Диалоги с залом. Владимир Меньшов – о закулисье его лучших фильмов

В Татарской государственной филармонии режиссёра всеми любимых картин «Розыгрыш», «Любовь и голуби», «Москва слезам не верит», «Ширли-мырли» встретили бурными аплодисментами. Владимир Меньшов признался, что он тронут такой горячей встречей в Казани. Он представил казанцам отрывок из своего нового фильма «Салонная драма» и провёл творческий вечер в формате вопросов и ответов. О фильмах - Что вдохновило вас на создание фильма «Любовь и голуби»? - Хорошая пьеса Владимира Гуркина, над которой я смеялся, плакал, от которой задумался о жизни. Вот эта триада – смеяться, плакать и задуматься о жизни – это и есть совершенное произведение. У меня тогда были планы снимать совсем другое, но мне попалась эта пьеса, и я подумал: «Чего я ищу? Если я испытываю такие чувства, зачем мне другое?» Это был поворотный пункт в моей творческой биографии. Я осознал, что есть настоящее искусство. Я взялся, совершенно не зная этот материал. Автор пьесы жил в таком посёлке Черемхово Иркутской области, знал этих людей, а я эту жизнь плохо знал. Разве что моя мама была сельская малограмотная жительница. Всё её окружение, сёстры остались малограмотными. Я родился в Баку, потом мы переехали в Архангельск, Астрахань. Астрахань – родина и отца и мамы. У отца, который был военным, не было никакой родни, а у мамы, наоборот, многочисленная родня. У них в семье было восемь детей. Я и сейчас продолжаю общение с двоюродными сёстрами, братьями из разных концов страны. В Астрахани я окончил школу, да и родиной я считаю этот город. Там могилы родителей, там живёт сестра, так что там мой дом. Пьеса показала мне, что её сюжет, герои - это всё и есть моя жизнь, мои знакомые. С таким удовольствием я снимал эту картину, и с таким удовольствием вы её смотрите. О цензуре в кино и Тарковском - Насколько сильно ваши режиссёрские работы подвергали цензуре? Многим ли пришлось пожертвовать? - Вас сбивают с толку по поводу цензурных ограничений, которым мы подвергались. Не очень красиво, что мы так рассказываем о своих мучениях. Ведь в истории советского кино было всего несколько картин, которые положили на полку. Одна из них – «Комиссар» с Ноной Мордюковой в главной роли. По ней даже поправок не предложили, просто положили на полку и всё. С остальными же происходило бодание. «Госкино» давало поправки, мы смотрели на них и говорили, что не можем это изменить по таким-то причинам. Тогда нам говорили, чтобы мы хотя бы что-то другое изменили. И так постепенно всё приходило в состояние покоя. Никаких борцов за правду, по сути, не было. Это неправдоподобно. Рассказы о страданиях Андрея Тарковского тоже неверны. Он был одним из немногих, кому позволяли чрезвычайно много после первого же фильма. Так, знаменитую картину «Сталкер» он снял дважды. Ему просто не понравился готовый фильм, и он придумал историю про какой-то брак плёнки. Потратил на фильм два бюджета. Это даже представить себе невозможно сейчас! Он потом со слезами на глазах вспоминал советские времена, настолько либерально к нам относились. Когда я представил в «Госкино» фильм «Любовь и голуби», мне сказали, что в таком виде картину ни за что и никогда не примут. Я был потрясён. Оказалось, что началась борьба с алкоголизмом, и от меня потребовали вырезать из фильма всю линию дяди Мити (Сергея Юрского). Я возмущался, что всё это было в утверждённом сценарии. Я сейчас рассказываю об этом легкомысленно. Но тогда всё это затянулось месяца на три. И я раздумывал, не купить ли мне автомат, чтобы всех цензоров уложить и себя застрелить. Это была страшная несправедливость. Меня, обладателя «Оскара», отстранили от работы над готовой