Андрей Тарковский и божественная тайна
4 апреля исполнилось 85 лет со дня рождения Андрея Тарковского. Он сыграл исключительную роль не только в моей жизни, но и в истории мирового кинематографа. Роль пророка, стоика, бескомпромиссного художника, который на каждый фильм шел как на последний, как на исповедь. Андрей был из тех редких людей, кого трудно было обвинить в позерстве. Про него нельзя сказать, что в творчестве он был один, а в жизни ― совсем другой. Он был цельной личностью. С ним могло быть трудно, но интересно было всегда. И я считал за счастье побыть рядом с этим человеком еще и еще. У Тарковского все фильмы очень непросты для актеров. На съемках «Иванова детства» мне, 14-летнему мальчишке, приходилось плавать в одежде в осеннем Днепре. Когда снимали «Андрея Рублева» — тоже был конец осени, чуть ли не нулевая температура. Нужно было под холодным дождем из брандспойтов падать с горы, обдираясь в кровь. Подобные испытания выпали не только мне. В последнем его фильме «Жертвоприношение» есть сцена, где актриса мокнет в воде перед горящим домом. Трудно было ― да, но все актеры считали священной обязанностью исполнить задачу, поставленную режиссером. На съемках, как ни странно, Андрей часто был остроумным и легким. У него было прекрасное чувство юмора, которое проявлялось и здесь. Однажды, когда мы снимали «Андрея Рублева», мне предстояло играть непростую драматическую сцену. В это время он ходил по площадке и в шутку дул в ухо из клизмочки, которой продувают пленку, всем, кто оказывался под рукой, ― оператору, помрежу, ассистентам. Я ему сказал тогда: «Андрей, мне сейчас играть трудную сцену, скажи мне что-нибудь, поработай со мной». А он ― больше для публики, чем для меня, говорит: «Знаешь, что Рене Клер ответил журналисту, когда тот его спросил, как он работает с актером? Он сказал: «Я с ним не работаю, я ему плачу деньги». Тебе платят твои 100 рублей ― вот и давай». Все посмеялись, а он тут же отбросил все шутки и начал что-то шептать мне на ухо, подготавливая к съемке. В нем всё уживалось гармонично ― и юмор, и серьезность, и жесткость, и тонкое знание психологии. Самой сложной сценой в «Ивановом детстве» была «игра в войну». О ней Андрей предупредил меня еще на пробах, едва утвердив. «Коля, учти, ты должен будешь заплакать, прямо перед камерой, не так, как у Андрона Кончаловского» — на съемках фильма «Мальчик и голубь» тот давал мне нюхать лук. Я с ужасом ждал этой сцены, и вот момент настал. Андрей готовил меня почти полгода, давал мне читать книгу «СС в действии» — об ужасах войны, рассказывал о том, как работают зарубежные актеры: «Жан Габен, ― говорил он, ― вообще жил в декорации, чтобы освоить каждый предмет». Приняв всё это к сведению, я просил Андрея, чтобы меня за четыре часа до съемки одели, загримировали и оставили одного. Всё это время я настраивался, бегал по павильону, накачивая эмоции. И вот уже выставили свет, всё готово, ждут только меня, а я понимаю, что плакать я не могу. Меня гложет чувство вины, я понимаю, что всех подвожу. И тут Андрей, идет ко мне. Я весь сжался, думал, сейчас будет скандал — он скажет, какой я бездарный, и выгонит прочь. А он подошел и начал меня успокаивать: «Коленька, мой бедный мальчик! Не мучай так себя! Да я сейчас всё отменю!» Стал гладить меня по голове, чего не было раньше никогда. И я зарыдал от жалости к себе. Андрей взял меня за руку и подвел к камере. Первый дубль был за гранью допустимого — почти истерика, меня понесло, а второй дубль остался на экране навечно. Мы много общались и вне съемок. Помню, как Андрей весьма критически отзывался обо всем мировом кино, говорил уважительно только о нескольких режиссерах: Феллини, Антониони, Брессон, Бунюэль, Куросава и, конечно, его любимый Бергман. Больше он никого не признавал. Однажды он мне сказал: «Уровень режиссуры в мире настолько низок, что подняться над ним не составит никакого труда». Я всегда знал, что он гений, но тогда с этой фразой не соглашался, внутренне спорил с такой безапелляционной критикой всего и вся. Сейчас понимаю, насколько он был прав. Уровень режиссуры, несмотря на все технологические изыски, упал еще ниже и у нас, и в мировом кинематографе. Из кино вовсе ушло третье измерение, та божественная тайна, которую мог передавать Андрей Тарковский. На исходе жизни он предсказывал, что в кино скоро придет торгаш и вытеснит искусство, и оказался невероятно прозорлив. У нас были прекрасные режиссеры, которые составляют гордость нашего и мирового кино: Тарковский, Бондарчук, Шукшин, Чухрай… Художников, равных Тарковскому, не было тогда, нет и теперь. Это понимали многие и при его жизни. После фильмов Тарковского я часто ловил на себе любопытные взгляды других постановщиков, приглашавших меня в свои картины. На меня смотрели как на одного из избранных, того, кто оказался приближен к сокровенной тайне великого Тарковского. Автор — народный артист России, актер, кинорежиссер, президент Международного кинофестиваля славянских и православных народов «Золотой витязь»
