«Сопротивление в современном обществе олицетворяют женщины»
Для российских киноманов эта неделя проходит под знаком Жан-Пьера и Люка Дарденнов: в прокат выходит их новый фильм «Неизвестная», в Москве и Петербурге начинается их ретроспектива, а в магазинах появилась их книга «За спинами наших картин». Более пристального изучения и знакомства Дарденны, конечно, заслуживают сполна — именно они, двукратные обладатели «Золотой пальмовой ветви» Канн (за фильмы «Дитя» и «Розетта») на рубеже 2000-х сделали гуманистический гиперреализм чуть ли не главным стилем в мировом фестивальном кино в принципе. И притом, что их аскетичный, созерцательный подход к кино пытались копировать многие режиссеры, никому не удалось сымитировать то, что как раз и делает Дарденнов великими, — их необычайную, непоколебимую веру в достоинство простого, маленького человека, даже если капитализм и выбросил его на обочину жизни. «Ленте.ру» удалось поговорить с бельгийскими мастерами об истории появления «Неизвестной», феномене «триллера бездействия» и интересе к теме возвращения терроризма в европейскую жизнь. «Лента.ру»: Рассказанная вами в «Неизвестной» история основана на реальном случае из чьей-то врачебной практики? Может быть, навеяна газетной статьей? Люк Дарденн: Не вполне. Мы задумывали кино о враче, который не может остаться равнодушным к определенной ситуации и пытается ее изменить. Один наш знакомый доктор рассказал, как наткнулся на базу наркоторговцев: осматривал детей в школе — у нас в Бельгии, как и у вас, наверное, органы здравоохранения проводят такие периодические медосмотры — и вот этот врач заметил на венах учеников следы уколов. Он инициировал расследование, и удалось выявить целую сеть, вовлекавшую малолеток в наркотрафик. То есть мы знали, что история, когда врач в ходе обычной практики может вскрыть что-то криминальное, правдоподобна. Жан-Пьер Дарденн: Но тот случай был довольно давно. Врач, не открывший дверь пациенту и потом узнавший о его гибели — это совсем иная история. Вообще, наш способ работы — следовать за персонажами. До того как мы познакомились с Адель Энель, которая сыграла главную роль, у нас уже был сценарий про врача-мужчину, но он нам не очень нравился. А встретив нашу актрису, мы загорелись идеей, что персонажем может стать молодая женщина-медик, что это сработает. В характере героини вырисовываются два уровня. Один — когда героиня лечит, ведет прием, ходит на дом, выслушивает людей: она деликатна, внимательна, интересуется их проблемами, пытается как-то улучшить их быт. Иной предстает Дженни, когда ведет расследование по неизвестной погибшей: здесь приходится быть гораздо жестче, столкнуться с насилием, выйти из зоны уюта и комфорта. Как вы объединили эти две стороны натуры? Люк Дарденн: Вы сказали о выслушивании; мы как раз и думали, что Дженни — это такой человек-ухо. И весь фильм она остается им, и поэтому люди ей рассказывают все. Персонаж, который привык выслушивать, обычно не переходит в наступление. Он выдержит паузу, подождет, чтобы слова к собеседнику пришли сами. Тишина имеет большое значение в фильме, она побуждает открыться, высказаться. И порой Дженни получает ответы на вопросы, которые задала несколько сцен назад. Уже и не ждала, что ей ответят, что признаются… Так мы и выстроили фильм; мы слушали персонажей, как девушка-доктор слушала своих пациентов. Жан-Пьер Дарденн: Получается такой «триллер бездействия», весь обращенный в слух. Но в этом и интрига. В «Неизвестной» появляются актеры, с которыми вы работаете чуть ли не на каждом проекте: Оливье Гурме, Жереми Ренье. Но вам случается также открывать новых актеров, актрис — и для себя, и для зрителя. Как вы выбрали для этого фильма Адель Энель? Жан-Пьер Дарденн: Да, нам важно присутствие Жереми, Оливье, пусть и в