Темные звери и отрезанные головы

Продолжается кинофестиваль в Роттердаме Фестиваль кино На фестивале в Роттердаме, как, возможно, ни на каком другом, в огромном потоке фильмов выявляются новые течения и волны. Их стремится пристальным глазом отследить АНДРЕЙ ПЛАХОВ. Многие годы на этом фестивале доминировало азиатское кино. На сей раз скорее можно говорить о лидерстве Латинской Америки. Три конкурсных фильма из Колумбии, Парагвая и Бразилии привлекли общее внимание новой, выросшей из цифровых технологий эстетикой. Два из них вообще обходятся без диалогов, что переносит эмоциональную нагрузку на изображение и саундтрек. Картину "Последняя земля" снимал парагвайский режиссер-дебютант Пабло Ламар, в прошлом звукооператор. Пожилой мужчина сидит у постели умирающей, потом умершей жены. На рассвете ночные тени сходят с лица покойной, и оно словно растворяется в лучах солнца. Неподвижный кадр длится столько минут, сколько реально занимает переход от ночи ко дню. Потом мужчина роет могилу -- и это почти все, что происходит в фильме, сделанном не без влияния Карлоса Рейгадаса, но не выглядящем как подражание. Простой быт отшельников, неравнодушная природа, частью которой ощущают себя герои,-- все это не требует ни традиционной драматургии, ни актерской игры. Кинематографическая магия достигается другими средствами -- творческим использованием современных камер и звукозаписывающих устройств. Еще показательнее фильм "Темный зверь" Фелипе Герреро. Здесь, наоборот, чего только не происходит с тремя героинями, чьи истории разыгрываются параллельно на фоне бесчинств, творимых в джунглях и на провинциальных дорогах группировками озверевших вояк. Через смертельно опасный хаос три женщины пробираются в столицу страны Боготу, оставив позади разоренные дома и страшные воспоминания. Одну мобилизовали и заставили хоронить расчлененные трупы фермеров. Другая, вынужденная стать любовницей командира, убивает его и скрывается от преследования. Третья ищет спасения не только для себя, но и для встреченной по пути бездомной девочки. Однако не сюжетные перипетии задают напряжение в картине, где тоже не произносится ни одного слова, а ее ритм и киноязык, почти отвечающие реальному течению времени и позволяющие вглядеться в каждую деталь -- вроде кровавого пятна на шортах измученной беглянки или искаженного ужасом лица на граффити за окном машины. Попадая с конкурсного на ретроспективный показ, ты мгновенно переносишься в другую, классическую эпоху. Фильм великого бразильца Глаубера Роши "Отрезанные головы", снятый в 1970 году, мы смотрим на выцветшей 35-миллиметровой пленке, а куратор ретроспетивы Олаф Меллер призывает зрителей восхищаться царапинами на экране и видеть в них свое будущее: чем старше человек, чем старше фильм, тем больше неровностей и морщин. Те же смешанные, по преимуществу ностальгические, чувства вызывают показы двух давних киноработ Михаила Калика -- "До свидания, мальчики!" и "Любить". Режиссеру из несуществующей больше страны СССР на днях исполнилось 89 лет. А из существующей страны под названием Россия здесь показывают пять картин, и все первоклассные: "Милый Ханс, дорогой Петр" Александра Миндадзе, "Страна ОЗ" Василия Сигарева и "Брат Дэян" Бакура Бакурадзе, а также короткометражный "Возвращение Эркина" Марии Гуськовой и "Оттепель" Валерия Тодоровского. Занятно, что последняя картина включена в программу "Выбор критиков" по инициативе голландского эксперта по американскому сериалу "Безумцы" и рассматривается как его российский аналог. Прямое отношение к России и советскому прошлому имеет также показанное на фестивале "Событие" Сергея Лозницы, ведь фильм построен на хронике антигорбачевского путча. Среди открытий Роттердамского фестиваля -- казахский фильм "Чума в ауле Каратас" Адильхана Ержанова. В аул приезжает новый молодой мэр с намерением "провести модернизацию" и обнаруживает, что большая часть населения больна, а 90% бюджета -- во всяком случае по документам -- уходит на закупку вакцины от гриппа. Грипп при ближайшем рассмотрении оказывается гораздо более опасной хворобой, но жители аула ни за что не хотят признаваться, что на самом деле заражены чумой. Это лишь исходная точка конструкции, которая в своем поверхностном слое считывается как антикоррупционная сатира, но таит в себе и сюрреалистическую притчу, и оруэлловскую антиутопию. Сочетая реализм с брехтовскими приемами отчужденного театра, а изобразительно решая фильм в тональности "Капричос" Гойи, режиссер достигает большого художественного объема: картина воспринимается как сгусток разных исторических времен на одном и том же -- назовем его постсоветским -- пространстве.