Тотальное телевидение как образ жизни – сюжет и главная метафора «Проруби», единственного на сегодняшний день экспериментального фильма в программе фестиваля. Он поставлен по одноименной стихотворной пьесе Андрея Родионова и Екатерины Троепольской. В дни святок две иконы россиянина – телевизор и крещенская прорубь – сливаются в одну. Мир квартир-аквариумов по эту сторону голубого экрана контрастирует с яркой каруселью телевизионных программ, каналов, форматов. Черный зрак проруби в ледяном бельме зомбоящика втягивает в себя стариков с их вечерней сарделькой, полураздетых дев, детей и их сласти, мужей и их жажду крепкого. Совсем по Косте Треплеву, все жизни, свершив печальный круг, угасли под гипнозом телеэфира. Жизнь и душа теперь, в самом деле, одна, мировая, на всех – в телевизоре. От него свет исходит. В приветливом мерцании телевизионных помех и сказочных новостей люди-сомнамбулы счастливы и безмятежны. Дивный русский мир перед ними: нефть, водка, капитал, обряд, народ, единство, лешие, кикиморы, лубок. Прорубь–прорва полна чудес. В программе передач: президент РФ Булат Царев (Дмитрий Брусникин) встретился в эти святые дни со Щукой – прямое включение Щуки. Опальный олигарх из списка Forbes (Михаил Ефремов) прошел по тонкому льду – сводка из ОВД. Водолаз-кощуник с художественным перформансом «Иисусу было тепло!» — комментарии РПЦ и экспертные мнения столпов совриска Анатолия Космоловского и Марата Бельмана. Телевизионные дикторы, среди которых ведущие «Дождя» Денис Катаев, Анна Монгайт и Михаил Фишман, сыплют народными приметами: «ловить рыбу в проруби – обмануться в любви», шпарят стихами, приспособленными под нужды стенгазеты. Поэт и звезда русского слэма Андрей Родионов облек в стихотворный размер фрагменты текущих новостей и дискуссий моржей и сторонников ЗОЖ в социальных сетях. Нирвана телезрителей показана в аскетичной манере, строгой красотой напоминающей статичную пластику видео Виктора Алимпиева. В проруби женятся, в проруби топятся. Телевизионный сюжет об утопленнице и ее муже-пьянице, Садко и Орфее в одном лице, неожиданно развернет картину Сильвестрова от смешной гражданской сатиры к жестокой балладе о любви, ушедшей на дно. Как и в «Блокбастере», где героиня вела на телеканале «Уютный» ток-шоу «Спаси любовь», нас ждет тот же издевательски-сусальный формат, радикально перенесенный под воду, с пузырьками изо рта. Главный на этом празднике Нептуна сам Андрей Сильвестров в тельняшке, бородатый автор «Бирмингемского орнамента» совместно с Юрием Лейдерманом, продюсер фильмов «За Маркса!» и «Тетраграмматон», один из основателей клуба «Синефантом» и Канского международного видеофестиваля. Ожидается, что еще до осенней премьеры фильма пьеса «Прорубь» будет напечатана в сборнике издательства Ирины Прохоровой «Новое Литературное Обозрение». Кроме очевидно достигнутых сатирических целей в нон-конформистской, свободной шутке Сильвестрова происходит приживление инородной ткани – видеоарта, анимации, компьютерной графики и телевизионного продукта к телу кино, то есть процесс довольно чувствительный и порой даже уродливый, но именно поэтому живой – по живому. «Теснота» Кантемира Балагова, как и «Прорубь» Сильвестрова, создает почти физиологический дискомфорт исключительно выразительными средствами, включая почти квадратный формат кадра и крупность планов, вобравших в себя всевозможные помехи – чьи-то локти, углы мебели. Дебютный фильм 26-летнего выпускника кабардино-балкарской мастерской Александра Сокурова участвовал в программе «Особый взгляд» Каннского фестиваля, где получил приз ассоциации кинокритиков ФИПРЕССИ и самое лестное внимание международного киносообщества. 90-е годы, Нальчик. Родители Давида и Илы продают все, что имеют, и готовы продать дочь в нежеланный брак, лишь бы выкупить младшего сына, похищенного вместе с невестой во время помолвки. От Илы ждут солидарности и покорности. Маленькой еврейской семье на Кавказе, невпродых стиснутой обстоятельствами, не на что опереться, кроме как на крепкую сплоченность внутри себя. Эти узы — и ласковые, и суровые - давят Илу, девочку-феникса в промасленном комбинезоне, подмастерье в гараже ее отца. Бесподобная в этой роли Дарья Жовнер плавится на огне свободы под вселенские плачи Татьяны Булановой. Схваченная в тиски национальных традиций, семейных ожиданий и социальных клише, она полыхнет синим пламенем и возродится из пепла – в ту же тесноту, но уже не в обиду. Теснота здесь — не только многонациональная толкотня за краем советской пропасти, это теснота сердца, будто сжатого кем-то в кулак, стесненность воли и чувств, которая, как окажется, может быть благотворной. Кантемир Балагов создает изумительной правды и силы образ этой несвободы, невыносимой зависимости от других и нежелания с ней считаться. Но есть и другой аспект «Тесноты». В одном из эпизодов Ила в компании кабардинцев смотрит кассету с концертом, который маскирует вшитую в запись исламскую пропаганду и документальную сцену казни русских солдат, которых несколько экранных минут режут чеченцы. Тут важно понимать, что снафф – запись убийства в реальном времени – ни при каких обстоятельствах не может быть частью фикшена, даже в высокохудожественном произведении. Тем более, у постановщика нет и не может быть права застать зрителя врасплох и принудить его смотреть сцены настоящей казни и резни. Не существует способа корректно вмонтировать такого рода видеоматериал в вымышленную историю. Фабула «Тесноты» хотя и взята из реальной жизни, но любые подлинные события становятся вымыслом, как только подвергаются работе искусства, и вся их «правда» становится правдой художественного образа. Своим решением Балагов неосторожно уподобил свой фильм грязной видеопленке, где несколько токсичных минут отравляют восприятие фильма, и становится уже не до изумительной синевы, мерцающей, как в живописи Николая Сапунова, не до филигранной естественности семейной жизни в исполнении выдающегося актерского ансамбля, где каждый артист как влитой в характере и реакциях своего персонажа. Этот побочный эффект не отменяет высокой одаренности автора, чье кино рождается как будто само собой, без усилий.
