Алла Сурикова: «Боярский успел перехватить руль в последнюю секунду…»

«Андрей Миронов пригласил нас в ресторан. И показал нам там газовый баллончик — ему из-за границы привезли. В Советском Союзе таких не было. Мы не знали, как он действует, побрызгали для пробы пару раз. Через несколько минут зал был пуст. Миронова спрятали на кухне», — вспоминает режиссер Алла Сурикова. — В этом году фильму «Человек с бульва­ра Капуцинов» исполняется тридцать лет… Пом­ните, какие чувства испытывали перед премьерой­? — Очень точно это выразил Андрей Александрович Миронов. Первые показы проходили в Ленинграде, и я поехала туда. Андрей тоже был в Ленинграде по другому случаю — записывал там песню. Он привел меня в дом к своему брату Кириллу Ласкари, а сам помчался в какой-то спальный район смотреть наш фильм. Я говорю: «Андрей Александрович, скоро будет премьера в Москве в замечательном зале». — «Нет, я хочу посмотреть со зрителями, и так, чтобы меня никто не видел». Он вошел в зал, когда уже погас свет, посмотрел картину и потом звонит мне из кабинета директора кинотеатра: «Ну что ж, у меня появилось чувство трусливого оптимизма». Он подарил мне тогда эту удивительную фразу. Она со мной до сих пор. — Фильм имел грандиозный успех! — Его прокатывали во многих странах. Публика везде была разной. Американцы воспринимали замечательно! Получила у них приз «За лучший фильм» — в Лос-Анджелесе, на родине вестерна. Но больше всего меня потрясли японские зрители. Картина шла с субтитрами поперек экрана. Зал сидел в полнейшем молчании. Когда фильм закончился, раздались вежливые хлопки. Через нашего переводчика я спросила у японского продюсера: «А что, зрители не поняли? Почему никто не смеялся?» Он говорит: «Не печальтесь, японец придет домой, примет душ, поужинает, почитает газету, а потом будет смеяться, пересказывая содержание фильма жене». Весьма специфическими были показы в Сирии. В картине есть кадры, где Диана (героиня в исполнении Александры Яковлевой. — Прим. ред.) опускается в бочку с водой, зрители видят ее голую спинку и даже чуть ниже. Продюсер Ганем сказал: «У нас такое показывать нельзя… Вы вырежьте этот кусочек и отдайте его, пожалуйста, мне». Спинка у Яковлевой была действительно прекрасной… — Я слышала, были проблемы не столько со спинкой, сколько с грудью... — Грудь героини — это мечта ковбоя. Саша Яковлева скорее была мечтой скромного интеллигента. Но она очень хотела сниматься. «Я воспитаю грудь!» — настаивала Саша. А Наташа Крачковская, которая в нашем фильме из своего мощного декольте даже револьвер вынимает, самоотверженно предлагала свою натуру для крупного плана. Но с задачей справилась художник по костюмам. Она сделала все, чтобы Яковлева сама стала мечтой ковбоя. Кстати, на эту роль Сашу вместе со мной выбрал Миронов. После проб я всех актрис показывала ему. — У Миронова это была уже вторая картина с вами. Как удалось его заполучить? Вы ведь были еще начинающим режиссером, когда он у вас первый раз снимался… — Я заканчивала работу над своим дебютным фильмом «Суета сует». Зашла в буфет «Мосфильма», встала в очередь. Передо мной — белый офицер. На нем идеально сидел военный мундир, как-то особенно аристократично. Его не портило даже то, что он купил банальную сосиску с горошком… Это был Андрей Миронов. Уже звезда! И я подумала: здорово было бы когда-нибудь встретиться с ним на съемочной площадке. А потом я стала готовиться к съемкам следующей картины — «Будьте моим мужем». И прелестная Любочка Горина, редактор фильма, предложила пригласить Андрея, с которым очень дружил ее муж, замечательный писатель Григорий Горин. Я, естественно, была «за». Андрей прочитал