картиной! Другого режиссёра посадили его перемонтировать. Я с ума сходил, просто лез на стену. Но, разумеется, ничего переделать было невозможно. В итоге меня позвал министр, спросил, что я могу исправить. Я сказал: «Ничего». Тогда меня попросили сделать какие-то неважные поправки, чтобы чиновники не потеряли лицо. Картина вышла третьим экраном, её не представили ни на один фестиваль. Только спустя семь лет я показал её на фестивале комедийных фильмов в Испании и получил главный приз. О таланте и втором дыхании - В каком возрасте вы поняли, что хотите стать режиссёром? - Как еле осуществимая, практически невозможная мечта это возникло в 14-15 лет. Я поехал поступать с другом из Астрахани, увидел, что не готов совсем, даже не знал, какая программа для чтения нужна. Но мне повезло, я прошёл консультацию во ВГИК и мне дали место в общежитии. Я там жил буквально неделю до следующего экзамена. Когда увидел этот студенческий мир режиссёров, сценаристов, операторов, актёров, художников, с которым я раньше не сталкивался, то понял, что он мне невероятно интересен. Это был мой мир, но он меня очень долго не пускал. В театральный я поступил с четвёртой попытки. До этого поработал токарем, в шахте, матросом был. Кое-какой жизненный опыт приобрёл. - Что главное в режиссёре и актёре? - Режиссёр – это серьёзная миссия. Если бы кино было не таким, каким оно сейчас стало, а осталось таким, в которое мы пришли когда-то... Мы кино понимали как миссию, как возможность сказать. Сейчас мастеровитые ребята приходят, вчерашние школьники. Когда мы были студентами, нам и не снилось, чтобы мы так работали, как они. Они многое видели, снимали что-то на карманную камеру, на телефон. Но это остаётся на уровне упражнений. Как только мы переходим к созданию 10-минутных фильмов, то сталкиваемся с проблемой, что начинающим режиссёрам нечего сказать. Им не хватает кругозора, они не чувствуют зрителя. Если ты интересный человек, которому есть что сказать людям, то профессия становится второстепенным делом. Ты найдёшь эту возможность сказать – через искусство, проповеди, лекции. Когда интересный человек разговаривает с тобой с экрана, и ты заинтересованно его слушаешь, то у тебя самого появляются мысли, которыми ты заражаешься от его мыслей. В этом суть таланта. О съемках в «Ночном дозоре» - Легко ли вы согласились на съёмки в «Ночном дозоре»? - Легко. Это же был мёртвый сезон в кинематографе – начало 2000-х. И вдруг такой фантастичный фильм. Мне было интересно попробовать. Я познакомился с Тимуром Бекмамбетовым, который вызвал у меня полное доверие. Он мне понравился ещё рекламными роликами банка «Империал», одноминутными, но мощными. На них становились знаменитыми актёры. Он замечательно владеет новыми технологиями. Я в восторге от общения с ним и командой по фильму. Я видел, что это будет победа. Второе дыхание, которое у меня открылось, связано в первую очередь с этим фильмом. Меня стали активно снимать, я участвую в двух-трёх картинах за сезон. О войне и Михалкове - Как нужно снимать фильмы о Великой Отечественной войне? - К этой теме нужно подходить осторожно, потому что сейчас на неё опять навалились. Она всегда была у нас беспроигрышной. Ведь она касается каждого в нашей стране. Это тема, которая нас соединяет, делает нацией. Она показала очень много великих достоинств нашего народа. Единая страна встала и стояла насмерть. Люди показали высочайшие образцы самоотверженности, храбрости, мудрости. Я за то, чтобы эти фильмы у нас появлялись каждый год. Эту тему нужно ещё разрабатывать и разрабатывать. Она открывает уйму возможностей. Но эта тема поддаётся спекуляции. Если её не серьёзно понимать, а решать в лёгком жанре, то будет плохо. К