Что знал мальчик из Рая

«ЛУИЗИАНСКАЯ ИСТОРИЯ» / LOUISIANA STORY Кино его научили снимать эскимосы. Они сразу прочухали, что это такое, — лишь только увидели камеру. Этого ещё не понимали ни в Америке, ни в Европе. А эскимосы мгновенно врубились, что имеют дело с чудом отражения сиюминутности в вечности. И это чудо они назвали «агги». Они сразу захотели сниматься в «агги» и ради «агги» оставили свои промыслы. Они окружили заботой человека «агги», и, когда он уехал — увёз живые картинки их бытия, — впали в тоску. Лучший охотник в окрестностях Порт-Харрисона — Нанук — продолжил сниматься. Правда, уже без камеры. Ему казалось, что она на него всё так же направлена. Он показал человеку «агги» своё искусство охоты. Он поделился с ним опытом выживания. Он рассказал ему многое. Но что-то важное недосказал. Он недосказал о своей ностальгии по неизведанному — по землям за горизонтом. Нанук отправился в отчаянно дальний поход — добывать оленей в местах совсем крайних, куда ещё никто из его народа не заходил. «Агги» вдохновило его на это. Охотник не вернулся домой. Олени ему не встретились, еды не хватило, и где-то среди снега и звёзд он погиб. Роберт Флаэрти узнал о смерти главного героя своего кино через год. В то время его «Нанук с Севера» уже шёл по всему миру, а дети наслаждались новым, популярным видом мороженого — «эскимо». Флаэрти — личность в высшей степени необычная. Он был сыном горного инженера и вместе с отцом и матерью скитался по землям канадских индейцев. Диковатому мальчику было тяжело усидеть в колледже, и он бросил учёбу, вернувшись к привычной жизни в семье кочевников. Ему повезло с женой. Фрэнсис оказалась абсолютно такой же, как он, нацеленной на жизнь вдали от цивилизации. Её отец был орнитологом и геологом. Снимать Флаэрти начал не по своей воле. В 1910 году работодатель отправил его на острова Гудзонского залива — разведать месторождения железной руды. Флаэрти вернулся ни с чем и вскоре был командирован на острова Белчера, но уже с камерой. Он ничего не знал о кино. Не помышлял о том, чтобы создавать фильмы для проката в кинотеатрах. Он просто начал снимать то, что видел. Плёнка, которую Флаэрти привёз из командировки в 1914 году, сгорела (на неё упал пепел от сигареты). И только через шесть лет он смог повторить экспедицию — отправился на берега Гудзонского залива, где ему повстречался Нанук (по-эскимосски «Медведь»). Он увидел в нём типичного жителя севера, которому предоставлены минимальные возможности для выживания. Флаэтри начал снимать фильм о Нануке и таких, как Нанук, и именно тогда, вглядываясь в эскимосов, поражаясь их самообладанию и спокойствию, открыл принцип кинорассказа. Этому принципу он будет стараться следовать. Он не пойдёт за другими: за этнографами или за Дзигой Вертовым. Он будет показывать не диковинку и не поэтический труд. Он будет показывать неизвестного цивилизации и исполненного достоинства человека, который не воюет с природой, а пытается сосуществовать с ней. Человека с миром в душе. Он будет показывать обретение человеком дома в разных уголках «планеты людей». Он будет показывать его бытие. Даже если придётся использовать постановку, всё равно его кино будет про это. Это будет «агги». «Нанук с Севера» стал дебютом Флаэрти. Фильм не без труда пробился на широкий экран и неожиданно для прокатчиков сделался популярен. Специалисты критиковали его за постановки. Но автор эти упрёки не принимал, поскольку не придумывал за эскимосов, а пытался соединить в цельный рассказ разные сюжеты их жизни. Что-то он снимал как очевидец, а что-то просил воспроизвести. Никто не увидел тогда, что появилось нечто совершенно особое. Это было не этнографическое кино, набирающее силу в то время, а кино, взыскующее гармонию человеческого и природного, кино, пронизанное надеждой на то, что цивилизация и природа смогут ужиться. Второй фильм Флаэрти снимал на другом конце света — на архипелаге Самоа. Студия «Парамаунт» оплатила его путешествие на острова блаженства, где он долго пребывал в творческом тупике. Здесь не существовало проблемы выживания. Здесь природа была максимально щедра. Жизнь аборигенов была лишена драматизма. Единственную серьёзную опасность представляли падающие кокосы. А единственным волнующим событием был обряд нанесения татуировки, после которого мальчик становился мужчиной. Флаэрти два года снимал счастливое, безмятежное бытие, и снимал