Талант нового времени: Эндрю Тайсон
Впервые московская публика услышала двадцативосьмилетнего уроженца американского города Дюрхайм в 2014 году на фестивалях “Моцарт-марафон” и “Рояль-парад”. Интерпретации молодого пианиста концертов Моцарта и произведений Шопена снискали любовь столичных слушателей. Затем с успехом прошли концерты с Камерным оркестром “Виртуозы Москвы” на фестивале “Владимир Спиваков приглашает” в Светлановском зале Дома музыки и с Академическим симфоническим оркестром в Большом зале Санкт-Петербургской филармонии имени Д.Д. Шостаковича. Эндрю Тайсон – выпускник института музыки Кёртиса, прошедший пятилетний курс Клодта Фрэнка. Еще четыре года обучался в знаменитой Джульярдской школе у Роберта Макдональда, получив степень магистра и диплом артиста. Вэн Клайберн, победитель первого конкурса имени Чайковского – тоже выпускник Джульярда. Для своего сольного выступления Тайсон выбрал сочинения Скарлатти, Бетховена, Шопена, Равеля и редко исполняемый в России песенный цикл Джорджа Гершвина в авторской транскрипции для фортепиано. " Лучшие педагоги – сами композиторы: изучая их сочинения, ты получаешь самую достоверную информацию , – считает пианист. – Для моего собственного путешествия в музыке я стараюсь не останавливаться на каком-то одном авторе. Я верю, что артист должен все время быть в движении, постоянно учиться и перемещаться в музыкальном пространстве ". В начале учёбы молодой музыкант увлекался Бетховеном. Через своего педагога-наставника Клодта Фрэнка, ученика Артура Шнабеля, он унаследовал бесценные фортепианные традиции. Редактор издания бетховенских сонат Шнабель имел славу великого интерпретатора Бетховена. Фото: YouTube В концерте прозвучала 26 “Прощальная” соната Людвига ван Бетховена. Звучание фактуры и использование педали у пианиста полностью соответствовало мысли Шнабеля: " В классической фортепианной музыке педаль применялась экономно и скупо. В трактовке нужно стремиться и добиваться того, чтобы певучие звуковые последовательности и без педальной вязкости казались как бы вылепленными из одного куска ". Музыкантский характер Тайсона проявлялся в очень ритмически-пружинистых аккордах фразовых окончаний, особенно в классических доминантово-тонических завершениях каденционных оборотов. Музыкальная пунктуация была ясная и логичная. Руки пианиста уже после снятия аккордов в воздухе по-дирижерски управляли звуком. Это было по-бетховенски симфонично. Последние два аккорда сонаты прозвучали безапелляционно завершающе. Одну крупную форму Тайсон выстроил из трех сонат Скарлатти, делая между ними паузы, подходящие для частей одного сонатного цикла. Слышание тонального соотношения сонат – ре минор, ля мажор, ре мажор – минорная тоника, ее доминанта и тоника в мажоре в финале – пианист прекрасно использовал для подчеркивания внутренних связей между сонатами-частями. Первое отделение концерта Тайсон завершил Балладой №3 Фредерика Шопена. Она тоже прозвучала в классическом ключе, ей чуть не хватило романтического градуса. Во второй части вечера Эндрю Тайсон раскрылся совершенно по-другому. Яркие миниатюры Гершвина и Равеля зажгли рояль пылающими красками. Инструмент ни в чем не отказывал своему повелителю, сам, казалось, получая удовольствие от звучащей красоты. Пианист вдохновился фактом дружбы Джорджа Гершвина и Мориса Равеля: " Они восхищались музыкой друг друга. Я читал истории, связанные с их взаимоотношениями, нашел информацию об их встречах в Нью-Йорке ". Равель растворился в Тайсоне. "Отражения" как в волшебном зеркале "отразились" в пианисте, в его пленительном дрожаще-колыхающемся звуковом мареве. "Ночные бабочки", "Печальные птицы", "Лодка в океане" мерцали и светились "муаровыми" красками всех стихотворений романтика Алоизиуса Бертрана, которого цитировал Равель в предисловиях к своим произведениям. "Утренняя серенада шута", "Долина колокольных звонов" сверкали полотнами импрессионистов. Эта дивная красота у Равеля всегда еще и арена соревнований пианистов-виртуозов. Эндрю фантастически управлялся со сложностями фактуры, находя правильное туше, единственно верное прикосновение и звукоизвлечение. Педаль, казалось, бралась всего одна на каждую пьесу, словно на холст выплескивалась вода. А градации полупедали были бесконечны – краски особым образом стекали по влажной поверхности. " Я много думаю о музыкантах прежних эпох: какое счастье должен был испытывать человек, который впервые открывает миру недавно написанное произведение! Для наших предшественников исполнение нового сочинения было именно “премьерой”, и я хочу сохранить это чувство первозданности, невероятной радости и удовольствия от первого прикосновения к музыке ". Эндрю Тайсон
