ушли, стали неочевидны. И я очень рад такому решению: слишком много внимания эта рука на себя забирала.

Я так понимаю, ты совершаешь серьезный экскурс в историю перед подготовкой к подобным ролям?

— Как это бы странно сейчас ни звучало, запрыгивание в исторический экскурс любого персонажа может как помогать, так и мешать.

Чем же?

— Есть какие-то событийные моменты — они могут даже не присутствовать в сценарии, находиться за скобками, но все равно влиять на поведение того или иного персонажа. Например, есть такой Федор Романов, исторический персонаж, которого я играл в сериале «Годунов». Он — родоначальник Романовых, династии, которая позже взойдет на российский трон. Но мы не знаем, как выглядел Федор Романов — слишком далека та эпоха от нас. Там было проще с тем, как передать его внешность. Но при этом исторические источники говорят, что Романов был очень кровожадным, в молодости своих соотечественников рубил саблей за «здрасьте» — когда был опричником. В кадре этого нет, но внутренне я эту информацию сохраняю, держу ее в голове: то есть я «запихиваю» это в существование данного персонажа. Потому что крови он не боится, и есть у него внутреннее оправдание своих поступков.

И то же самое с Петром Аркадьевичем Столыпиным: понятно, что есть сухие сводки его исторических совершений, а есть вещи, которых в кадре нет. Такие, например, когда он выращивал рожь. С того момента ты понимаешь, что он — человек гениальный и талантливый в любой сфере, за которую брался. Это часть характера, которую нужно вывести на экран. Так же, как некая упертость, пытливость его мозга, попытка довести историю до конца. «Почему рожь маленькая? Нужна большая». В итоге он удивлял опытных фермеров, потому что у него рожь колосилась высотой метр двадцать. Он увеличил зерно! И как это выразить через кино? Это достаточно сложная вещь, к которой добавляется еще и то, что Петр Аркадьевич Столыпин — не темпераментен, он сдержан. У него нет ярких эмоциональных проявлений. Непонятно, чем привлечь к нему интерес зрителя. Ведь зрителю нужно, чтобы у героя была любовница, шесть дуэлей — что-нибудь этакое. Здесь же рамки и люфт для фантазии, средства выражения минимальные. Там есть сцена, где он хватает доктора за грудки, и я понимаю, что Петр Аркадьевич никогда бы себе такого не позволил в присутственном месте. Но в этом эпизоде мы показываем пик его волнения.

Очень интересно. У тебя вообще исторические роли неожиданные и сложные. Например, не так давно на экраны вышла картина «Любовь Советского Союза», где ты изображал Сталина. Как там работалось?

— Мы использовали пластический грим великого Петра Гаршенина, который помогал нам приблизиться к портретному сходству, хотя мы этой задачи не ставили перед собой. Фильм не про Сталина, но он там существует. Поэтому, опять же, разбег небольшой, а свалиться в плакатное существование некой иконы, которую мы привыкли видеть — с этим прищуром, с трубкой во рту, — очень не хотелось. Это ведь проще всего. Мы ставили целью создать человека, а не плакат.

Саша, вот некоторые говорят, что профессия актера — не мужская. А ты часто встречаешь настоящих мужчин среди коллег?

— Мне кажется, я могу даже объяснить, почему это мнение бытует. Но я с ним не согласен, потому что это очень сложная и тяжелая профессия. И среди коллег, я могу сказать, есть именно Мужчины с большой буквы «М» — со всеми литературными, правильными качествами, которые должны быть у мужчины. И при этом они могут танцевать на сцене или быть Дедом Морозом на Новый год.

Скажу так: профессия странная и сложная. И об этой странности один актер как-то пошутил, а мне понравилось. Он лежал в кадре мертвый, трупом, холодина. После съемок эпизода он встает и говорит: «А я четыре года на это учился!». Как он прав! И как это нелепо! Сейчас пик его мастерства заключается в том, чтобы лежать и не моргать, не дышать, не двигаться.

А рассуждения о том, что эта профессия не мужская, требует какого-то самолюбования, лишние. Потому что есть огромное количество и других профессий, где от этого никуда не уйти. Просто противопоставь какой-нибудь спорт — типа бодибилдинга, который кажется мужественным и брутальным, притом что парни от зеркала вообще не отходят, считают калории. У них практически до маниакальности доходит как они выглядят. У актеров все гораздо проще.

Тогда признайся, что для тебя понятие «настоящий мужчина»?

— Это, как мне кажется, параллель между словом и непосредственно делом, действием. И вот тот маленький люфтик между первым и вторым определяет мужские качества. Потому что есть люди, которые много говорят, но делают совсем не то. Главное — это дело. Есть какое-то общее понимание жертвенности в этом существовании, когда нужно помогать другим и действовать вопреки своему комфорту. Для меня это и есть настоящий мужчина. При этом мозги, конечно же, должны быть. Без них все это превращается в нелепость.

Как отмечаешь главный мужской день — 23 февраля?

— Никак, это история, сложившаяся традиция поздравлений. Это такой стереотип. Если это концертная деятельность, то обычно на эту дату пытаются поставить концерт. Ну и открытки, которые начинают приходить в соцсетях от разных людей с цифрой 23, девушками в беретах и купальниках. Но это нужно пережить. Честно говоря, с этими мессенджерами я узнал много праздников, о существовании которых и не догадывался. (Смеется.) В общем, 23 февраля я никак не отмечаю, не накрываю стол, не собираю друзей. Ничего такого. Только смотрю картинки в мессенджерах.