сценарий, потом мы встретились, и он сказал: «Знаете, я уже в том возрасте, когда мне, может, больше и не предложат сыграть романтического героя. Наверное, я соглашусь. Но только давайте допридумаем кое-что». И он сделал ряд смешных и симпатичных предложений. — Вы позволяете актерам вмешиваться в сценарий? — К счастью, мне везет на умных и тактичных людей. Тот же Миронов предлагал очень интеллигентно и мягко, примерно в такой форме: «Я сейчас скажу ерунду. Ну полную ерунду! Но если вдруг эта ерунда окажется вам интересна и полезна, я буду рад». Например, в «Человеке с бульвара Капуцинов» индейцы должны были просто приносить его на носилках. Он предложил в волосы засунуть перо. По этой маленькой детали сразу становилось понятно — мистера Фёста индейцы приняли с почетом. Андрею всегда была интересна съемочная площадка. Даже в те моменты, когда сам он занят в кадре не был. Почти уверена, если бы он не ушел так рано из жизни, наверняка стал бы снимать свое кино. Спектакли он уже ставил. — А в первом фильме, «Будьте моим мужем», он тоже выбирал себе партнершу? — Прежде чем утвердить актрису, я советовалась с ним. Ведь между артистами должна пробежать искра. Все претендентки были симпатичны. Андрей с моего согласия выбрал Лену Проклову. Меня предупреждали: у Лены непростой характер, с нею будет сложно работать. Не знаю, не знаю… Мы с Леночкой поработали очень хорошо и остались друзьями на всю жизнь. — Она профессиональный человек. — Во-первых, профессиональный и талантливый, во-вторых, очень красивая, с замечательной фигурой. Женщина на все времена! Может быть, когда-нибудь мужчины, которые были (и еще будут) в нее влюб­лены, напишут каждый свой роман о ней. Если, конечно, Лена будет не против. Вот это будет бестселлер! А может, она сама напишет. Помню, одна моя приятельница спросила у нашего общего знакомого, который тоже в Лену был влюблен: «Что в ней такого неотразимого для мужчин?» Он ответил: «Она без кожи». Ее эмоциональность зашкаливает! — Это правда, что на съемках у нее от переживаний могла до 40 градусов подниматься температура? — Могла, да. И так же быстро, буквально за час, Лена приходила в форму… Она талантлива во всем. Например, роскошный костюм и шляпу, в которых она танцует в нашем фильме, Лена сделала собственными руками. Даже пуговицы выточила на станке. Сейчас, говорят, она уехала жить к морю. Этот покой при ее нервной организации — то, что нужно. Лена очень самодостаточная, очень интересная. Во всем — «очень». — Вам, женщине, с одной стороны, легче чувствовать людей, что полезно на съемочной площадке. Но с другой стороны, надо же еще всеми управлять… Это вам как дается? — В нашей стране почему-то всегда считалось, что женщина может укладывать шпалы, даже в космос летать, но вот режиссура — не для нее. Долгое время женщин в кино было мало, потому что в институт принимали буквально единицы: Татьяна Лиознова, Инна Туманян, Кира Муратова, Лариса Шепитько. На площадке проблемы, конечно, бывают, но они вовсе не женские, а общечеловеческие. Просто эта профессия обязывает быть лидером. Съемочная группа 60 человек, и если кто-то пытается, как говорил один очень хороший кинорежиссер, «поднять над режиссерским кустом свою заднюю ногу», я говорю полушутя: «Спокойно, парень, я тут устроилась режиссером, тебе придется меня слушать». Так тихонечко и осаживаю. Помню, на картине «Будьте моим мужем» у меня был ужасный директор. Ее тоже звали Аллой. Из-за нее во время съемок у меня на нервной почве возник фурункулез и заплыл глаз. Я говорю: «Не будем, наверное, снимать сегодня, надо отменить съемку». А она в ответ: «Ничего, незаменимых режиссеров нет. Шепитько заменили, и