Как поймать науку в кадр
От редакции: Намного более полно обо всём том, что было затронуто в разговоре, Соня будет рассказывать в Москве вечером 23-го октября. Приходите на лекцию — будет интересно! Зарегистрироваться на лекцию — Вы не только будете читать лекцию, но и выбирать лучшие картины фестиваля. Чем вы руководствуетесь, когда решаете, что вот это кино о науке — хорошее, а вот то — плохое? — Во-первых — и прежде всего — хороший фильм о науке должен быть хорошим фильмом. Того, что он про науку, ещё не достаточно. Он должен быть эффективен кинематографически, эстетически, должен эмоционально затрагивать зрителя. Он должен быть фильмом сам по себе. Только так можно «зацепить» кого-либо — как научной темой, так и любой другой. Есть определённые вещи, которых документальному кино о науке в принципе следует избегать, дабы не попасть в ловушку. Например, чрезмерное увлечение спецэффектами. Или закадровый голос. Я привезу с собой 15 коротких фильмов, чтобы, собственно, рассказать про хорошее. — А что такое плохо, не покажете? — Ну, я просто строю выступление на других примерах. Есть такой французский режиссёр, Жан Пенлеве — он придумал «Десять заповедей документального кино», я буду отталкиваться от них. На них удобно опираться, разбирая фильмы — и пояснять, что хорошо и почему. — Тем не менее, можно ли из всего это вывести какие-то критерии? — Пожалуй, нехорошо когда документальное кино встаёт на защиту каких-то действий или точки зрения. Думаю, наиболее эффективные фильмы, особенно про науку — те, что не ограничиваются одной позицией и не пытаются вас сделать единомышленником с автором, не призывают вас к каким-то действиям. Не очень хороши «просто образовательные» фильмы — убеждена, что хорошие научные фильмы не таковы, они должны как-то ещё вовлекать зрителя, по-настоящему завоёвывать внимание и доверие у аудитории. А фильмы, которые просто пытаются сообщить тебе, что вот так-то думать правильно, у меня всегда вызывают отторжение. Это просто не интересно. Не знаю. Не поэтому мы смотрим кино. Ну, или я не поэтому смотрю кино. То же самое относится и к обилию спецэффектов, особенно когда мы говорим о документальном кино. Сейчас выходит новый фильм о Джейн Гудолл, приматологе. Он невероятный, это съёмки 60-х годов — её много снимали National Geographic, (недавно нашли множество старого материала, который считался утерянным, и на нём сделана эта картина — прим. chrdk.), и это роскошный, превосходный материал. Но режиссёр воспользовался цветокоррекцией, причём её там очень, очень много — когда ты смотришь фильм, он кажется таким, знаете, «почти цифровым». И эта цветокоррекция, она повсюду, ты её везде видишь. И я никак не могу взять в толк, зачем? Это превосходные кадры, отличный материал, и не было никакой необходимости так с ним обходиться, на мой взгляд. Ведь снимал её Хуго ван Лавик, он один из лучших в мире фотографов дикой природы, и лезть редактировать его кадры, как мне кажется, просто глупо. — Наверняка этому есть объяснение. Или нет? — Не знаю. Я собираюсь с ним на эту тему пообщаться, и обязательно спрошу об этом. Можно, конечно, предположить — это может быть как-то связано с тем, что мы уже привыкли к качественному цветному видео, которое ты можешь снять на камеру смартфона. Привыкли к определённому стандарту. — И что, там просто режиссера занесло? — Ну да. Может, он хотел быть более доступным для широкой аудитории, просто за счёт сочной картинки. Но, конечно, для тех, кто интересуется кино, это просто видно — когда что-то снято на 16-миллиметровку, это совсем не то же качество, что у цифры. — Хорошо. Во-первых, фильм должен быть назидательным и достаточно «кинематографичным», а во-вторых, не стоит перебарщивать с пост-продакшном. Что ещё? — Закадровый голос. Фильм — это визуальный посредник, поэтому когда ты начинаешь использовать закадровый голос, или вообще много говоришь, вместо того, чтобы что-то показывать — это просто плохо. Если ты снимаешь кино, будь добр, используй картинку. Есть, конечно, исключения… — Какие? Особенно в том, что касается науки. — Ну, отличный пример фильма, в котором закадра ровно столько, сколько нужно — «Страсти по