Профессия актера — это в том числе многочисленные поездки по городам и странам. Но, получается, одной профессии актера для путешествий тебе мало. Я знаю, что ты еще каждое лето устраиваешь пробеги на своем любимом мотоцикле. Как это происходит и как ты до этого, так скажем, дошел (доехал)?

— Это абсолютно разные вещи, потому что тут нельзя пресытиться — мол, слетал в Магадан на съемки и как бы закрыл этот гештальт. Мотоцикл — это другая психология, философия. Именно для того, чтобы разгрузить себя от какой-то очередной сложной работы, дорога и мотоцикл — самая лучшая психотерапия. Когда ты садишься в седло и просто едешь. Иногда размышляешь, куда бы рвануть: в Новгород неинтересно — слишком хорошая дорога, прям даже скучно ехать, а вот в Выборг можно мотануться. Тут нет автобанов, можно что-то посмотреть по сторонам. А когда еще есть «Урал» с люлькой, можно просто в любом месте, где что-то похоже на дорожку, тропинку, съехать с дороги, от этого удержаться сложно.

Вот ты — известный человек, популярный актер, а путешествуешь как обычный мотоциклист. Как получается обходиться без пятизвездочных отелей и обширного райдера?

— Мне кажется, в этом и есть разница. Если бы мне предложили лететь во Владивосток на съемки, то, естественно, я бы выбивал максимально комфортные условия, потому что это связано с работой и сказывается на физическом состоянии. И, конечно, я хотел бы, чтобы у меня в номере был душ с горячей водой, шампуни, зубные щетки. Потому что с утра ты должен быть свеж, бодр, побрит, чтобы не тратить на это время.

Когда я выбираю отдых, здесь как раз мне от себя требовать нечего, и, соответственно, все эти графики и места пребывания я могу выбирать себе абсолютно самостоятельно. Я понимаю, что если день проведу в палатке, то на следующий останусь в гостинице именно для того, чтобы была горячая вода. На следующий день можно опять куда-то свернуть, поставить палатку. Семь дней в палатке — это слишком много, то есть если бы я ставил палатку на Байкале, где хочу прожить десять дней, это одна история, тут ты обеспечиваешь себя необходимым, устраиваешь быт. А когда резко наступает темнота, а ты понимаешь, что есть всего полчаса для того, чтобы найти место, поставить палатку, съесть на заправке хот-дог, шоколадку для мозга, что-то налить попить, — всего этого хватает. Присутствует еще утомляемость, ты падаешь спать, моросит дождь, с утра просыпаешься продрогший. Быстро все собираешь и едешь дальше! Нужно лишь согреться, зайти куда-то, выпить кофе, посидеть в тепле.

Ты не бреешься в поездках?

— Нет! Если у меня заканчивается картина, бриться я перестаю сразу же, в быту я этого не делаю. То есть у меня нет такого, что я должен быть выбрит, потому что мои небритости — это, опять же, некая часть свободы, потому что я могу себе позволить этого не делать. Ведь когда ты играешь бритого персонажа, то бриться иногда надо по два раза в день. Вечером гример спонжиком проводит по лицу, и он начинает цепляться. Это превращается в муку, становится обязательством, ты начинаешь об этом думать: с вечера побриться или с утра пораньше встать, это большая для меня проблема. И поэтому, как только прозвучала команда: «Стоп, снято», я говорю себе: «У меня есть неделя-две до следующего проекта, я к бритве до этого времени не прикоснусь».

А ты вообще неприхотлив в быту?

— Ну очень неприхотлив. Еще настолько же ленив: если у меня будет пустой холодильник, а я буду хотеть есть, я просто никуда не пойду. Между ленью и желанием поесть все упирается в лень, ничего не хочется делать и куда-то идти. Одеваться, выходить в магазин, готовить — только в мыслях все это представил и сразу же думаю: «Ну, чая с лимоном достаточно».

Что сегодня у тебя с музыкой?

— Музыкальный бизнес в этом году я закончил большой пластинкой, посвященной Владимиру Семеновичу Высоцкому.

Прямо виниловая пластинка?

— Да, прямо винил. И мы успели ее напечатать! Вообще, сегодня ко мне как к музыканту огромное количество предложений. Директор «Любэ» предлагает исполнить песню, еще приглашают в документальный фильм исполнить композицию. Естественно, мне все это нравится, радует, что все как-то развивается, хотя не с той плотностью, с которой я хотел бы. Хотелось бы концертов побольше.

Сейчас я попробую играть с эстрадно-джазовыми оркестрами, мне это очень непривычно, и сам выход за пределы рок-группы — потрясающий. В конце года мы попробовали поиграть в Беларуси с Минским джазовым оркестром, а в Питере в феврале — с питерским артистом. Уже есть ноты, партитуры, мы будем приезжать только с дирижером и пытаться сделать эту программу. Если она будет получаться, то я хотел бы посуществовать в таком формате, потому что десять лет назад я даже представить не мог, что подобное возможно.