Ресторанная дробь

Василий Корецкий о фильме Аки Каурисмяки «По ту сторону надежды» В прокат выходит фильм Аки Каурисмяки, получивший "Серебряного медведя" за лучшую режиссуру на Берлинском кинофестивале (хотя критики в один голос предрекали ему гран-при). "По ту сторону надежды" заканчивает размышления режиссера об интернациональном братстве изгоев и противостоящем ему зле национальных государств -- после премьеры в Берлине Каурисмяки объявил об уходе из режиссуры Немолодой грузный коммивояжер Вольдемар больше не в силах выносить пьющую жену -- оставив ей все, кроме гаража и ретромобиля, символа былого процветания, он выходит в ночь. Из ночи же является в Хельсинки черный, как негр из расистских мюзиклов, беженец Халед. Только его чернота -- лишь угольная пыль: прибывший на барже из Германии, Халед на самом деле выглядит как латиноамериканский герой-любовник. Но его единственная любовь на земле -- это сестра, потерявшаяся где-то в палаточных лагерях на окраинах Евросоюза. В этой истории есть и другие обитатели сумерек -- работники захолустного кафе, месяцами не получающие зарплату, финские националисты в косухах, алкоголики, ночующие под мостами, мафиози, которые держат подпольное казино, беженцы, туристы, пожарные инспекторы и сотрудники санитарных служб. Вместе они играют спектакль о немногословном человеческом достоинстве -- все ту же пьесу, которую режиссер Аки Каурисмяки из раза в раз ставит в своих фильмах, не боясь повториться. Да, в новом фильме Каурисмяки все то же самое, что и в "Гавре", и в "Человеке без прошлого". Свою финальную работу (после окончания Берлинского кинофестиваля режиссер заявил о намерении уйти на покой; "портовая трилогия", второй частью которой стал новый фильм, видимо, так и останется незавершенной) Каурисмяки выполнил также без пафоса и надрыва, с той же неспешной невозмутимостью, с какой его герои всегда творят добро -- не какое-то героическое, а простое, бытовое, повседневное, не лишенное строгости и спасительного сарказма. Эта бастер-китоновская (хотя, говоря о фильмах Каурисмяки, критика обычно поминает Чаплина), неулыбчивая доброта всегда воспринималась нами, иностранными зрителями, как авторская пародия на финский характер. Но в "По ту сторону надежды" стало совершенно ясно, что это черта самого Каурисмяки-режиссера. Здесь он добивается такого же deadpan-исполнения и от сирийского актера Шервана Хаджи. Беженцы, "другие", ведут себя ровно так же, как и "свои",-- потому что никаких "других" в мире Каурисмяки нет, а есть лишь интернациональное братство маргинализированных, частично исключенных из "большого общества людей". И этому братству, в общем, принадлежит почти каждый (кроме налоговиков, банкиров и санитарных инспекторов, конечно). Но если добро в фильме Каурисмяки условно-универсально, то его антагонисты -- предельно конкретны. Сириец Халед прибывает в сравнительно (с восточными странами Евросоюза, где он был вынужден разлучиться с сестрой) благополучную Финляндию не по своей воле, но спасаясь от немецких ультранационалистов. И точно такие же сторонники "Финляндии для финнов" едва не убивают его на новом месте. В Сирии его город ровняют с землей самолеты конкретной страны -- России (тут идет прямое включение теленовостей из Алеппо). В Финляндии ему отказывают в убежище конкретные институции, высылающие на родину в кратчайший период затишья (уже в день назначенной депортации Халеда бомбардировки возобновляются). Четкость разделения этого мира на зловредное, мертвенно официозное, и живое, немного преступное, достигается и всей поэтикой фильма, снятого постоянным оператором Каурисмяки Тимо Салминеном. Сверхконтрастное освещение -- как в нуаре, сардонические физиономии, обилие ретродеталей, давно вышедших не то что из моды, но даже из употребления предметов. Каждый раз Каурисмяки говорит нам, что списанные вещи, как и списанные со счетов люди,-- естественный заповедник человечности в постгуманистическом мире скорости и рациональности. И, как всегда, отдельным неисчерпаемым источником шуток становится у Каурисмяки погоня за экономической эффективностью. Купив на выигранные в покер деньги упадочный ресторанчик, Вольдемар начинает экспериментировать с маркетинговыми стратегиями -- и тут нам показывают, как может быть смешон оригинальничающий ресторатор. Но перенесенная в масштабы государства та же логика самоуверенного и некомпетентного стремления к рациональности уже не вызывает улыбки. Иммиграционные власти здесь существуют по той же логике мелкого бизнесмена, но распоряжаются они не рубашками и ящиками пива, а живыми людьми. И последствия этих распоряжений -- лишающих героя последней надежды -- приходится исправлять уже всему гражданскому обществу фильма, из рук в руки передающего гордого Халеда. Иногда кажется, что мы смотрим фильм о членах Сопротивления, прячущих в своих домах евреев,-- все та же параллель с европейскими событиями 70-летней давности, которая внятно читалась и в "Гавре", где Каурисмяки прямо ссылался на "Набережную туманов" Карне. Тихое указание на то, что и, сбросив форму, история Европы по-прежнему то и дело сбивается на строевой шаг. В прокате с 7 декабря