В Театре Образцова поставили притчу Ричарда Баха о борьбе чайки за право мечтать

Театр кукол Образцова продолжает создавать новые миры на основе книг, которые со временем не стареют - наоборот, открывают все новые глубинные подтексты. Еще не успели отгреметь аплодисменты Александру Адабашьяну, переселившему "Бедных людей" Федора Достоевского на письменный стол петербургского чиновника, как главный режиссер театра Борис Константинов меняет пространство одной из самых популярных книг второй половины XX века "Чайка по имени Джонатан Ливингстон".

В повести-притче американского философа Ричарда Баха борьба чайки за право мечтать и быть собой происходила между небом и землей, а здесь, в театре, - совершенно неожиданно - все вдруг переместилось в клинику, где доживает свой век знаменитый авиатор с позывным "Чайка".

Никакого авиатора у Баха, конечно, не было - это ход режиссера, который сам же (и надо сказать, виртуозно) создал своему герою биографию. Зрители заранее ознакомились с ней по газетам, что раздавали всем прямо перед спектаклем. "Заоблачные ведомости" и "Вестник воздухоплавания" сообщали: "Чайка" - первопроходец скоростного воздушного пути, "встав на крыло" словно птица, сумел поднять свой самолет на недосягаемую доселе высоту. Знаменитому пилоту "репортеры" также приписали открытие прямого маршрута от самой северной точки Африки до самой южной и спасение научного судна в Арктике.

Как подобает легенде, "Чайка" предстал перед зрителями в кресле-каталке и с мемуарами в руках. Такой зачин заставил некоторых приуныть - ну стоило ли сочинять газету и тратиться на тиражи, если с самого начала зрителю предъявлено, к чему придет герой? Но зря спешили скептики с такими умозаключениями. Дальше на сцене началось то самое, чем вдохновлялся сам и вдохновлял читателей писатель Бах, - полет мысли.

Дальние скалы, на которые Джонатана сослали "сородичи" за неспособность быть как все и "летать, чтобы есть", - оказались названием клиники. А мудрый Чианг, чайка-старейшина, что в книге учит "белую ворону" перемещаться со скоростью мысли в пространстве, у режиссера Константинова перевоплощается в одержимого доктора Ченга. Он и пытается реанимировать тело и душу "Чайки", отключившиеся после очередного неудачного падения.

Методы его спорны - в духе своего века, их называют электро-конвульсивной терапией. Разряд следует за разрядом, и с каждым сеансом уровень напряжения увеличивается… Только бы авиатор произнес хоть слово. Только бы съел, наконец, во имя торжества научной мысли вареное яйцо, которое ему каждое утро приносит медсестра.

Доктор не подозревает, что на самом деле старичок-авиатор чувствует себя вполне бодро - но мастерски притворяется. Зачем? Затем, чтоб фанатичный доктор Ченг не помешал ему установить еще один рекорд всей жизни. Взлететь выше всех. И у пилота есть тайный сообщник - один из докторов клиники, который помогает ему с математическими расчетами.

Другие сотрудники "Дальних скал" о чем-то догадываются, но молчат. Авиатор здесь стал уже кем-то вроде божества. Вроде прикован к креслу - но зато умеет окрылять всех окружающих силой своей мечты и изяществом философии жизни: "Счастлив тот, кому дают возможность быть тем, кем он хочет".

Здесь, как и в сцене с падающими замертво чайками, Борис Константинов намеренно дает подсказки зрителям: ведь сочиненный им спектакль на самом деле - если не о нем самом, то о таком же театральном режиссере, который силится подталкивать артистов в какие-то заоблачные сферы. При том, что сами-то артисты не всегда уверены, что смогут долететь, - но рискнуть всегда готовы.

Художникам во главе с Александрой Громовой удалось создать в спектакле сценографию - по-настоящему улетную. Зритель и сам не замечает, как вдруг очутился в таких недавних-далеких 1970-х. В атмосфере кинопроповедников эпохи - Кубрика, Формана, Годара, Бергмана... Огромные приборы для экспериментов - красные кнопки, тумблеры, датчики - соседствуют со стенами из матового стекла, за которыми кинематограф "новой волны" решал свои экзистенциальные задачки. В прозрачных контейнерах гиперболические уши, глаза и губы. Перья немыслимой раскраски и величины. Можно разгадывать все эти знаки сколько угодно - но киногурману проще тут расслабиться и насладиться. Эстетически.

Медперсонал на сцене, разумеется, прекрасно понимает, где тут грань условности: вне работы всем обыкновенным обывателям вовсе не хотелось бы перегорать, как электрические лампочки. Но одержимый доктор и его альтер-эго, одержимый пациент, - давно живут в своих воображаемых мирах, далеких от земной реальности. Конечно, предсказуемо, что их обоих ждет. И доктор никого не вылечит, и летчик, выпрыгнувший из окна, потерпит катастрофу. Но…

Как говорил другой известный пациент из другой известной книжки - "Я хотя бы попробовал".

Попробовать, рискнуть, хотя бы ненадолго оторвать себя от приземленности и повседневности - без этого не жизнь. И это стоит свеч. Об этом, собственно, в спектакле разговор со зрителем.

Нельзя не сказать об актерах. Авиатора в спектакле играет старейший артист Театра кукол Образцова - Адиль Искендер. Его героя - упрямого, трогательного, ироничного и чуть-чуть нарцисса - можно без преувеличения назвать одним из самых ярких среди множества персонажей, населяющих нынче столичные подмостки. А Илья Обухов?! Он в роли доктора Ченга оказался столь же многогранным. Вот пролетел спектакль - а эти два артиста вместе с их безумцами-героями зрителей, кажется, не отпустят еще долго.

Чего мне жаль? Того, что погрузиться в атмосферу этой "Чайки…" удастся немногим. Спектакль идет на сцене столичного Арт-клуба - здесь не больше 80 мест, и показывать его не обещают часто. Дважды в апреле и столько же в мае. А кому повезет - тот станет богаче на целый мир. Что само по себе сегодня редкость.