небольших ролях — и они соглашаются. О других актерах мы думаем постольку, поскольку от фильма к фильму меняются персонажи. Появление Адель нам позволило переписать сценарий, значительно омолодить героиню. Мы встретились в Париже на церемонии раздачи кинонаград, где и она, и мы стали лауреатами. Там, помню, сложилась непринужденная обстановка, был прием в саду, мы наблюдали, как Адель двигается, как улыбается, и решили, что она будет нашей героиней. Люк Дарденн: Конечно, если вы замечаете что-то эдакое в актрисе, вовсе не обязательно, что вам этого хватит для съемок. Но мы познакомились поближе и открыли в Адель много неожиданного, живость реакции, независимость суждений, уверенность в себе. Оригинальным оказалось и то, что Адель левша. Я сам никогда, признаться, не видел врачей-левшей. Если бы врач, главный герой, был мужчиной, кино вышло бы совсем иным? Люк Дарденн: Возможно. Тогда бы это игралось с другим чувством, но тема, природа конфликта осталась бы той же самой. Внутренний голос морали, чувство вины из-за того, что вы не открыли дверь и человек умер. Другое дело, что в ходе расследования Дженни получает угрозы, на нее нападают, и в случае с женщиной эти сцены смотрятся куда острее, чем если бы терроризировали мужчину. Вы в своих лентах выводили женщину активной, борющейся героиней задолго до того, как это стало модным… Жан-Пьер Дарденн: Но это так: именно женщины уже целый век, даже больше, олицетворяют истинное сопротивление в обществе. Они подлинные борцы. Когда женщина решает действовать, не довольствуясь существующим положением вещей, это антропология, это мощная сила. Начиная с контроля за рождаемостью, если уж женщины берут это дело в свои руки. Все оборачивается в итоге глубокими общественными изменениями, прежде всего в вопросе доминирования полов. А героиня «Неизвестной» не кажется вам немного идеалисткой? Несколько наивно с ее стороны думать, что люди вокруг совестливые, что они все же решат помочь ей в выяснении обстоятельств гибели этой неизвестной девушки-нелегалки, что им не все равно, и что еще невероятнее — они признаются ей в собственных нелицеприятных поступках. Будто священнику. Откуда такая вера в людей? Жан-Пьер Дарденн: Пожалуй, да, она идеалистка. Но она же видит, что люди могут изменить свое отношение. Что им не чуждо чувство вины, как и ей. Мы думали: если Дженни не будет уверена, что люди, которых она встречает, ей помогут — неважно, по каким причинам — то не стоило и пускаться в это расследование. Да она бы просто не возникла, героиня. Она существует постольку, поскольку верит, что соберет все части мозаики, выяснит, что случилось, как звали покойную, найдет ее родных… Люк Дарденн: Да, зачем вообще доктор, если никто в принципе не верит в излечение? Жан-Пьер Дарденн: Ну, зрителю прямо не объясняют, почему она все это делает. Но вопрос сидит в голове. И осознание долга врача — среди ответов. Но заметьте, при этом она не читает другим морали. В фильме присутствует еще один сюжет, связанный с юным стажером в медпункте Дженни. Тот хочет бросить медицину, а героиня уговаривает его остаться в профессии. Отношения молодых людей вышли весьма эмоциональными, хотя если зритель надеялся на любовную линию, то зря. Гадаю, снимут ли когда-нибудь Дарденны романтическую комедию? Люк Дарденн: Для нас это ново, мы, как уже сказали, обычно берем одного персонажа и следуем за ним. Как за Дженни. А тут возникла еще одна параллельная история. Это и забавно, и необычно — то, что героиня чувствует себя ответственной за решение своего стажера уйти из профессии. Что старается быть с ним столь же убедительной, как с теми, кого расспрашивает о неизвестной девушке. Жан-Пьер Дарденн: А романтические комедии… Знаете, кино — разноплановое искусство, и мы тоже любим комедии, и хотели бы