вас заменят». Это она так — о гибели Ларисы Шепитько… Артист Ронинсон ­уехал с площадки, заявив: «Вашему директору бутылками торговать на рынке, а не кинематографом заниматься. Я сниматься не буду, не могу с ней общаться». Эта женщина совершала идиотские поступки постоянно. Съемка в море: лодка, и над ней кружит вертолет. Нам нужны рации, чтобы соединить их в кадре. Устройства нам дали на «Мосфильме» на 10 дней. И вдруг за день до этой ответственной съемки директор отправила их в Москву. Из экономии, как выяснилось. Соединить лодку и вертолет стало практически невозможно. Все махали руками, орали в мегафон, потратили кучу пленки, времени и нервов… — «Человека с бульвара Капуцинов» вы снимали в еще более сложных условиях — это же было время жесточайшего дефицита… — Это — да. Снимали в Крыму. Бензин по блату доставали. По дороге от гостиницы до места съемки у нас была бензоколонка, где сидела местная «королева», к которой подходили по очереди Боярский, Миронов, Караченцов, Табаков, Ярмольник — давали ей автограф, обещали золотые горы, руку и сердце, и нам выдавался бензин, которого хватало на два дня. Потом следующая звезда шла на заклание к «королеве бензоколонки». Сложно, но мы продержались. Мужчин-звезд у нас было достаточно. Еще с лошадьми были сложности. С нами работал кавалерийский полк, который держали для нужд кино. Лошади были прекрасные — ухоженные, напомаженные, благополучные. С ними мы успели снять одну или две сцены, а потом приехал конный начальник — капитан Буневич. Он сказал: «Лошадь — это оружие, такое же, как танк. Ваши гражданские с ними не умеют обращаться. Лошадьми будут управлять мои солдаты». А у меня самые лучшие каскадеры-конники съезжали четверку лошадей специально для дилижанса, и они же снимались в роли кучеров. Капитан посадил на экипаж молоденьких солдатиков, никогда не имевших дело не только с дилижансами, но просто с четверкой съезженных лошадей, которыми нужно уметь управлять на большой скорости. Делать нечего. Надо снимать. Надели мы на солдатиков парики, костюмы. Они поехали, и… дилижанс сошел с колеи, чуть не перевернулся, а там актеры! Съемку я остановила и сказала: снимаю только с каскадерами. Буневич сопротивлялся. Мы спорили два дня. Пришлось расстаться с полком, с лошадьми. Служивые уехали, прихватив приготовленный на весь срок фураж. И тогда нас выручили местные мальчишки. Они привели нам лошадей — конечно, не кавалерийских, а местных, но пара-тройка были симпатичными. Самый красивый — конь Малыш. Роскошный! Однажды его у нас украли. Я бросилась в милицию, для эффекта взяла с собой Андрея Миронова. Полковник милиции нас успокоил: «Не волнуйтесь, езжайте, отдыхайте, лошадь сегодня будет на месте». Кони были практически частью нашей киногруппы, поэтому съемки в тот день мы отменили. Вместо работы отправились в Музей Айвазовского. Когда ехали обратно, Малыша уже вели на съемочную площадку. Он приветственно ржал и махал нам хвостом… После окончания съемок я предложила не разбирать декорации. Ведь пока мы снимали, очень много пароходиков туристических шныряло вокруг, оттуда в громкоговоритель объявляли: «Снимается картина…» — и перечисляли артистов. Уверена, если бы мы оставили декорацию, укрепив ее, то люди охотно ходили бы туда на экскурсии. Но начальство мне объяснило: «Сожгут! И не такие декорации сжигали. Вон, построили целый город для картины об эпохе Петра Первого, и где он теперь? Только пепелище осталось!» После картины Андрей Миронов сказал, что расставаться не хочется и можно придумать еще какой-то совместный фильм. И мне расставаться не хотелось. Мы встречались много раз за «рюмкой чая» в ресторане Дома