Норд безмолствует

Прошла премьера «Атлантиды русского Севера» В прокат вышел документальный фильм Софьи Горленко «Атлантида русского Севера». Рассказывает МИХАИЛ ТРОФИМЕНКОВ. У режиссера «Атлантиды русского Севера» Софьи Горленко на руках старший козырь. Какое кино ни снимай на русском Севере, один актер точно не подведет: если и не «вытащит» совсем уж безнадежный фильм, то во всяком случае будет на что посмотреть. Этот актер, естественно, сам русский Север. Здесь, как нигде, небо, вода и земля образуют магическую сферу, придавая абстрактным рассуждениям о гармонии мира вещную несомненность. Этакая русская Шамбала: недаром, и фильм завершает песня главного русского поп-буддиста Бориса Гребенщикова, а не православное песнопение. Ну а населяют эту сферу грациозные лошади, лукавые старухи и деревянные церкви: снимай не хочу. Другое дело, что любая красота нейтральна: некоторые поэты даже полагают ее бессмысленной. В любом случае, красота беспринципна. Принимает по воле режиссера любую позу. Может залиться рекламным глянцем, может — как в фильмах, скажем, Терренса Малика — любого растоптать как букашку. Софья Горленко от красивостей — включая капли дождя, падающие на объектив камеры — не удержалась. Но красивость поставлена на службу не то чтобы рекламным, скорее агитационным задачам. Впрочем, определить жанровую природу «Атлантиды» непросто. Социологический портрет северной деревни с трудом уживается с душеподъемным повествованием о том, как добровольцы восстанавливают внушительных размеров деревенский храм, чуть ли ни с конца 1920-х использовавшийся то как склад, то как клуб. Истовая убежденность дочери последнего настоятеля, умершего в лагере, в том, что «нужна вера, вера нужна» — с хлестким афоризмом мужичка, резюмировавшего философский тренд современности: «в бога верить, водку пить». Милитаристская метафора «храмы — наши блокпосты, и дело не в вере» — с приземленными рассуждениями реставратора о вредоносности системы тендеров. И если не поддаваться магии красивых картинок и красивых слов, а вслушаться в разговоры аборигенов, то мораль фильма окажется совсем не православной. Получится, что деревни приходят в запустение не оттого, что большевики закрыли церкви, а оттого, что в районе закрылось десять колхозов. И альтернатива «или храм, или клуб» — ложная: хорошо бы, чтоб были и клуб, и храм. Действительно интригующий сюжет фильма выведен на его периферию. Речь идет о, так сказать, не даун-, а «апшифтерах», горожанах, не «спускающихся» в теплые широты, а «поднимающиеся» на Север. В недавнем гротеске Кати Шагаловой «Берцы» фигурировала благостная, лубочная, но вполне домостроевская семья. Гротеск — он гротеск и есть. Но вот же в «Атлантиде» обнаружилась «семья-близнец» шагаловской семьи, в реальность которой трудно, но придется поверить. Это публика — а таких «внутренних эмигрантов» в фильме несколько — с не до конца сформулированной, но интересной философией. Антиурбанизм, своего рода «безначальственный» анархизм, сомнительное в компьютерную эру опрощение: это все понятно. Любопытно отношение «апшифтеров» к «аборигенам»: вчерашний горожанин считает себя почти что миссионером, призванным «разбудить чувство хозяина» в тех, кому эта земля, теоретически, принадлежит от рождения. Только вот жить и работать они на ней не хотят. И тут все опять утыкается в проклятую социологию: работать-то редкие на деревне мужики готовы, только вот где те десять колхозов. Так что речь в фильме скорее идет не об «Атлантиде», а об «Атлантидах» Севера: обе они — и «белая», и «красная», лежат где-то на дне, и нет между ними никаких идеологических споров.