однажды, возможно, даже снять одну. Но пока это трудно. А так-то мы и фантастику любим, немного меньше, но все же. И экшен. Смотрим то же, что и другие зрители. На Каннском фестивале, где состоялась премьера «Неизвестной», в конкурсе был еще ряд картин, на которых вы выступили сопродюсерами. В частности, «Выпускной» румына Кристиана Мунджиу и обладатель «Золотой пальмовой ветви» «Я, Дэниел Блейк» Кена Лоуча. То есть своими постановками не ограничиваетесь? Люк Дарденн: Ну, есть фильмы, в которых мы действительно живо участвуем в производстве, от сценария до монтажа. Но в фильме Кристиана Мунджиу наше содействие ограничивается привлечением французской продюсерской компании. А в случае Кена Лоуча… Мы встретились в свое время на картине «В поисках Эрика», на почве любви к футболу, и продолжили сотрудничать, привлекали бельгийскую сторону. И в этот раз — прочли сценарий, нам понравилось, и мы заинтересовали в копродукции бельгийские компании. А у вас самих не было желания сделать фильм, скажем, про футбольные интриги, или, например, о коррупции в футбольных федерациях? Люк Дарденн: Думаю, людям уже надоела эта тема, да и нам не очень близка. Когда речь шла о больших деньгах в области продажи телеправ, еще было что-то понятно. Но сегодня то, что мы слышим о неких подозрительных траншах, о подкупе чиновников — для нас это какой-то абсурд. О чем тут говорить, если у нас в Бельгии нет ни одной приличной команды со средствами? На футболе тут больше не зарабатывают. Все хорошие, дорогие игроки уезжают за границу. У нас в сборной нет ни одного игрока из национального первенства. Ну ладно, один, в лучшем случае. Так что коррупция в бельгийском футболе сегодня — вопрос неактуальный, денег-то все равно нет. А что насчет политических тем, например борьбы с террризмом? Для Бельгии в этом году тема стала, к сожалению, еще более актуальной. И повседневная жизнь наверняка изменилась после терактов в Брюсселе? Жан-Пьер Дарденн: Военных на улицах прибавилось, и люди пребывают в напряжении. Мы как-то ужинали в ресторане, где меню помещено в стеклянную рамку. И один мальчик вдруг уронил это меню — стекло разбилось. Люди резко повскакивали, закричали, заохали — настолько в них засел страх. Мы бы попытались снять кино об этом страхе, но как выбрать правильные слова, интонацию, чтобы говорить об этой новой форме войны? Люк Дарденн: Пока мы думаем, в Марокко и в Тунисе уже есть проекты на эту тему. Мы спродюсировали тунисский фильм — режиссер бельгиец, но выходец из Туниса, и он придумал отличную историю, он хорошо знает среду мусульман в Бельгии, знает о том, как может распространяться идеология террористов. Но когда мы попытались привлечь к фильму еще и французских продюсеров, они в большинстве своем замахали руками: «Что вы, мы не можем в этом участвовать, у вас говорится прямо, что террористы и убийцы на улицах — из мусульман. Мы не можем об этом говорить». И сколько мы ни заверяли, что авторы знают, о чем говорят, — французских денег мы так и не получили. Но фильм стало возможным снять в Тунисе. Действительно сильная, хоть и простая история: про отца, который узнает, что его сын примкнул к экстремистам (следующий режиссерский проект братьев Дарденн действительно будет посвящен теме терроризма в Бельгии — прим. «Ленты.ру»). А ваши фильмы, как я понимаю, вы снимаете вот уже 20 лет в одном и том же городе Льеже? Жан-Пьер Дарденн: Точнее, в пригороде Льежа, Серене. И в этот раз, даже когда еще не был готов сценарий, мы уже знали, что действие будет разворачиваться возле знакомой автотрассы вдоль реки Маас. Люк Дарденн: Эта автодорога нас, можно сказать, вдохновила. Машины мчатся по ней не переставая, как символ мира людей, вечно спешащего мимо и игнорирующего все, что происходит в скромном медкабинете доктора Дженни.