тому же, чем дальше мы от этого времени, тем больше ляпов на экране. Молодые ребята снимают, не понимая эпоху, знаки различия, безответственно подходят к теме. И форма не та, и орудия не те, вот и доверие утрачивается. - Почему вы посчитали фильм Никиты Михалкова про войну «Утомлённые солнцем 2: Цитадель» недостойным «Оскара»? - Потому что тогда была картина «Елена» Андрея Звягинцева и «Фауст» Александра Сокурова. Когда коллеги по оскаровскому комитету предложили послать картину Михалкова, я сказал: «Извините, вы сейчас уйдёте домой, а я выйду к прессе. Объясните, что мне говорить? Почему мы отправили картину Михалкова, а не другие?». Всё-таки «Фауст» получил главный приз Венецианского кинофестиваля... В общем, они проголосовали большинством голосов. Всё что я мог сделать, это только сказать, что я не поддержу это решение. О роли в «Ликвидации» - Как вы относитесь к роли Жукова в сериале «Ликвидация»? - Не меньше 15, а то и 20 лет назад, когда был очередной набор на двухгодичные режиссёрские курсы, вместе с другими поступал автор этого фильма Сергей Урсуляк. Он очень хотел учиться у меня. Но нужно было выбрать не больше пяти человек, и я решил, что он, как актёр театра «Сатирикон», пробьётся, а мне лучше взять парнишку из Екатеринбурга. Я об этом неоднократно жалел. Сергея Урсуляка принял к себе Владимир Мотыль. Он делал интересные работы, приходил на мои лекции, советовался, показывал свои работы. В общем, он отчасти считает себя моим учеником. В первой своей картине «Русский регтайм» он занял меня. Это была очень симпатичная работа. Вряд ли её кто-то из сидящих в зале видел, разве что киноманы. Потом он снял ещё одну картину «Летние люди» по «Дачникам» Максима Горького, затем картину «Неудача Пуаро» с Константином Райкиным. А затем он передал мне сценарий многосерийного фильма «Ликвидация». Я читал его взахлёб. До этого он снимал фильмы не столь ориентированные на зрителя. Когда я спросил его, почему вдруг такая перемена, он ответил, что ему надоело быть широко известным в узких кругах. Мне это понравилось как принципиальная позиция художника. Он действительно перешёл на новые рельсы, стал снимать для зрителя, и выяснилось, что он этим владеет. «Ликвидацию» он начал снимать для Второго канала. Помню, перед началом работы я сказал Константину Эрнсту, что есть роскошный сценарий и хороший режиссёр, но он не поверил в успех картины. Когда же фильм начал получаться, была буквально драка за него. Первый канал за большие деньги перекупал картину. Я любовался, как хорошо картина сделана. Зрителям показывают не только острый сюжет, но и характеры, дают возможность вглядеться в них. Конечно, финал мне кажется скомканным, но всё до 13-й серии смотрится взахлёб. Что касается роли маршала Жукова, то мне понравилось, что в картине удалось представить нового Жукова. Ведь в большинстве фильмов этот герой на войне. Он давно стал ассоциироваться с Михаилом Ульяновым и фильмом «Освобождение». А там материала для актёра практически нет – только команды и ответы на звонки товарища Сталина. А в «Ликвидации» была возможность для переживаний, были неизвестные страницы жизни командования Одесского военного округа. Я уговаривал Серёжу расширить роль, но он посчитал, что нет места. Хотя там есть герой Алексея Кирющенко, которого с ранением головы отправляют в Москву. Он не запоминается, совсем вылетает из головы. Нет чтобы снять домашние сцены с Жуковым. Я предлагал поставить моему герою банки от простуды, например. Это было бы ещё более завлекательно. Впрочем, я провёл на площадке всего 10 съёмочных дней, а роль Жукова запоминается. О книгах и «мутоте» - Ваше любимое литературное произведение? - В 30 лет я познакомился с