бы, наверное, дальше, если бы кинокомпания не напомнила ему о контракте. Из огромного материала был смонтирован фильм «Моана Южных морей». Продюсерам кино не понравилось, потому что на экране качались пальмы, сверкала вода, а аборигены бессовестно кайфовали. Они даже подраться не соизволили. Компания предвкушала провал, но фильм, где почти ничего не происходило, понравится зрителям. Нередко люди выходили из кинотеатров и изображали пляски аборигенов. Они вздыхали по далёким островам, где жизнь беспечальна и можно гулять голышом. За «Моаной» растянулся период творческих неудач, когда планы рушились и создать удалось крайне мало. Как вспоминала жена режиссёра, «работа Боба стала эпизодической и случайной». Флаэрти хотел делать своё кино, созерцательное, сочувственное, и когда это не получалось, терял интерес к съёмкам или конфликтовал с заказчиками и соавторами. Он не смог работать ни с Уиллардом Ван Дайком, ни с Золтаном Кордой. Но самым большим разочарованием стало сотрудничество с Фридрихом Вильгельмом Мурнау, немецким экспрессионистом, создателем культовых немых лент «Носферату», «Последний человек», «Восход солнца», по которым многие режиссёры учились снимать кино. Поначалу всё шло отлично. Они создали совместную кинокомпанию и отправились на Таити, обсуждая по дороге своё будущее творение. Однако фильма в соавторстве не получилось. Флаэрти хотел снимать «агги», а Мурнау — экзотическую историю, от начала и до конца постановочную. Он хотел дать зрителям и продюсерам то, что они хотят. Ему была непонятна ностальгия Флаэрти, его долгое вглядывание в аборигенов, их бытие, его стремление отыскать не спекулятивный сюжет, а реальную драму. В итоге Флаэтри пришлось отойти в сторону и позволить Мурнау сделать то, что он хочет. А хотел он заработать на зрелище. После провала «Восхода солнца» он нуждался в деньгах. Возможно, в разрыве не последнюю роль сыграла гомосексуальность Мурнау, его эротомания, его зачарованность плотью. В своём кино Мурнау рассказал о любви юного ловца жемчуга. Его невеста была чиста и прекрасна, однако произошло страшное — девушку потребовал вождь соседнего племени, воинственный старец. На неё наложили табу. Прикоснувшийся к ней был обречён на погибель. Юноша выкрал девушку и увёз её на другой остров, но дряхлый вождь настиг голубков. Он увёз прекрасную девушку, а прекрасный юноша погнался за его лодкой и утонул. Экзотическая хрень-драма «Табу» имела успех, но её создатель не услышал аплодисментов. Он погиб в день премьеры. По одной версии — выпав из машины на повороте. По другим — занимаясь оральным сексом с водителем (несовершеннолетний филиппинец не справился с управлением). Флаэрти был одним из немногих, кто отважился прийти на похороны коллеги и компаньона. Самым большим успехом периода неудач стала короткометражка «24-долларовый остров». Флаэрти показал Нью-Йорк как растущее, величественное, хлопотливое человеческое жилище. Как природа создаёт удивительные ландшафты, так и цивилизация создаёт свои памятники, свои мегаполисы, устремлённые вширь и в небо. Флаэрти создал «агги» о Нью-Йорке. Он взглянул на него со стороны, как исследователь, командированный на разведку природой. Он снимал его на почтительном отдалении и добился поразительного результата — почти мистического изображения великого творения человека. Как и в фильме «Индустриальная Британия», созданном в содружестве с Джоном Грирсоном, он не содержал и намёка на критику, неудовольствие трудами цивилизации. Он отражал её потенциал, её дух. В 1934 году вышла картина «Человек из Арана» — большое «агги» об удивительных людях, живущих на западном берегу Ирландии. Ветра и волны пытались сдуть и смыть с голых, скалистых островов их немногочисленных обитателей, но люди вгрызлись в холодные камни и приспособились. Флаэрти прожил на одном из островов больше года. Он всё узнал про крохотный местный народ. Он показал невероятную жизнь аранцев на берегах свирепого моря, где рыбаков каждый день встречали с молитвами, где землю приходилось доставать из расщелин или делать самим из водорослей и измельчённого камня. Он рассказал о солидарности, которая позволяла им выживать. Он так глубоко погрузился в здешнюю жизнь, что смог возродить старый промысел — охоту на тигровых акул, которой промышляли ушедшие поколения. Его потом ругали за это: за то, что достал старый гарпун и заставил рыбаков вспомнить дела отцов, — но он всё потрясающе