Почему спать вместе нельзя, или эротический молоток

В 1934 году произошло событие, которое заставило людей кино вздрогнуть и вытянуть руки по швам. Был создан Национальный легион благопристойности. Католики, составлявшие его ударную силу, а также присоединившиеся к ним протестанты и иудеи, заявили, что больше миндальничать с Голливудом не собираются. Кодекс Хейса существовал. Он был прекрасен. Только на него почему-то не обращали внимания. В широком прокате шли фильмы ужасов, фильмы, где мелькали полуголые и даже совершенно голые дамы, а непристойные платья и похотливые разговоры на экране были в порядке вещей. Фильм «Я не ангел» перешёл все границы. Героиня Мэй Уэст заявляла: «Когда я хорошая, я очень хорошая, но когда я плохая, я ещё лучше». А когда медиум сообщал, что видит в её будущем мужчину, спрашивала: «Как? Только одного?». Когда вышел этот развратный фильм, людям веры стало окончательно ясно, что служащие бюро Хейса спят на сеансах. Служащие не спали. Они стояли на страже, и плоды их трудов были видны. К примеру, они внесли поправки в «Кинг-Конга», и оказалось, что зверюга испытывает к девушке чистые чувства. По их настоянию Тарзану сбрили волосы на груди, и человек-обезьяна принял приятный, цивилизованный облик. Люди Хейса были встроены в кинобизнес и при всей своей строгости служили ему. Фильмы, нарушающие Кодекс, прорывались на экран, потому что студии находили компромисс со штатными цензорами. Так, был со скрипом разрешён триллер «Тайна музея восковых фигур», когда цензоры ограничились письменным выговором. Они написали, что «лучше бы такие фильмы вообще не снимались». Но 1934 год стал переломным. Когда нарисовалась не какая-то группа пикетчиков, а громадная сплочённая сила, бюро Хейса резко и до упора закрутило все гайки. Отныне все фильмы должны были получать разрешение на прокат, а Кодекс спешно дополнили новыми положениями. Легион лучше было не злить. Он уже алкал развратных фильмов. Он хотел проводить акции и поднимать массы на святую борьбу. С каждым днём всё больше людей приносило торжественную присягу: «Я хочу присоединиться к Легиону благопристойности, который осуждает постыдные и вредные кинокартины. Настоящим я обещаю избегать любых фильмов, кроме тех, что не оскорбляют нормы приличия и христианской морали». В короткие сроки Легион собрал под свои знамёна одиннадцать миллионов человек. Америка никогда не была так близка к введению федеральной цензуры. Поэтому под запрет стало попадать всё, что могло дать Легиону повод для возмущения. Чтобы не тратить зря деньги, студии стали отправлять в бюро Хейса сценарии. После их возвращения на истерзанные листочки трудно было смотреть. Из сценариев выбрасывались целые сцены. Выражения, типа «мне наплевать», заменялись словами «мне всё равно». Роковые красавицы спрятали свои прелести, а гангстеры стали говорить, как монашки. Ни один иностранный фильм, покушающийся на нравственность, не мог пробиться на американский экран. По указанию цензоров, его изымала таможня. Фильмы стали проходить несколько этапов утверждения. Сначала их кромсали голливудские цензоры, а после них — комиссии по цензуре штатов и городов. Но и этого подчас было мало. Легион ополчался на фильмы, к которым, казалось, невозможно было придраться. Его возмущало кино, где мелькали дамы в купальниках, или супруги ложились в одну кровать. Тогда многим в Голливуде казалось, что не сегодня-завтра вспыхнут костры инквизиции. «Это случилось однажды ночью» / IT HAPPENED ONE NIGHT Среди голливудских сказочников лучшим был и остается Фрэнк Капра. Сегодня, когда источниками вдохновения стали пессимизм и отчаяние, его фильмы кажутся манящими родниками социальной утопии. В них слышен упрёк тем, кто разуверился в человеке. К творчеству Капры невозможно подходить с общими мерками. Он неуязвим для критики. Нападать на него всё равно что топтать надежду. Критик, раздражённый неправдоподобностью его рассказов, в глазах общества неизменно выглядит болваном, выставляющим напоказ собственное бездушие. Имя молодого иммигранта с Сицилии стало известно ещё в эпоху немого кино. Он оказался прирождённым комедиографом — вначале гармонично вписался в компанию гэгменов Мака Сэннета, а затем стал