частицам». Вы наверняка его видели, его показывали пару лет назад на фестивале. Авторы фильма всегда были рядом с самими физиками, постоянно находились в этой среде. Они физически были там, в ЦЕРНе, когда открытие бозона произошло. Поэтому они могли наблюдать и слушать учёных прямо на месте. Закадровый голос появляется, когда им надо объяснить значение и важность бозона Хиггса. Но во всём остальном, что бы не происходило, мы слышим прямую речь того, кто находится прямо там, и в этом-то, собственно, и весь восторг. Это просто невероятно, что они были там в момент открытия. Это как оказаться рядом с Эйнштейном, в момент когда он окончательно придумал и сформулировал свою теорию относительности. Подобные моменты очень редки. Вот пример хорошо сделанной работы, вот то, что называется визуальный сторителлинг. Вот так это выглядит, когда ты имеешь дело с наукой, где постоянно надо что-то объяснять. — Эй, ну такие примеры это нечестно! «Страсти по частицам» это, наверное, самый крутой фильм про науку из существующих. Там же длиннющие съемки были, всё очень серьезно. Разве есть что-нибудь подобное вообще? — Да, они его 5 лет снимали (смеётся). Ну-у… Что-то подобное вообще будет в этом году на фестивале — фильм называется «Да будет свет». Действие происходит во Франции, там строят термоядерный реактор, ITER. Вот вам пример подобного фильма. Я общалась с его авторами, они высказались в том духе, что что до «Страстей…» никакого научного дока вообще не было. Есть и другие режиссёры, есть Эррол Моррис — он действительно великий рассказчик. Многие документалисты берут что-то и у художественного кино. Сейчас появляются такие, гибридные картины, что-то между документалистикой и нарративом. В общем, люди заморачиваются всё больше и больше, в особенности если смотреть на короткий метр. — Знаете, БАК, ITER — они сами по себе восхищают, и только этим делают половину дела. Можно ли добиться подобного без инженерных чудес в кадре? — Хорошо. Есть ещё один фильм, о котором я буду говорить, когда приеду в Москву. Это «Путешествие времени» Терренса Малика. Вот это, кстати, пример фильма, которому просто необходимы были спецэффекты. Это фильм об истории Вселенной — от Большого взрыва до момента, когда Солнце становится красным гигантом и мы все, планета Земля, исчезаем. Тут нет никакого физического объекта в фокусе, и это не фильм о процессе науки. Он скорее такой, фильм-путешествие. Работая над ним, Малик очень плотно сотрудничал с учёными. Собственно, одно из завоеваний его фильма и заключается в том, что он смог визуализировать описываемые наукой процессы. Он работал с Эндрю Кноллом из Гарварда и множеством других учёных. Они консультировали его по каждому поводу: как выглядели первые динозавры, как выглядел ландшафт на Земле миллиарды лет назад… И это совсем другое достижение, совсем не такое, как у «Страстей по частицам» — которое, по сути, заключалось в том, чтобы оказаться в нужном месте в нужное время. — Но какие-то связки же между всеми ними есть, какая-то общность тем, скажем? Кроме, собственно, «научности»? — Наверняка. Всё дело в масштабе, что ли. Ранние фильмы, например, исследовали микроскопический мир — использовали научные и кинематографические инструменты для того, чтобы увидеть то, что обыденным взглядом мы увидеть никак не можем. Снимали бактерии, снимали морских обитателей — каких-нибудь морских коньков — но давайте я не буду прямо сейчас рассказывать вам всё то, о чём собираюсь говорить через несколько недель на фестивале (смеётся). В некотором смысле, цели кинематографа и науки совпадают. Наука исследует окружающий мир и открывает какие-то факты о нём, а кинематограф — наблюдает за миром. Так что когда мы говорим о научном кино — это, по-видимому, где-то между ними. Исследование визуального мира. И ведь что замечательного в науке — она же про пристальное внимание к тому, что нас окружает. Хотя и сегодняшнее её понимание намного более сложно. Но она всё равно повсюду: свет, воздух, еда, всё что угодно — это могут быть самые банальные вещи, самые обыденные. А в правильных руках камера может всё это отразить, погрузиться в это. Так, что мы начинаем думать о мире по-другому.
