Мистика революционной музыки

О музыке писать очень сложно, ибо никто не знает точно, что такое музыка. О музыке писать все равно, что писать о любви. Как и любовь, музыка приходит ниоткуда и уходит в никуда, оставляя в душе неизгладимый след, впечатление, похожее на семя, которое неизвестно прорастет или нет, а если прорастет, то какой даст плод, и даст ли вообще. Композитор — это человек-загадка, приемник небесных волн, эти волны в начале даже не звуковые, он воспринимает их загадочным органом, о котором мы ничего не знаем, расшифровывает послание, перекладывает на бумагу так, чтобы это было понятно остальным. Дальше приходит оркестр с дирижером во главе, хор — все это множество людей, которые в обычной жизни чаще всего не понимают друг друга, даже если их только двое, и музыкальных инструментов, которые без человека вообще — просто ничего незначащие предметы, вдруг на короткое время становятся способными на волшебство, гармонию и катарсис. И все это посредством звуковых волн, которые даже нельзя потрогать. Звук летит в пространство, прозрачный, неуловимый. Исчезающий через мгновение после рождения, он тает в воздухе раньше, чем успевает выйти за стены здания, но все, кто находятся рядом, его слышат, и откладывают в своем сердце. Вернее, откладывают не все. Некоторые остаются равнодушными. О таких приходят на ум строки из Евангелия «Мы играли вам на свирели, и вы не плясали» (Лк 7,32). Или Эзопова басня: «Один флейтист, увидевши рыб в море, стал играть на флейте, ожидая, что они выйдут к нему на сушу». Почему одни слышат музыку, и она их волнует, а другие не слышат, или все-таки слышат, но она их раздражает, мы тоже не знаем. Так же как и не знаем, почему одни могут любить, а другие любить не умеют. Но музыка вечна, как и любовь. Более того, музыка, как и любовь, имеет власть над временем, она способна и мертвых воскрешать, конечно, не буквально, но хотя бы в звуке. Каким-то чудесным образом через композитора мы получаем закодированные послания от предков, а может, даже иногда и от потомков. Композитор не всегда сам понимает и правильно трактует написанное им произведение, по-своему воспринимают музыку и слушатели, — каждый в меру своих способностей восприятия, накопившегося жизненного опыта, врожденной восприимчивости и воспитания. Так происходит именно потому, что настоящая музыка не является чем-то искусственным и рукотворным. Музыка — это чудо, которое было бы невозможным без существования человека, которое настолько же сложное, насколько сложен и сам человек. Симфоническая музыка — чудо из чудес. А уж в сопровождении голоса или целого хора голосов, звучащих в унисон, — мистерия. Мистерия, пожалуй, именно тот жанр, который наиболее полно выражает божественное происхождение музыки, данной нам в ощущениях через многих людей, которые потрудились над этим. Мистерия «Роза мира» была написана 20 лет назад композитором Александром Сойниковым, вдохновленным книгой Д. Андреева. На премьере в Иркутске присутствовала жена писателя, которая дала высокую оценку этому музыкальному произведению. Первое исполнение в Москве состоялось 17 марта 2017 в Большом зале консерватории. Масштабную мистерию для солистов, смешанного хора и симфонического оркестра представил Владимир Федосеев и Большой симфонический оркестр имени П. И. Чайковского. В концерте приняли участие Оксана Шилова (сопрано), Агунда Кулаева (меццо-сопрано), Алексей Татаринцев (тенор), Владимир Автомонов (баритон), Рубин Абдуллин (орган) и Государственная академическая хоровая капелла России имени А.А.Юрлова (художественный руководитель — Геннадий Дмитряк). Перед концертам к залу обратился сам композитор. «Конечно, это Божье провидение — исполнение в Москве, — сказал Александр Сойников, — а оно всегда проявляется через кого-то. В данном случае этому поспособствовал ведущий телеканала «Культура» Юлиан Макаров. Благодарю его за это. И конечно, благодарю Владимира Федосеева. Мистерия состоит из 13 частей. Хочу сказать о последней части. Ее название зашифровано мной: посвящение А. Ф. Это Александра Федоровна — последняя русская императрица. Когда я писал эту музыку, она возникла буквально рядом. Ее образ стоял с левой стороны у рояля. Я понимал, что эта музыка для нее. Поэтому это самая трагическая часть моей мистерии. Потом я увидел мальчика, поющего перед хором. Мальчик, поющий соло, — царевич Алексей. Ее музыка — трагическая, а музыка царевича — светлая, даже радостная. В этой последней части для меня вера, надежда и любовь, которые пронизывают нашу страну — Россию, наш народ, и я верю, что Россия будет примером для всего мира. И мы увидим все человечество в том братстве, о котором писал Даниил Андреев». В год столетия Великой октябрьской социалистической революции мистерия «Роза мира» звучит особенно пронзительно. «В мистерии заложена идея, красной нитью проходящая через всю книгу Д. Андреева, — рассказывает А. Сойников, — это идея единения. Автор «Розы Мира» неоднократно говорит о сближении и соединении народов в единое братство земли и в первую очередь Запада и Востока. Выражением этого стало мое обращение к двум великим музыкальным культурам: русской православной духовной музыке и европейскому католическому песнопению, вследствие чего мистерия двуязычна — старославянские тексты перемежаются в ней с латинскими». Одно дело — задумка композитора, и совсем другое дело то, что получилось на самом деле. Время в этот вечер в консерватории сжалось. Смиренное, нежное и мягкое отеческое песнопение: «Спаси мя, Боже, яко оскуде преподобный» вдруг разрушили трагические слухи войны и братоубийства. «В ноябре 1933 года я случайно, — писал Андреев, — именно совершенно случайно — зашел в одну церковку во Власьевском переулке. Там застал я акафист преподобному Серафиму Саровскому. Едва я открыл входную дверь, прямо в душу мне хлынула теплая волна нисходящего хорового напева. Мною овладело состояние, о котором мне чрезвычайно трудно говорить, да еще в таком протокольном стиле. Непреодолимая сила заставила меня стать на колени, хотя участвовать в коленопреклонениях я раньше не любил: душевная незрелость побуждала меня раньше подозревать, что в этом движении заключено нечто рабское. Но теперь коленопреклонения оказалось недостаточно. И когда мои руки легли на ветхий, тысячами ног истоптанный коврик, распахнулась какая-то тайная дверь души, и слезы ни с чем не сравнимого блаженного восторга хлынули неудержимо». И это состояние очень хорошо почувствовал и передал в музыке Сойников. Но буквально через несколько минут вот уже и черное воронье слетелось и кружит над Россией в кровавом исступлении. «Christe eleison» в исполнении хора вторгается как что-то непрошенное, инородное и чуждое. В нем ни любви, ни сочувствия, а какая-то надменность и холодность. И непонятно от чего такое впечатление, от языка ли латинского, или от звуков органа. Поющий на сцене мальчик в образе царевича Алексея, действительно, очень уместен. Он весь есть свет и всепрощение. Он — над миром, молящийся за всех и утешающий свою мать, а заодно и нас. Душа с надеждой и верой цепляется за всеобъемлющую любовь, которая призвана всех объединить, но с одним условием — должно быть желание для объединения, а его нет, похоже, ни с какой из сторон. Я не претендую на истину, тем более что истина и по Андрееву — это неискаженное представление об объекте. А такового у человека быть не может по определению, если только Бог не захочет ему открыть. Но по-моему ощущению, никакого единения не произошло, несмотря на прекрасную, точную и волнующую музыку. Сколько раз хотя бы за последние 200 лет беда приходила с запада? А сколько раз она приходила изнутри, из наших поврежденных сердец? Сегодня мы разделены так же, как и прежде. И мистерия Александра Сойникова только подтверждает это. Как бы сам композитор не желал обратного, как бы не пытался примирить непримиримое. Это от него не зависит. И зависит не от него. Музыка приходит неизвестно откуда, и уходит неизвестно куда. А может быть, не уходит, а откладывается частичками волн в сердцах слушателей, и вдруг, через какое-то время, накопившись там, перейдет в новое качество, по мере способности каждого на преображение этого мира. Во втором отделении концерта была исполнена вокально-симфоническая поэма советского и российского композитора Валерия Гаврилина «Военные письма», слова А. Шульгиной. Многим из нас поэма знакома еще со времен Советского Союза. Она была написана в 1974 году, а в 1980 году Гаврилин получил за это произведение премию Ленинского комсомола. — Дорогой, куда ты едешь? — Дорогая, на войну. — Дорогой, возьми с собою! — Дорогая, не возьму! — Дорогой, письмо напишешь? — Дорогая, напишу. — Дорогой, спеши обратно! — Дорогая, поспешу. — Дорогой, зальюсь слезами! — Дорогая, солоны! — Дорогой, зима настанет… — Дорогая, жди весны! Слезы певицы Агунды Кулаевой красноречивее всяких слов. Русская напевность и лирический дар композитора по сей день вызывают отклик в душах новых поколений. «Военные письма» — это произведение, относящееся к разряду актуальных в любые времена. Тема войны и потери любимых, к сожалению, сопровождает человечество всю его историю. И простому человеку нечего противопоставить чудовищной разрушительной силе войны, кроме веры. Ведь это не простые люди затевают войны. Но именно простые люди становятся на пути захватчиков, жертвуя своими жизнями. Весна все-таки наступила. Колышущиеся от свежего ветра кусты сирени, в которые чудесным образом, превратились звуки музыки, слившиеся с хоровыми голосами, убеждали в этом. Надеюсь, смерти нет, и Валерий Гаврилин, бывший воспитанник вологодского детского дома, чья мать была осуждена, сумевший из низов пробиться в элиту советских композиторов, может радоваться тому, что потомки той великой страны до сих пор не могут без праведных слез слушать его великие произведения о Великой Отечественной войне.