Герой не нашего времени

Умер Алексей Баталов Некролог В четверг в Москве на 89-м году жизни умер народный артист СССР (1976), Герой Социалистического Труда (1989) Алексей Баталов. Его появление на экране в середине 1950-х годов было без преувеличения революцией. Свыше тридцати лет не снимаясь в кино, он оставался лицом отечественной актерской школы и безусловным моральным авторитетом. «С открытки “девять на двенадцать” смотрел на меня угрюмый парень с крупным носом бульбочкой, с чуть раскосыми серыми глазами, губастый, аккуратно причесавший перед съемкой слегка вьющиеся светлые волосы. Это был молодой человек, как мне показалось, совсем особого склада. Не “киногерой”, не “типичный” рабочий, не сверкающий улыбкой кумир собирателей открыток». Таким увидел Баталова в 1954 году Иосиф Хейфиц, отчаявшийся найти актера на роль рабочего Алексея Журбина в фильме о корабелах «Большая семья». Баталов назовет Хейфица, в шести фильмах которого сыграет, своим «папой Карло», превратившим «полено» в актера. Баталов скромничал. Никаким «поленом» он, конечно, не был. Другое дело, что в Школе-студии МХАТ паренька с антигероической, если не нелепой внешностью готовили как характерного, «смешного, попросту говоря» актера. И потребовался гений Хейфица, его дар чувствовать еле заметные перемены общественной атмосферы, чтобы разглядеть в этом «Гурвинеке» настоящего — негероического — героя своего времени. Актерство было у него в крови. В какой-то момент во МХАТе играли — под разными фамилиями — семь Баталовых. Его родителями были актеры Нина Ольшевская и Владимир Баталов, дядей и тетей — знаменитые Николай Баталов (Павел Власов из «Матери» Пудовкина; в 1955-м Алексей сыграет ту же роль у Марка Донского) и Ольга Андровская. Мать впервые выведет его на сцену в бугульминской эвакуации: первой его репликой станет пресловутое «Кушать подано». Воспитывали же Алексея отчим, писатель-сатирик Виктор Ардов, и ближайшее окружение родителей: Пастернак, Олеша, Эрдман, Шостакович, у которого мать и отчим выиграли в карты квартирку на Ордынке. И прежде всего Ахматова, у которой, переехав в Ленинград, Баталов первое время жил. Он сыграл в кино невероятно мало для актера его масштаба, тридцать с небольшим ролей, но «всегда делал то, что хотел». Ни у одного актера не было такого количества ролей-манифестов, ролей—символов эпохи, ролей, раздвигавших границы советской актерской школы. В «антикультовом» «Деле Румянцева» (Хейфиц, 1955), первом советском бытовом детективе, он был первым героем-жертвой: шофером, подставленным преступниками под бездушный меч правосудия. В первом советском фильме о войне как убийстве любви — «Летят журавли» (Михаил Калатозов, 1957) — его Борис был первым героем-интеллигентом, гибнущим, не успев совершить ровным счетом ничего героического. В «Даме с собачкой» (Хейфиц, 1960) — первым чеховским героем. При этом Баталов вкладывал в это понятие совсем не усредненно интеллигентский смысл. На слова журналистов о том, что он никогда не играл подонков, возражал: «А как же Гуров?» Подонком он, кстати, считал и своего Федю Протасова из «Живого трупа» (Владимир Венгеров, 1968). В «Девяти днях одного года» (Михаил Ромм, 1961) его облученный ядерщик Гусев был первым советским киноинтеллигентом, в котором узнавали себя и «физики», и «лирики», и фрондеры, и убежденные коммунисты. В «Беге» (Александр Алов, Владимир Наумов, 1970) он был первым «антисоветским» интеллигентом, ужаснувшимся белому террору, но не готовым принять красную власть. Венчал ряд этих ролей-манифестов причудливый слесарь Гоша («Москва слезам не верит», Владимир Меньшов, 1979), амбивалентный, как сама эпоха застоя, люмпен-интеллигент. Баталов действительно сам выбирал свои роли. Лишь однажды ему довелось побывать на экране секретарем горкома. В основном же он варьировал тему интеллигента в предельных обстоятельствах. От военврача в «Дорогом моем человеке» (Хейфиц, 1958) и князя-декабриста Сергея Трубецкого («Звезда пленительного счастья», Владимир Мотыль, 1975) до тихого доктора Ботвина, расследующего «Чисто английское убийство» (Самсон Самсонов, 1974) и вынужденного — и по воле обстоятельств, и по врожденному чувству справедливости — вершить правосудие. Потом кончилась и советская интеллигенция, и советское кино, и Баталов просто перестал играть и ставить фильмы. А ведь он был еще и замечательным режиссером-интерпретатором классической прозы («Шинель», 1959; «Три толстяка», 1966; «Игрок», 1972). Выручала преподавательская и общественная работа, но прежде всего голос. Режиссеры единодушно превозносили умение Баталова молчать, но именно озвучивание (в том числе анимационных персонажей чудесных сказок Дональда Биссета) было его главным и последним актерским хлебом. Михаил Трофименков