Только рог простит

Венецианский фестиваль набирает полный ход: австриец Ульрих Зайдль представил очередное документальное разоблачение людской природы — посвященное охотящимся ради спорта «Сафари», чилиец Кристофер Маррэй попробовал внести свой вклад в религиозное кино в «Слепом Христе», лучшим же остается кино корейское. «Лента.ру» докладывает с места событий. С нового фильма австрийца Ульриха Зайдля «Сафари» зритель обречен выйти в подавленных чувствах: на его глазах только что пристрелили и освежевали уотербака, зебру, жирафа. Надо отдать должное зверям намибийских саванн: врожденное благородство не покидает их даже в разделанном виде, даже когда от них остаются только куски мяса и голова с навсегда застывшим в недоумении взглядом. Но подлинные герои «Сафари» — не звери (хотя как посмотреть, вопрос формулировки), а господа, которые приезжают их в Африку пострелять. По прайс-листу («Импала? Хороша, но дороговата»), без угрызений совести, с набором чувств и мыслей на тему. Зайдль показывает несколько таких охот белых людей в Намибии — от загрузки в джип до парадных фото с только что испустившим дух трофеем; все, эти сцены, конечно, душераздирающи. Но центральное место в «Сафари» все же занимает его привычный, знакомый как по игровой трилогии «Рай», так и по документальным «В подвале» или «Животной любви» прием. Камера замирает на штативе, а любители охоты за трофеями усаживаются напротив, смотрят прямо в объектив и высказываются о том, что их волнует — будь то желанное ружье или разница между людьми с белым и черным цветом кожи, цены на отстрел определенных животных или безобидность, даже полезность их любимого развлечения. Режиссер этих стрелков, среди которых хватает и женщин, формально не судит — здесь нет ни закадрового голоса, ни фигуры автора. Но инструментом осуждения становится уже сама постановка камеры. О том, чей именно взгляд имитирует австриец, он ненавязчиво намекнул в ранней своей работе «Иисус, ты знаешь», где камера располагалась в алтаре, у которого склонялись молящиеся. В «Сафари» с Зайдлем трудно не солидаризироваться — особенно когда наблюдаешь предсмертную агонию жирафа. Другое дело, что и ощущения праведности камеры, соглядатая и судьи этих охотников-туристов, тоже не возникает. Австриец слишком очевидно манипулирует ощущениями зрителя — даже, например, встык монтирует диалог о том, что человечество слишком уж расплодилось, с кадром, в котором несколько африканцев грызут ошметки очередного трофея. Поэтому тот гнев, который вызывает его фильм, сочетается с некоторым зрительским смущением, даже не вполне уместным тут стыдом — не только за самих охотников, но и за весь людской род сразу. И тот факт, что первый финальный титр поименно перечисляет появившихся в кадре убийц, это чувство компенсирует не слишком. Не обходится без соглядатаев и герой показанного в основном конкурсе, уже игрового фильма «Слепой Христос» чилийца Себастьяна Маррэя — что немудрено: с каждой минутой он все очевиднее ощущает себя если не Христом, то его пророком; как же быть без апостолов? Майкл (так зовут и персонажа, и сыгравшего его актера Сильву, все остальные артисты — непрофессионалы) уходит из родного захолустья, чтобы творить чудеса. Первое он пережил еще в детстве — когда пошел с другом в пустыню с богоискательскими целями, попросил прибить ему ладони к дереву, а следующей ночью «что-то почувствовал». Теперь он ищет того самого, давно пропавшего товарища по имени Маурисио, который, по рассказам, покалечил ногу и опустился. Майкл хочет наложением рук избавить друга от боли. После пары ловко ввернутых притч и нескольких проявлений упрямства, у него даже появляется пара десятков спутников-последователей — чудо хотят увидеть все. В «Слепом Христе» вопросы веры и близости к богу обсуждаются так часто, что, конечно, в какой-то момент начинают казаться откровенным сарказмом — и режиссер об этом не только знает. Именно сарказм и останется от этой истории, когда крестный ход Майкла неминуемо обернется рожками да ножками. Маррэй на первый взгляд будто бы предельно серьезен — но чем дальше, тем, кажется, больше издевается. Божественного, как раз за разом справедливо замечает герой, в церковных ритуалах и официозе немного — но не больше его и в возомнившем себя пророком сухом мужчине из чилийской глубинки. Это не самая глубокая мысль — и если «Слепой Христос» ограничивается только ей, то цена ему не больше гроша. Другое дело, что подспудно здесь зреет еще одна идейная линия — уже куда более ценная. Маррэй в сущности показывает своего проповедника-персонажа не столько блуждающим во тьме блюстителем веры, сколько все более заигрывающимся от своего спектакля артистом. В итоге шоу, неважно насколько оно действительно чудесно, первым утомляет самого героя — похоже, фильм намекает на то, что и Иисус на деле в какой-то момент просто устал работать на аудиторию. Во тьме, буквальной и фигуральной, проводят большую часть своего времени и герои «Секретного агента» корейца Кима Чжи-уна — пока что с отрывом лучшего фильма фестиваля, даром что показали его во внеконкурсной программе. Действие разворачивается в аннексированной японцами Корее 1930-х — и начинается с показательного экшен-эпизода, погони толпы коллаборационной полиции за бойцом сопротивления. Когда тот оказывается ранен и зажат в угол, то сначала последовательно отрывает от собственной ступни простреленный большой палец, а затем предпочитает пустить себе пулю в лоб вместо капитуляции. Как покажут следующие два часа, для многих его соратников эта судьба будет еще довольно завидной. Наибольшие же потрясения ждут того, кто в первой сцене как раз руководит погоней — бывшего партизана, перебежавшего прямиком на должность капитана японской полиции, корейца Ли Чжон-хуля (большой артист Сон Кан-хо), ненавистного как тем, кого он предал, так и тем, ради кого. В «Секретном агенте» сплетается столько интриг и действует столько стукачей и информаторов, что он последовательно и успешно кружит голову от первой до последней минуты. На отметке примерно в час экранного времени Ким Чжи-ун и вовсе затягивает петлю сюжета вокруг зрителя так туго, что дальше уже не успеть отдышаться: за одним ураганным эпизодом следует другой, головы по обе стороны схватки слетают быстрее, чем проносятся пули, экшен сменяется сокрушительным ультранасилием — и только дело сопротивления кажется все более безнадежным. Зато, доводя до гротескного предела приключенческую интригу и жертвы, которыми она обходится всем, кто в ней участвует, Ким вдруг возвращает зрителю другую надежду. Это идея о том, что жизнь, причем бурная, возможна в давно скуксившемся в других обстоятельствах и кинематографиях каноне военно-патриотического кино. Учитывая, как с этим жанром в последнее время носятся в России, для нас фильма важнее «Секретного агента» и вовсе пока в 2016 году не было — жаль, конечно, что те, кто такое кино на нашей почве ставит, увидят его вряд ли: слишком увлечены патриотизмом.