От "Преисподней" к "Раю": Венеция между новизной и стилизацией

Насыщенная и разнообразная конкурсная программа Венецианского фестиваля разбрелась в двух направлениях. С одной стороны, не всегда успешный поиск уникальности и новизны, с другой – захватывающие упражнения в стилизации прежних и навсегда любимых форм. Скорее всего, жюри не будет выбирать между ними, а поощрит и тех, и других. Режиссеры, которые выбрали позицию наблюдателей, свидетелей, антропологов – Ульрих Зайдль с его «Сафари», Сергей Лозница с «Аустерлицем» — были приглашены во внеконкурсные секции и оказались во многих отношениях состоятельнее коллег, объятых страстью к самовыражению. «Джеки» Пабло Ларреина о первых вдовьих часах Жаклин Кеннеди обновляет жанр байопика и оказывается среди фильмов, которым хотелось бы пожелать «Льва» – за нескромную выдумку и за неудобную правду, за деликатность и за слезы, которые не стыдно пролить над вымыслом о смерти, ударившей в хорошенькую голову и осветившей с неожиданной ясностью положение вещей. «Ла-ла-лэнд» Дэмьена Шазелла любовно обновляет жанр мюзикла. Вим Вендерс в «Счастливых днях Аранхуэса» полностью обнуляет историю грехопадения и преподносит сенсационное интервью Евы в 3D. Единственный дебютант во всем конкурсе чилиец Кристофер Мюррей ставит «Слепого Христа» как роуд-муви, но проделывает его путь босиком. Со своими героями он поступает, как художники Возрождения, одевавшие библейских персонажей в одежды современников и помещавшие евангельские сцены в европейский городской пейзаж. Господь Мюррея – чилиец во всей поэтичности национальных традиций. Стефан Бризе, прежде не замеченный в новаторских поисках, неожиданно находит прекрасный новый киноязык для старых слов и скромных истин Ги де Мопассана. Его роман «Жизнь» – капитальнейшую, по словам Ивана Тургенева, вещь Бризе перенес на экран отнюдь не дословно, но финал тем не менее сохранил: «Жизнь, что ни говорите, не так хороша, но и не так плоха, как о ней думают». Андрей Кончаловский впервые в истории кино показывает, как видит человека его Создатель, и наделяет этим видением зрителя «Рая». Вне зависимсти от художественных достоинств фильма – подход революционный. Более революционный, чем у Паоло Соррентино в сериале «Молодой Папа», чей рекламный плакат заявляет: «Его религия – революция». В двух первых эпизодах, показанных в Венеции вне конкурса, счастливые дни в Ватикане выглядят как парад эксцентрических аттракционов, возглавляемый самим понтификом, в ком меланхолия белого клоуна соединилась с точностью ударов рыжего – предсказуемая догадка автора о связи святости и цирка – по своему отрицающих физические законы. Андрей Сергеевич Кончаловский в пятый раз на Лидо, не зря местная пресса почтительно называет его «ветераном». Здесь он в 1962 году получил свою первую международную награду — «Бронзового льва Святого Марка» за курсовую короткометражку «Мальчик и голубь» в давно исчезнувшем конкурсе детских фильмов. Здесь состоялась премьера его полнометражного дебюта «Первый учитель» по Чингизу Айтматову, американских «Любовников Марии» по Андрею Платонову и «Дома дураков», награжденного специальным призом жюри. Предыдущий фильм «Белые ночи почтальона Тряпицына» принес Кончаловскому венецианский приз за режиссуру. Его новый фильм «Рай» ставит зрителя на место Бога – высшего суда, перед которым после смерти предстают главные персонажи. Их трое: легкомысленная Ольга, выпавшая из русского гнезда в парижскую эмиграцию; усатый парижанин, типичный обыватель, обремененный семьей и принявший полицейскую должность от новых немецких хозяев; пылкий аристократ эсэсовец, мечтающий об арийском парадизе, но в крайнем случае готовый признать и достижения большевиков в строительстве коммунистического