книгой «Былое и думы» Александра Герцена. Она произвела на меня ошеломляющее впечатление. Я грешным делом считаю, что это лучшее, что написано на русском языке. Настолько это блистательная и при этом чувственная, необычайно умная проза. Это действует очень сильно. С возрастом мы переходим на мемуары, документы, дневники. Попадается немало интересного. Из современной литературы на меня произвела большое впечатление книга Максима Кантора «Учебник рисования». Очень сильная книга, я с ней познакомился 10 лет назад, как и с автором. Сейчас слежу за его творчеством. - Почему книга «Москва слезам не верит» раскрывает персонажей больше, чем фильм? - По поводу этих книг мы с автором сценария даже в суде оказались. В книгах использовали кадры из фильма. Мне не захотелось, чтобы они там были, так как в книгах было много пошлого и несимпатичного. Я считаю, что фильм равен самому себе. Он и есть наиболее правильно отражение этого материала. - Почему «Ширли-мырли»? - Были другие названия, например, «Братцы Кроликовы». Автор сценария Виталий Москаленко предложил вариант «Ширли-мырли» и объяснил это, как в самом фильме объясняется. Там американка переспрашивает, что такое «ширли-мырли», а ей отвечают «Да так, ничего. «Мутота» одна». Именно в этом смысле как «мутоту» мы использовали это название. О семье и боге - Верите ли вы в бога? - Мне кажется, это интимный вопрос. Нельзя просто подойти к человеку и спросить в лоб: «Ты в бога веришь?». Я только скажу, что я человек крещёный. Два года назад мы с Верой Валентиновной (Алентовой. - Прим. ред.) обвенчались. - У вас талантливая семья – жена, дочь актрисы. А как проявляют себя внуки? - Юле было некуда деться, и она росла за кулисами театра. Буквально с двух-трёх месяцев Вера приносила её в театр. Сама бежала на сцену, а дочь оставляла. Возвращалась, кормила и снова на сцену. У Юли не было выбора, после школы она поступила в школу-студию МХАТ. Она попала туда через 25 лет после нас. А через 25 лет после Юли в 2015 году туда же поступил наш внук. Так что мы уже династией становимся. Внук хочет быть режиссёром, но пока мы уговорили его поступить на актёрский, так как ему нужно накопить жизненный и профессиональный опыт для режиссёрской работы. Внучке пока 12 лет. Подождём, что из неё получится. О нереализованных амбициях - Какой фильм из своих фильмов вам дороже? - Самый тонкий, умный, глубокий фильм – это «Зависть богов». Даже обидно, что он не вошёл в мой победный список, где есть «Розыгрыш», «Москва слезам не верит», «Любовь и голуби». Я в нём сказал то, что хотел сказать и так, как хотел. Это не так легко, нужен большой творческий опыт. Эта картина появилась после «Ширли-мырли». Начался период раздумий, я перебирал сценарии. Я кое-что соединил, и родилась эта картина. Настолько почувствовал себя свободным, что не боялся выходить на площадку, имея только план. Я знал, что когда наступит время, я на коленке напишу диалог, и он будет хорошим. Так и было, в картине много диалогов, написанных буквально перед съёмками. Картина недооценена не критиками, с которыми у меня никогда не было общего понимания, а зрителями. - Остались ли у вас нереализованные амбиции? - Пожалуй, да. Мне жаль, что я так долго не снимал кино, потому что, когда я пересматриваю свои картины через годы, то вижу, что это сделано незаурядным человеком. Пауза у меня затянулась настолько, что уже нетактично называть. В 2005-2006 годах я взял пьесу венгерского драматурга «Оливия». Назвал фильм «Салонная драма», но не смог найти деньги на его производство. Для привлечения инвесторов даже снял наиболее эффектный эпизод, но и это не помогло. Это последнее, что я снял. Увы, проект заглох. Теперь сочиняю новый...