кино. Однажды Андрей пригласил туда нас с оператором Гришей Беленьким. И, когда мы все сидели за столом, показал газовый баллончик — ему из-за границы привезли. Мы не знали, как он действует. В Советском Союзе таких не было. Гриша побрызгал пару раз на колонну рядом со столом… А потом мы с ним пошли на улицу за сигаретами. Когда вернулись, зал был пуст. Андрея вывели на кухню и спрятали там. Люди, кашляя и чихая, разбежались. Но постепенно газ выветрился, и все стали возвращаться на свои места. Тут к нам подошел какой-то строгий человек, показал грозное удостоверение и сказал: «Вы испортили вечер. Я это так не оставлю. Где ваш баллончик?» Надо отдать должное смекалистому Беленькому, который достал очень похожую на тот баллончик зажигалку и сказал: «Вот он. Пожалуйста». Строгий понюхал-почиркал да и ушел ни с чем. Летом Андрей с театром поехал на гастроли в Ри­гу. Я с подругой Ольгой Трифоновой тоже отправилась в Латвию, в санаторий под Ригой. Там же отдыхала мама Андрея — Мария Владимировна, и он часто ее навещал. Миронов показал нам с Ольгой свои любимые очень красивые «гуляльные» места, представил маме. Помню, Мария Владимировна меня спросила: «Какие процедуры вы взяли?» — «Я взяла массаж, бассейн, грязи, кислород». Она удивилась: «Зачем так много?» А Андрей говорит: «Мама, девочка из деревни. Ей надо все и сразу. Разве ты не видишь?» Он любил подшутить, но беззлобно, когда знал, что не обидит… А через два дня, 14 августа, в Риге был спектакль, где Андрею стало плохо. 16-го он умер… В тот вечер, когда Андрей потерял сознание на сцене, к нам с Ольгой в номер вбежала Мария Владимировна: «Девочки, посидите со мной, мне страшно. Андрея увезли со спектакля на «скорой­». — Заметно было, как сильно он привязан к матери? — Он даже полушутя признавался, что женщины, которые ему когда-либо нравились, были чем-то похожи на его маму… Андрей действительно очень нежно и трепетно относился к Марии Владимировне. Когда его не стало, мы продолжали с ней общаться, я бы даже осмелилась сказать — дружить. И она говорила: «Андрюша мне всегда звонил, каждый день, даже из-за границы…» Особенно после смерти Александра Семеновича Менакера. Папа Андрея умер накануне его дня рождения. Помню, как я пришла к Миронову 8 марта в гости — хотела подарить красивый хрустальный рог. Захожу в дом — сидят гости, но с какими-то странными лицами… На Андрея просто страшно было смотреть. Он ведь отца нежно любил, у них были замечательные иронические отношения, абсолютное доверие. А Мария Владимировна человек достаточно строгий. Могла быть даже резкой. Например, я ей звоню: «Мария Владимировна, можно я к вам заскочу сегодня?» — «Что значит — заскочу? Вы что, блоха, чтобы заскакивать?» Помню, как она высказалась об одном музыканте: «Смотрите, он же не на гитаре играет, он чешет себе причинные места...» Про другого, друга Андрея: «Не вылезает из телевизора, а делать ему там абсолютно нечего. Хоть бы напрягся и что-то умное сказал…» — Вы общались не только с матерью, но и с дочерью Миронова — она снялась у вас в фильме «Человек с бульвара Капуцинок». Как вам с Марией работалось? — Сначала Маша снялась у меня в короткометражке «Королева» для альманаха «Москва, я люблю тебя!». Работалось прекрасно. Правда, она все время сомневалась и приговаривала: «Я же не комедийная актриса». А я успокаивала: «Ну ты же дочь своего отца, он проснется в тебе». Так и вышло! Маша очень похожа на Андрея. Цветом глаз, походкой, манерой говорить, чуть подрагивающей верхней губой и чем-то еще неуловимым… Сейчас я читала какое-то ее интервью, где она признается, что ей надоело играть страдающих и она хочет в комедию! — На ваших картинах