Интенсивность чувств
О вечном: режиссер Андрей Кончаловский рассказал о счастье и любви, о добре и зле, о тонкостях профессии и своих новых учениках. На лекцию Андрея Кончаловского «Разговор на киноязыке» в Институте медиа, архитектуры и дизайна «Стрелка» пришли сотни любознательных москвичей. Именитый режиссер выступал на открытом воздухе более двух часов, а корреспондент «Вечерки» записывала. Моя мечта — побывать в музее или картинной галерее ночью, чтобы в тишине, наедине с собой наслаждаться произведениями искусства. У современного человека нет времени для созерцания, любования красотой. Отсутствие возможности созерцания в кинематографе доведено до предела. 20 последних лет главный источник дохода в кинематографе — поп-корн. Когда я озвучивал в США свой последний фильм «Рай», один из продюсеров картины требовал более громкого звука. Он объяснил, что «на Западе в кинотеатре все жуют и поэтому надо громче». В кино я хочу вернуть ценность изображения. Изображение утратило свою святость, смысл, ценность, внутреннюю энергию, как это было в прошлые века в скульптуре, живописи, религии и фотографии до наступления эры гламура. С развитием ТВ, мобильной связи изображение девальвировалось. Идет безжалостный поток картинок. Все снимают селфи. Ценность изображения, имеющего скрытый смысл, из кино ушла. Американский кинематограф очень постарался, чтобы изображение обесценилось. Кадр в американском фильме сейчас длится не больше двух секунд. Зритель ничего не может разглядеть. Тогда как в кино «большого стиля» режиссер дает такое изображение, которое вызывает размышление, заставляет задуматься. В чем главная разница между искусством и развлечением? В развлечении зрителю впихивают продукт, лишая его фантазии. Тогда как искусство, напротив, включает и развивает фантазию зрителя. Искусство дает человеку простор, воздух, мысль, чувство… Если относиться к кино как к искусству, то задача искусства — сообщение, передача чувства. Вызывать чувства — огромное мастерство. Самая сложная задача — поставить классику просто и ясно. Непонятно каждый сможет. Великих авторов объединяет одна мысль — желание запечатлеть тайну (не открыть, а запечатлеть). Когда ставишь классическое произведение, точнее, только прикасаешься к нему, как пианист открывает партитуру, автор начинает оживать и вступать во взаимодействие. Для меня важно не потревожить автора, не обидеть, не заставить его зажмуриться. Всегда оглядываюсь на автора, работая с его материалом. Людей неинтересных нет. Раньше я думал иначе. Но после того как прочитал ответ Льва Толстого одному журналисту («Кто для вас самый интересный собеседник?» — «Тот, с кем разговариваю сейчас»), понял, что каждый человек представляет интерес. В какой-то момент я отбросил все наработки и начал рассматривать мир глазами новорожденного. У ребенка ведь нет предубеждений, он все видит в первый раз. Разумеется, взрослому человеку трудно сохранять первозданность детского восприятия. Но все время быть слегка пьяным (замечу, слегка) неплохо. Без вина. Актеры — вечные дети. Не всегда хорошо то, что они делают, когда играют на пределе человеческих возможностей, с абсолютной верой в предлагаемые обстоятельства. Нередко им кажется, что они хорошо играют — так искренне плачут или смеются, а на экране это ужасно. Я набрал курс в ГИТИСе. Так сказать, сделал себе такую подлость. Уже начинаю жалеть, но деваться некуда. Взять учеников — все равно что завести собаку. С ней надо гулять, блох искать. Словом, с учениками необходимо быть нянькой. Захотелось поделиться с молодежью тем, что я знаю. Точнее, заразить желанием познавать, учиться. Сегодня вопрос образования очень серьезный. Во время экзаменов я был поражен, что молодежь не знает истории, литературы, географии. Мало кто сказал, что «Капитал» написал Маркс. Не знают границ даже европейских государств. Придется заняться с учениками изучением географии. Еще я попытаюсь убедить учеников в том, чтобы