объяснил. Флаэрти произнёс слова, отражающие масштаб его личности: «Иногда приходится привирать, чтобы передать истинный дух увиденного». Сцена двухдневной, изматывающей охоты на морское чудовище стала кульминацией фильма, прославившего скалистый Аран и его жителей. В Америке периода Великой Депрессии эта документальная лента многим придала сил. Она воспринималась как поразительное свидетельство человеческого упорства. Жизнь её героев была неслыханно тяжела, и при этом они не отчаивались. Интересно, что лента имела успех и в фашистских странах. Правда, здесь её воспринимали иначе — как бытие людей из железа. В Италии ей присудили «Кубок Муссолини» Венецианского фестиваля. А в Германии она вышла с предисловием, сообщающим зрителям, что фюрер хотел бы воспитать в них такую же стойкость. В 1941 году Флаэрти создал трагедию. Это был фильм, резко контрастирующий с тем, что он создавал раньше. Он впервые снимал катастрофу, происшедшую по вине человека. Он рассказал о великой беде, которая пришла в центральные районы Америки и согнала с насиженных мест тысячи крестьянских семей. За десятилетия люди измучили некогда плодородную землю, и она больше не смогла их кормить. Обнищавшие, голодающие, они отправились искать заработок, а на брошенной земле стали хозяйничать смерчи. Флаэрти рассказал о великой ошибке, совершённой человеком, который, получив урок, пытался исправить её — создавал новые хозяйства, помогая земле оживать. Фильм «Земля» снимался как госзаказ, но оказался столь пессимистичен, что его положили на полку. В 1942-м Флаэрти предложил свои услуги военному ведомству. Предполагалось, что он сможет работать в команде Капры. Но он не смог. Стремительный темп производства, жёсткая пропаганда были тем, что он совершенно не умел делать. Флаэрти вернулся к режиссуре через несколько лет, когда о нём вспомнила рокфеллеровская «Стандарт Ойл». Она заказала ему фильм о нефтедобыче и обещала не вмешиваться в производство. Флаэрти долго не понимал, как ему подойти к этой теме. Он поселился в местах нефтедобычи — в Луизиане — и вскоре открыл новый для себя мир. Это был мир бескрайних болот, мир идиллический, первозданный, где совершенно изолированно жили потомки французских переселенцев, люди с чистыми, детскими душами. Флаэрти, который объездил весь свет, ужаснулся тому, что не знает родной Америки. Он отправлялся за тысячи и тысячи миль в поисках того, что существовало на родине. Через какое-то время режиссёр понял, что будет снимать. Это будет фантазия. И это, конечно, будет «агги», самое поэтичное в его творчестве. Он сделал практически полностью постановочный фильм, задействовав местных жителей, говорящих на pidgin English. Главным героем стал мальчуган, живущий среди живописных болот с папой, мамой и енотом Джо-Джо. Природа в фильме была показана как бы его глазами. Режиссёр явно видел себя в этом мальчике, и его фильм был очевидным возвращение в детство, в свой дом, где его ждали отец с матерью и над кроватью видели индейские мокасины. На экране почти ничего не происходило. Герой пребывал в раю, плавал на пироге среди кружевных лилий. Его душевную гармонию в первой половине истории нарушил лишь конфликт с крокодилом. Гад сожрал детёныша белой цапли, ещё не умеющего летать. Причём сожрал впрок, равнодушно клацая челюстями, и мальчик ему этого не простил. Он снял с него шкуру. Когда в кадре вдруг появлялась плывущая по реке буровая платформа, зритель готовился к схватке. Он ждал, что мальчишка ужаснётся, рассвирепеет и начнёт ломать технику, спасая свой рай. И ему помогут здешние обитатели. Еноты, цапли, змеи и крокодилы пойдут войной на бурильщиков и погонят их прочь или погибнут, забитые гаечными ключами. Но ожидаемого кровопролития не происходило. Герой знакомился с бурильщиками и начинал наведываться в гости. А однажды, когда из земли вырвался газ и чуть не разнёс всю платформу, мальчик выручил ребят из «Стандарт Ойл». Он засыпал в скважину соль — чтобы усмирить духов земли. Это было странное поведение, и зритель не понимал, почему паренёк не сражается? Ведь скоро здесь всё погибнет. Вся эта красота будет истреблена. Но он словно знал что-то, чего не знал зритель. Флаэрти остался верен себе в «Луизианской истории», ставшей его завещанием. Он показал мирное сосуществование цивилизации и природы. Он вполне осознавал, что эта гармония проблематична, но очень хотел, чтобы она стала реальностью.