всегда собиралась прекрасная компания. — Это большое счастье. Мне везло, даже большие артисты соглашались сниматься у меня в небольших ролях. Например, в «Суете сует» практически в эпизоде снялся Леня Куравлев. Как-то я услышала его разговор с матерью, он говорил: «Мама, эпизод эпизоду рознь. Вот ты увидишь картину и будешь довольна!» Видимо, она его убеждала, что он — уже звезда, а снимается неизвестно у кого, да еще и в крошечной роли… А потом у Куравлева была главная роль в картине «Ищите женщину». Он этот фильм очень любит. Леня блестяще сыграл инспектора Грандена. Когда он приехал в Грузию на премьеру картины, стал там чуть ли не национальным героем. Да и вообще, всю группу встречали очень тепло. У нас было замечательное застолье с Верико Анджапаридзе, мамой Софико Чиаурели. Софико сыграла в нашем фильме главную женскую роль — мадемуазель Постик. Я мечтала снимать именно Софико. Было не так-то просто убедить руководителя телевизионного объединения Сергея Колосова, ведь он во всех ролях видел только свою жену, замечательную актрису Людмилу Касаткину. Но я совсем иначе представляла главную героиню. Пьеса во французском варианте называется «Цыпленок и Попугаиха», и вот Попугаиха должна была быть прелестно-французистой, экспрессивной, женственной. И по мне — кареглазой. А это — Софико Чиаурели. Она действительно знала французский, французскую литературу и поэзию. Единственное несовпадение — у Софико были руки труженицы. Она была прекрасной мамой, дочерью, хозяйкой… А руки — каждый день на съемочной площадке она начинала с того, что приводила их в порядок, красила ногти. Сергей Юрский, глядя на это, написал стихи. Дословно не помню, но смысл такой: теперь я понял и постиг всю прелесть мадемуазель Постик… С пробами Софико на роль была некая эпопея. Без проб актрису в советское время утвердить было невозможно. И вот мы с оператором Мишей Аграновичем собрались в Тбилиси. А тут и второй режиссер присоединился, и директор сказал, что он тоже не был в Тбилиси. Потом кто-то еще. Получалось, что на пробы одной актрисы едет большая компания. Но нас бы любой понял: фильм павильонный, без командировок. В общем, Грузия оказалась великолепным шансом мини-экспедиции. Божественная страна, божественное гостеприимство, удивительная музыка, доброжелательные встречи и, конечно, потрясающие грузинские вина. Мы замечательно провели несколько дней, собрались уезжать, и тут я спрашиваю у Миши Аграновича: «А ты хотя бы сфотографировал Софико?» — «Нет. Некогда было». — «Ну, сейчас сними». — «Во-первых, уже поздно, темно. И во-вторых, я вообще не умею фотографировать». Так мы и вернулись в Москву. Пришлось пойти на аферу. Пересняли фотографию Софико из календаря Совэкспортфильма и представили на худсовет. И, что самое забавное, нам ее по этой фотографии утвердили! После съемок мы продолжали дружить. С Сашей Абдуловым, с Леней Ярмольником. Кстати, на роль, которую сыграл Леня, вначале пробовался Семен Фарада. Но Саша Абдулов привел своего друга, молодого артиста Ярмольника. Я подумала, что рядом с Леней Куравлевым должен быть достаточно молодой полицейский, и утвердила Леню. Семен обиделся на меня тогда. Когда встречал в Доме кино, громко объявлял: «Вот идет режиссер, который снимает не меня, а Ярмольника!» Но потом я его сняла в картине «Чокнутые», заслужила прощение, и мы с ним снова подружились. Когда Фарада тяжело болел, мы ему вручили премию «За вклад в комедию» на моем фестивале «Улыбнись, Россия!». Он позвонил и трогательно благодарил. Ему это было очень важно. Ну а с Леней Куравлевым мы иногда перезваниваемся и сегодня. Он живет затворнической жизнью, очень грустит без Нины, своей