рая. Их исповеди-интервью чередуются с черно-белыми эпизодами прожитой жизни – предвоенных увеселений на закате Европы, оккупационных будней, допросов, лагерных мытарств. Оператор Александр Симонов добивается строгой гармонии между этими снятыми с потустронним совершенством сценами и аскетичным посмертным вербатимом. Сенсационно нов псалом Терренса Малика «Путешествие времени». Один из самых коротких и декоративных фильмов конкурсной программы не вызывает ни восторга, ни раздражения, он непроницаем, как живописная абстракция средней руки. В нем много воззваний к матери-природе, но картине не достает жизни, которую Малик самоотверженно воспевает. Нарисовано почти все, что появляется в кадре, от пузырей земли до клеточных организмов, а что не нарисовано – то бессовестно раскрашено. Голос Кейт Бланшетт, ритмично повторяющий за кадром: «О мать!» и «О жизнь!», звучит патетически и напоминает об Алисе в Стране Чудес, не знающей, как повежливее обратиться к мыши: «Она никогда не делала этого прежде, но вспомнила, как однажды заглянула в учебник латинской грамматики своего брата и увидела там правила склонения. Именительный – мышь, родительный – мыши, дательный – мыши, винительный – мышь, звательный – о мышь!» В новом фильме Малик собрал гротескную коллекцию рыб, не забыл своих друзей динозавров и выступил похлеще современных хореографов, поставив танец-бег по земле первых людей. Но это не помешало горе разродиться мышью. Среди наиболее искусных стилизаций – черно-белый исторический гротеск из времен Первой мировой войны «Франц» Франсуа Озона, напоминающий сразу и о «Жюле и Джиме» Трюффо, и о «Белой ленте» Ханеке. Озон, казалось бы, снимает возвышенные чувства тонких натур, но удаются ему трагикомические зеркальные отражения оголтелого немцкого и французского патриотизма. Необыкновенно выразительна высокая мелодрама «Свет в океане» Дерека Сиенфрэнса, которой сходу можно предсказать хорошую прокатную судьбу – вместо венецианских призов. Майкл Фассбендер и Алисия Викандер, сыгравшие трагический разрыв между долгом и чувством, между правилами и порывом, великолепны в дуэте и порознь. Зашиканный и публикой, и прессой голландец Мартин Кулховен дал в «Преисподней» впечатляющую историю мизогинии. Кроме того, это мастерская и амбициозная попытка дать новую жизнь американской готике, замешанной на крови переселенцев и мифах о земле обетованной. Картину обвиняют в неоправданной жестокости, а режиссера – в превышении полномочий. Тем не менее, многое в ней вызывает искренее восхищение, например, сочетание внешней визуальной выверенности и необузданного внутреннего темперамента. Дакота Фэннинг играет молодую мать, претерпевшую самые дикие последствия ветхозаветной идеи об ответственности женщины за изгнание из рая. Гай Пирс добивается сверхъестественной ловкости в роли ее преследователя. Предыдущий фильм Кулховена «Зима в военное время» вышел в 2008 году, и надо сказать, скачок между ним и «Преисподней» подобен квантовому. Среди действительно неуклюжих имитаций – трэшевая антиутопия перехваленной Аны Лили Амирпур «Плохая партия». Девушка, снявшая вампиршу в парандже, теперь с нахальным натиском взялась за каннибаллов и запомнилась несколькими удачными шутками. Впереди еще две картины. Лав Диас покажет эпическую историю страдания матери, обвиненной в преступлении и на 30 лет разлученной с детьми — «Женщина, которая ушла». Эмир Кустурица притчей «На Млечном пути» поставит твердый восклицательный знак в завершение конкурсной программы. Это единственнный фильм конкурса, где героем обещан мужчина и прослежен его сугубо мужской путь: из женихов – в монахи. Символический финал фестиваля, чья коллекции сюжетов могла бы называться «Все о Еве» или «Бог создал женщину».