Архив "Собеседника". Вячеслав Тихонов: Хочу спрятаться от всех

Sobesednik.ru вспоминает последний разговор с Вячеславом Тихоновым и его слёзы на юбилее. Он попал бы в историю, даже если бы сыграл только Штирлица. Красавец, обаяния и харизмы которого хватило бы на десяток других актеров. Карьеру в кино сделал головокружительную. Только в последние годы слишком часто плакал. Воспоминания давались трудно «Вы уже в пути? Тогда сейчас ворота открою и буду ожидать», – обещает по телефону народный артист СССР Вячеслав Васильевич Тихонов. В пожилом возрасте артист предпочитал жить в Подмосковье, в Николиной Горе. Уговорить его на интервью было крайне трудно. «Нечего мне уже рассказывать», – вздыхал он. Полгода переговоров – и вот в январе 2008 года, за три недели до своего 80-летнего юбилея, он вдруг сказал: «Приезжайте сегодня». При въезде в поселок дом артиста нам указал прохожий: «Справа – дача академика Сергея Капицы, слева – артиста Анатолия Кузнецова. Между ними ворота. Вам туда». Подъехали. Тихонов уже ждал. Бежевый длинный тулуп, меховая шапка, на ногах – так называемые дутики. Особенно почему-то запомнились красивые оранжево-коричневые кожаные перчатки. Его двухэтажный кирпичный дом выглядел скромнее великолепных особняков поселка. Но так гармонично и сказочно он смотрелся рядом с хвойным лесом, широким берегом и неторопливыми водами Москвы-реки! Участок в двенадцать соток, на котором артист сам высаживал плодовые деревья и ягодные кусты. Во дворе – столб с флюгером и с указателями: «Пеньково 440», «Берлин 1750», «Павловский Посад 98». – Это мне подарили друзья, – с гордостью объяснил нам Вячеслав Васильевич. – Основные вехи моей жизни: Павловский Посад, где я родился и вырос. Пеньково – в память о моем любимом фильме «Дело было в Пенькове», ну а Берлин – сами понимаете – это уже про Штирлица. Указано расстояние до этих пунктов. Уж не знаю, точные ли километры написали. На морозе и без того грустные глаза Тихонова слезятся. Пригласил устроиться на крыльце дома, извинился: – Внутри нам поговорить не дадут внуки-двойняшки Слава и Гоша (на тот момент им было два года и семь месяцев. – О. П.). Вообще-то не люблю я интервью давать, фотографироваться. Каждый раз снова нужно возвращаться в прошлое. Потом трудно прийти в себя, долго еще переживаю, думаю. Артист снял перчатки. Закурил. Я заметил на его левой руке татуировку с именем Слава и рассмеялся. Тихонов рассказал: – С войны осталась. Мне же было тринадцать лет, когда она началась. Пошел в ремесленное училище учиться на токаря. А потом на завод – точил детали для фронта. Однажды зрение потерял, столько стружек металлических в глаза залетело. Хорошо, врач вытащил… Трудно было жить, часто есть хотелось… И татуировку эту тогда же сделал: мальчишки кололи имена девочек, а у меня любви не было, поэтому наколол свое имя. Потом в школе ластиком пытался стереть надпись, еще не понимал, что так просто не сотрешь. В фильмах я с этой татуировкой князей играл. В «Войне и мире» мне перчатки надевали, чтобы спрятать надпись, в «Семнадцати мгновениях весны» замазывали гримом. Любил смотреть свои фильмы В окне показались внуки Тихонова. Смеются, строят нам рожицы. Артист улыбнулся им и тоже как-то смешно надул щеки и выпучил глаза. А потом погрустнел, снова закурил. Я напомнил, как на панихиде по режиссеру Станиславу Ростоцкому Вячеслав Васильевич со слезами рассказывал мне об их многолетней дружбе, о том, как ловили вместе рыбу. «Это вот здесь рыбачили?» – показываю на реку. – Нет, здесь одна мелочь водится, мы всегда уезжали далеко… Сейчас давно уже не рыбачу. Не с кем. Стас ушел… Скоро и я. Всего снялся у него в семи фильмах, первый – «Дело было в Пенькове». Меня ведь не сразу утвердили на роль Матвея. Художественный совет киностудии постановил: это не типичный житель деревни. Взяли Сережу Гурзо и начали снимать. Я очень расстроился. А потом звонят мне помощники Стаса: мол, срочно приезжайте сниматься. Что-то там не понравилось режиссеру, и он отстоял меня. В разговоре Тихонов признался, что любит смотреть по телевизору фильмы со своим участием. Например, всегда плакал, когда просматривал первую киноработу – «Молодую гвардию», где сыграл роль Володи Осьмухина. А еще, к моему удивлению, рассказал, что часто дублировал иностранные фильмы. И зритель об этом даже не догадывался. – Такой первой работой был польский фильм «Юность Шопена», – вспоминал Тихонов. – Я там говорил за Шопена, а мою возлюбленную дублировала сама «Золушка» Янина Жеймо. Она была росточком раза в два меньше меня. Чтобы она могла дотянуться до микрофона, ей ставили маленькую скамеечку. Потом на студии эту скамеечку прозвали «жеймовочкой». А еще режиссер просил меня чаще обнимать Янину. Я робел, но обнимал. Про личную жизнь Вячеслав Тихонов не любил рассказывать. На вопросы о первой супруге Нонне Мордюковой, которая на тот момент была жива, но уже тяжело болела, лишь с досадой сказал: – Она столько нехорошего про меня написала в своей книге. Но я на нее не обижен. Ну, не сложилось у нас. Нонка хорошая актриса, с характером. Пусть все у нее будет хорошо. По поводу слухов, будто бы со второй супругой Тамарой Ивановной они давно расстались, живут раздельно, она – в городе, он – в Подмосковье, пожал плечами: – Ей больше там нравится, а я совсем отвык от города. Что там делать? Сплошные пробки. Лишний раз стараюсь туда не ездить. Да и незачем уже. В кино меня никто не зовет. Ну и хорошо. Сейчас я бы не смог работать. У молодых появились свои методы работы, которых не понимаю. Наверное, уже знают, что Тихонов откажется, вот и не зовут. Для них я уже глубокий старик. Разговор затянулся, и Вячеслав Васильевич намекает, что пора заканчивать. Честно говоря, и мы с фотографом заледенели. В дом нас так и не пустили… По дороге к воротам Тихонов сетовал о предстоящем юбилее: – Хочу спрятаться от всех. Да и некого мне приглашать на дни рождения… Есть такая особенность в кино: снимаешься ты, общаешься с людьми на съемках, сближаешься, за тобой ухаживают, привозят на работу на машине – а потом съемки заканчиваются, телефон замолкает, никто никуда тебя не зовет. И ты понимаешь, что никому не нужен. До следующей работы. В этом самая большая трагедия кино. Вот и сейчас у меня такое же ощущение: работа закончена, никому не нужен. Да и мне ничего не нужно: ни вечеров в мою честь, ни речей. Пока мы отъезжали от ворот, Вячеслав Васильевич курил и задумчиво смотрел на речку. Позже я узнал, что артист попал в больницу, но сбежал оттуда, чтобы все-таки присутствовать в Доме кино на вечере в честь своего юбилея. Поскольку собрались гости, он не смог не прийти. Во время вечера за кулисами он глотал таблетки и каждый раз плакал, когда о нем говорили со сцены хорошие слова. Ушел из жизни Вячеслав Васильевич на следующий год после юбилея.