второй половины. Она преподавала английский. Была очень красивой статной женщиной с замечательным чувством юмора. Но, к сожалению, ушла из жизни рано. Леня каждую неделю ездит к ней… И это понятно. Если люди проживают вместе хорошую долгую жизнь, им очень тяжело оставаться друг без друга… — А с Михаилом Боярским вы тоже дружите? Ведь и он у вас снимался… — Роль Черного Джека в «Человеке с бульвара Капуцинов» как будто для него была написана. Но в это время он снимался у Светланы Дружининой и был очень занят. Мои ассистенты проявили чудеса храбрости и упорства. Когда Михаил Сергеевич узнал, что в главной роли будет Андрей Миронов, он сказал: «Я найду время». Я очень нежно отношусь к Боярскому. Он, можно сказать, мой ангел-хранитель. Однажды спас меня от смерти. Мы были в Америке. Мчались в машине по автобану на выступление. За рулем — Виктор Нечаев, хоккеист, который к тому времени стал продюсером и возил нас по Америке с фильмом «Человек с бульвара Капуцинов». Он вел машину на скорости примерно 140 километров в час и… заснул. Миша успел перехватить руль. В противном случае мы бы сейчас с вами не беседовали. — Недавно состоялась премьера фильма «Лю­бовь и Сакс». В фильме дебютировала дочь Алек­сандра Абдулова Женечка, не так ли? — Я очень долго искала юную актрису в фильм. Приходили девочки и вроде хорошо играли, но чего-то главного не хватало. И вот я листала как-то «7 Дней» и увидела Женечку с мамой Юлей. На пробах Женечка поразила меня своей искренностью. Когда начались съемки, Максим Аверин, который сыграл в фильме ее отца, саксофониста Всеволода Корнета, заметил: «Она, скорее всего, будет режиссером, а не актрисой!» И действительно, во время перерыва ей говоришь: «Женечка, пойди отдохни». — «Нет-нет, я не устала. Мне интересно. Я посмотрю, как вы снимаете». Она Сашина дочь практически во всех проявлениях. Я думаю, скоро в ней прорвется и его сумасшедший темперамент. Ну а для ее дебюта наша картина «Любовь и Сакс» — то, что надо. В хорошем смысле слова «советская» картина, городская сказка. В ней никого не убивают, не насилуют, кровь не льется. Главную женскую роль играет замечательная Катя Климова. Я ее запомнила в картине «Матч». Меня поразили ее потрясающие зеленые глаза. А познакомившись с Катей, я увидела еще и великолепную актрису, которая очень ответственно, очень профессионально, скрупулезно относится к роли. Вообще у нас в картине снимался фантастический звездный букет. Хотелось бы всех перечислить и каждому бесконечно петь дифирамбы, но понимаю, что это невозможно в рамках журнальной статьи. — А сейчас над чем работаете? — У меня есть три прекрасных сценария. Я собираюсь запустить с ними своих бывших студентов. Хочется им помочь. Мне самой когда-то помогал Георгий Николаевич Данелия, у которого я училась на Высших режиссерских курсах. Хотя мастерскую нашу вели Алов и Наумов. По этому поводу я, кстати, написала стишок. До сих пор, когда Наумов меня видит, просит: «Прочти, прочти стишок». И я честно читаю: «Мысль одна пронзает как жало. Мозг опечален одной лишь думой: если учить меня будет Алов, что со мной будет делать Наумов?» А про Георгия Николаевича я сочинила: «Воздвигнусь ли, паду ли я? Своей судьбе дана ли я? Плевать, пойду под пули я, коль поведет Данелия». Он передал мне то, что я теперь передаю следующему поколению. Я, как и Георгий Николаевич, считаю, что ремеслу можно подучить, а наделить талантом — увы, нет. Данелия помог мне с запуском полного метра на «Мосфильме», и я сняла «Суету сует». Сценарий Брагинского мне тоже дал Данелия. Теперь моя очередь помогать студентам. Они выбрали беспокойную, но счастливую профессию — снимать кино.