Войти в почту

«Аритмия» на двоих: кому достался главный приз«Кинотавра»

Раз в несколько лет посреди всяких злосчастий космос посылает нам кино Бориса Хлебникова. После «Долгой счастливой жизни» его следующую картину пришлось ждать почти пять лет. В разных творческих профессиях есть люди, чье отсутствие – как в сердце нож. Если Аки Каурисмяки, к примеру, не снимает шесть лет подряд, мир становится ощутимо хуже. В «Аритмии» Катя ( Ирина Горбачева) и Олег (Александр Яценко), медики около тридцати, счастливы вместе и на грани развода. Счастливы, потому что любят друг друга. Развод, потому что сбилось равновесие между их личным счастьем и возможностью делать свое дело, то есть жить на белом свете, а не в тесноте малогабритного семейного склепа. Когда любишь то, что делаешь, мир становится просторным, только любви-любви мало. Этот онтологический сбой и есть аритмия, больно очень. Мир Олега и Кати, пусть и не свирепая Москва, но тоже не идиллия с буколикой, летит со всей дури в лицо, знай, улыбайся и отшучивайся. Олег, врач скорой помощи, сшивает десятки документальных, эксцентрических и порой весьма нездоровых сюжетов, которые создают простор этого фильма и боль полегоньку снимают. Каждый выезд складывается в трагикомический анатомический эпос пореформенной России. В обстоятельствах, надиктованных Минздравом, Олег – скорее капитан утлой спасательной шлюпки под пиратским флагом с экипажем из фельдшера и водителя в исполнении Николая Шрайбера из сериала «Озабоченные» и Сергея Наседкина из «Свободного плавания», трогательно смахивающих на бригаду санитарной машины в «Кавказской пленнице». Новейшая медицинская реформа исключает человеческий фактор, отмеряя на спасение жизни не больше 20 нормативных минут. Реформа дрянь, и пробки в городе, так что Олег изобретательно и убежденно нарушает регламент. А нахрапистая бабуля накатает телегу, а свидетели Иеговы напишут донос, а коллеги реаниматологи цыкнут, что сдал им живым ребенка с несовместимыми с жизнью ранениями, и теперь возись, а Катя отправит жить на кухню. Игрушечные пульки под видом нанотаблеток, драки пациентов со множественными ножевыми, громоздкий надувной матрас, совсем не приспособленный для плаванья на малогабаритной кухне, инфаркт тридцатилетних, алкоголь под утро. Всего этого и слишком много, и недостаточно для Олега. Нормальная аритмия. В этом динамическом равновесии, составляющем основу жизни, состоит и устройство фильма, который движется не поступательно вперед к развязке, а пульсирует, мерцает, проводит слабые токи через сердце, качает кислород, который сам и создает. «Аритмия» не располагает разнимать ее гармонию, кажется, на молекулярном уровне, доискиваться до того, как это сделано, при помощи каких инструментов. Живой поток обтекает экран, как инсталляци архитектора Александра Бродского. В роли Кати – Ирина Горбачева играет не уставшую жену уставшего мужа, а галактику, которая летит к другой галактике и изводится, что не долетит. Или долетит, а никто не заметит. А когда они остаются вдвоем и слушают свои «пубертатные» песни, отношения с большим внешним миром. И изматывающие и утомительные. Но необходимые для свобод и чтобы не тесно. И чем просторне, тем теснее становится дома. И еще этот громоздкий надувной матрас, совсем не приспособленный для плавания по малогабаритной кухне, куда Катя выселяет Олега.. Финальная картина конкурса «Кинотавра», «Аритмия» Бориса Хлебникова, оказалась главным разочарованием фестиваля (формально замыкавшие показы «Мифы о Москве», снятые актером Молочниковым, явно относятся не к кинематографу, а к иному медиа — то ли эстраде, то ли наружной рекламе). Так вот, об «Аритмии». Вернувшийся в кино после сериальной эмиграции, вызванной отчасти неудачей «Долгой счастливой жизни», Хлебников фактически снова наступает на те же грабли. Как и «Жизнь», «Аритмия» — это социальное кино с человеческим (Александр Яценко) лицом, все таким же растерянным и нелепым. Яценко играет своего всегдашнего героя — человека благородного, но неприкаянного, сильного и беззащитного одновременно. Его Олег — врач скорой помощи, работающий до упаду и до упаду же пьющий в то недолгое время, что остается от работы, пытается противостоять бесчеловечной системе российского здравоохранения. Каждый выезд бригады скорой становится душераздирающим примером тупой и вредной реформы здравоохранения, разрушающей не только саму систему, но и работающих в ней людей, — и «Аритмия» могла бы стать памфлетом похлеще «Здравозахоронения» Майкла Мура (надеемся, все нижесказанное не помешает фильму хотя бы стать поводом для общественного возмущения Минздравом). Но гражданскому пафосу тут успешно (на самом деле — с катастрофическими последствиями для фильма) противостоит то интимное, человеческое измерение, которым всегда отличались фильмы Хлебникова и его ровесников. Стержнем картины оказывается