режиссёром у комика Гарри Лэнгдона. В то время в его творчестве и начал вырисовываться образ простого парня, чья добропорядочность служит залогом его побед. Тогда же явственно определились социальные симпатии и антипатии постановщика. В тридцатых годах Фрэнк Капра стал ведущим режиссером «Коламбии» — студии, пылившей в хвосте голливудских гигантов. Её президент Гарри Кон слыл человеком, которому льстил имидж подонка. Однако, хамя всем и каждому, управляя своей империей в манере средневекового деспота, магнат не позволял себе перегибать палку в отношениях с Капрой. Он опасался его потерять. Всеми средствами Кон старался удержать строптивого сицилийца в общем строю. Тот же отвоёвывал один рубеж за другим. Сначала добился статуса режиссёра категории «А», что позволяло снимать картины с большим бюджетом. Затем — полного контроля над производством. До него такое не удавалось никому. В 1934 году его комедия «Это случилось однажды ночью» стала рекордсменом проката и завоевала пять «Оскаров». Капру и сценариста Роберта Рискина вдохновил забавный рассказ, прочтённый в популярном журнальчике. Он назывался «Ночной автобус». Это была история дорожных приключений художника-цыгана и дочки богача. Впоследствии из героя сделали талантливого репортёра, конфликтующего с начальством. А героиня так и осталась скучающей дочерью миллионера, удравшей из дома. По сюжету, журналист увязался за девушкой в надежде получить сенсационный материал и по ходу дела влюбился. Гарри Кон не верил в успех проекта и хотел отложить его до лучших времен. Однако режиссёр не намерен был ждать. Он договорился с Ирвингом Тальбергом о постановке картины на «МГМ». Кон был в ярости, но конфликтовать с ведущим голливудским продюсером не решился. Картина уже значилась в студийных планах, когда Тальберг, страдающий сердечной недостаточностью, оказался в больнице. Луис Майер, питавший скрытую неприязнь к своему молодому коллеге, распорядился закрыть проект. В своих мемуарах Капра пишет, что Майер мелочно радовался тому, что навредил Тальбергу. «Но без его ненависти, — добавляет он, — я бы, наверное, никогда не снял «Это случилось однажды ночью»…» В итоге картину запустили на «Коламбии». Гарри Кон с крайней неохотой позволил режиссёру осуществить его замысел. Звёзд одолжили у «МГМ» и «Парамаунта». Кларк Гейбл и Клодетт Кольбер не горели желанием сниматься в фильме. Их пугал не сюжет. Их страшила перспектива увязнуть в компании, которая слыла голливудской Сибирью. Туда ссылали строптивцев. Оба сопротивлялись, как могли. Кольбер выдвинула непомерные требования, которые, к её удивлению, были приняты. Гейбл явился на встречу с Капрой изрядно подвыпившим и, брезгливо оглядевшись, заявил, что «здесь смердит, как в дупле у дятла». Он выглядел вконец разобиженным. В отличие от Клодетт Кольбер, Гейбл знал, в чём его обвиняют. Луис Майер демонстративно ставил его на место. В последние годы популярность актёра резко возросла. Он ждал главных ролей и звёздных гонораров. Но студийные боссы упорно игнорировали его чаяния. Прочтя очередной сценарий, Гейбл направился к главе «МГМ», чтобы выяснить отношения. Результатом оказалась ссылка в «Сибирь». Напряжённый разговор с Капрой закончился на неожиданно оптимистической ноте. Собеседники заключили союз. Они определили, что у них общий враг — Луис Майер, и решили утереть ему нос. Именно эта жажда возмездия наполнила актёра творческим рвением. Капра вспоминал, что Гейбл наслаждался съёмками, подчас откалывая далеко не безобидные номера. На одной из репетиций, перед тем как страстно обнять партнёршу, он засунул в ширинку молоток. Кольбер, ощутившая твердыню Гейбла, в смятении отпрянула от него. Тогда пришлось объявлять перерыв, чтобы дать съёмочной группе отхохотаться. Голливудское предание гласит, что фильм «Это случилось однажды ночью» нанёс удар по текстильной промышленности. В одной из сцен герой снял рубашку, и на нём не оказалось сорочки. В те времена она считалась обязательной частью мужского гардероба. Революционная мода, введённая Гейблом, распространилась, как эпидемия. Американским текстильщикам пришлось стремительно налаживать экспорт невостребованных сорочек, сплавляя их туда, куда ещё не добрался кинематограф.