они оставались собой и не превращались в потребителей. Часто зло интереснее, привлекательнее. Но можно показывать добро через зло. В романе «Преступление и наказание» Раскольников совершает страшные преступления, но читатель не осуждает его, а думает: «Боже мой, какой несчастный ум, которого так терзает несправедливость». Раскольникова жалеешь. Добро не в том, чтобы быть добреньким, добро — в любви, в действенной любви. Зло — соблазнительно. Хороший человек может попасть под влияние зла, соблазниться. Чтобы сделать зрителя счастливым, вовсе необязательно показывать истории со счастливым концом. Счастье зрителя — это не сюжет истории, а интенсивность чувств. Чтобы зритель был счастлив, необходимо его вовлечь. Вовлечение — это понимание. Понять — значит поверить. Чтобы вовлечь, необходимо совершить переход из прошлого в будущее. Как режиссера меня ведет за собой так называемая «энергия заблуждения». Режиссер не всегда знает, как надо. В случае незнания режиссер может попросить актеров о помощи. В спектакле «Вишневый сад», который поставил в Театре имени Моссовета, я не знал, как объяснить актрисе Ларисе Кузнецовой роль Шарлотты. На ее справедливый вопрос: «Что я играю?», пожимал плечами: «Не знаю. Помоги мне». Все, что знал о Шарлотте, — она была списана с реальной англичанки, которая в прямом смысле села Чехову на шею. Такая была эксцентричная особа! До сих пор не знаю — что играет Лариса Кузнецова, но делает она это потрясающе! Умение рассказывать историю кадрами — это как строить из кирпичиков дом. Кирпичики могут быть из золота, а могут — из кизяка. Могут быть кирпичики золотые и превосходные артисты, а кино не складывается. В театре большие режиссеры делают зрителя участником процесса. Зритель идет следом за спектаклем. Более того, он как бы подпевает. В кино режиссер может выбрать любую точку зрения, потому что ставит камеру там, где ему нужно. А в театре есть у зрителя только одна точка зрения — с его места в зрительном ряду. Я ставлю камеру в том месте, где больше возможностей создать образ. Причем образ складывается не из того, что показываешь, а из того, что не показываешь. В искусстве очень важен элемент домысливания. Истина приходит тогда, когда перестаешь ее искать. Это относится и к театру, и к кино, и к реальной жизни. Михаил Чехов говорил, что роль надо закинуть на дно, чтобы она там полежала. Я никогда не пересматриваю свои фильмы, потому что каждый раз думаю, что снял бы по-другому — но, увы. А в театре все можно переделать, изменить. Поэтому на спектаклях я сижу в зале, как тренер на футбольном матче. У искусства кино очень мало струн воздействия. Всего три, открытые древнегреческой трагедией: страх, смех и слезы. Но для режиссера этих струн вполне достаточно. Уже хорошо, если удастся затронуть одну струну в своей картине, а если все три — это достижение. Но чтобы эти струны заиграли, режиссер должен не заинтересовать зрителя, а взволновать, то есть заставить поверить. А что такое поверить — это вернуть человеку детство. Сегодня кино можно снимать везде — и на что угодно — телефон, фотоаппарат, айпад, встроенный микрофон… Единственное, что необходимо, — талант. Поэт Михаил Светлов замечательно сказал: «Талант как деньги — есть — есть, нет — нет». Можно снимать кино с дорогими артистами, дорогой техникой, с самым дорогостоящим сценарием, а можно взять людей с улицы, беседовать с ними. Самое ценное качество актера — чувство юмора. Хорошо, когда это чувство юмора природное, как у Инны Чуриковой. У трагических артистов с чувством юмора гораздо сложнее. Но и трагических артистов сейчас очень мало. Впрочем, большие артисты могут все. ДОСЬЕ Андрей Кончаловский — актер, кинорежиссер, театральный режиссер, сценарист и продюсер, общественный деятель и педагог. Снял три десятка фильмов, еще больше написал сценариев. Сын поэта Сергея Михалкова, старший брат режиссера Никиты Михалкова. Подписывайтесь на канал "Вечерней Москвы" в Telegram!