не производственная драма, а любовная линия: весь фильм жена Олега (Ирина Горбачева), измученная несовпадением графиков дежурств и пьяной усталостью мужа, пытается с ним расстаться. Колебательные движения героя, перемещающегося из спальни на матрас, проложенный между плитой и холодильником, и обратно, выглядят монотонно-удручающе, а, главное, черная и белая полосы в жизни пары следуют с неизбежностью времен года, и финальное воссоединение супругов выглядит лишь еще одним витком этой бесконечной спирали, продолжающейся где-то там, за пределами хронометража фильма. Натурализм, хорошо работающий в медицинской части (открытые переломы, ножевые ранения, ожоги, кровь, стоны, бр-р-р) и вообще на периферии сюжета (Хлебников традиционно собирает в своем фильме пеструю палитру российских типов), ломается, когда дело доходит до сценария, реплик, конфликтов. Фабулу «Аритмии» можно передать с помощью трех-четырех стикеров Телеграма, и кровь, льющаяся из пациентов, никак не превращает главных героев в живых людей — несмотря на все их слезы и любовь к песням Валентина Стрыкало. Яценко предсказуемо симпатичен, Горбачевой отведена участь досадного внешнего раздражителя, изъясняющегося чуть приукрашенными метафорами «мудрыми мыслями простых людей». Задуманная авторами хрупкость, потерянность героя, поскальзывающегося на скучной плоскости провинциальной жизни, способного удержаться только за сильное, большое дело, уничтожается прозрачной, неартикулированной режиссурой, намеренно отказывающейся уходить из этой самой плоскости вверх, в область синтеза, очевидного фикшена, который мог бы спрессовать «реальное время» фильма до той плотности, что сделала бы заметным рисунок жизни, незаметный из точки «здесь и сейчас»; нет трамплинов для подобного взлета и в описательном сценарии, не допускающем никаких «закономерных случайностей», событий с большой буквы, пусть неправдоподобных, но правдивых в высшем, херцоговском смысле. На экране Катя и Олег. Им вроде тридцать (чуть до или чуть после). Врачи. Он — на скорой, она — в приемном покое. Их дом был тесен и весел, пока она не прислала ему эсэмску — просто чуть быстрей выросла, невзлюбила как-то строго — «нам надо развестись». Матрас — на кухню. А ему, ну, от силы лет 13. «Прости, Катюха, обиделась?» Нет, не обиделась. Есть такие люди, которые замирают в своём. Во всем, что касается себя. Есть у них и талант, и ум, и сердце, и даже твердая поступь в профессии, — но как дело до самих себя доходит, так и руки опускаются, и хочется только освободить голову, проветрить будущее. Пахнет перегаром, глаза на мокром месте. Ну, не дури, Кать, брось. Не знаю, что с этим фильмом не так, меня он разбирает на части. Я люблю их всех. И Олега (Александр Яценко в своей лучшей роли, идеально ему отвечающей, органической), и Катю (Ирина Горбачева — настоящее открытие), и всех этих хлебниковских, тонко придуманных персонажей второго плана. Николай Шрайбер и Сергей Наседкин — фельдшер и водитель в экипаже «скорой помощи», начальник станции Максим Лагашкин с партией уютного конформиста. Анна Котова в халате, мягкая. За вторым планом виднеется третий: неожиданный Евгений Сытый в трагическом эпизоде, запечатленная Алишером Хамидходжаевым случайная бабушка в кресле у подъезда. Идеально вписалась. Богатая (в том числе и социально) фактура, сбитое дыхание вызовов, по которым мчит скорая главного героя, диктуют лихорадочную драматургию, которую не систематизировать даже новейшими реформами в области здравоохранения (тут требуют соблюдать правило 20 минут — больше на человека нельзя). Эта драматургия, которую Борис Хлебников и его соавтор Наталия Мещанинова умудрились схватить и приручить, чем-то похожа на спуск по реке в байдарке — тонкая работа: иной машет веслом и скачет с камня на камень, другой ничего не делает — а скользит вперед. «Аритмия» в своей основе документальна и прозрачна, как вода. И, как вода, подстраивается под своих героев, течет через актеров, чтобы наполнить сыгранных ими «обычных людей» (common people) смыслом. Каждого из них. Обычные люди не терпят пустоты. Несмотря на очевидный социальный пафос, этот фильм никого из них не укоряет (и не кривит при этом душой) — посмотрите на эффективного бюрократа в кабинете, разве его можно по-настоящему ненавидеть? Каким-то неведомым способом сообщает «Аритмия» намного больше, чем говорит. Фильм, как и его главная героиня, по сути ничего прямо не формулируя — только один раз она срывается в страстный, истерический монолог, — умудряется быть предельно внятным. Такой внятности взыскует не мозг, но сердце. Продолжая сомнительные «мокрые» метафоры, можно сказать, что Звягинцев окатывает наше кино мертвой водой, от которой красиво срастаются смертельные раны. Такие, например, как отбитое у зрителей доверие к отечественному авторскому кинематографу. Хлебников — это вода живая.