Чем нам грозит золотая пальмовая ветвь Кирилла Серебренникова

Знаете, как это будет? Или как это может быть? Сначала факты. Фильм Кирилла Серебренникова «Лето» уже отобран в основную программу Каннского кинофестиваля. Сам фестиваль состоится 7-12 мая этого года. А совсем недавно суд продлил домашний арест режиссера еще на два месяца. Знание этих трех фактов достаточно, чтобы предположить, какая тема «украдет» май у жителей социальных сетей. Сначала возникнет хайп на тему «выпустят или не выпустят». Скорее всего – не выпустят. Повод подхватят западные медиа. На церемонии открытия фестиваля случится теле-обращение опального режиссера к кинообщественности. Зал будет аплодировать стоя. Обязательно что-то пламенное скажут кинорежиссер Андрей Звягинцев и наиболее ревностные леваки-кинематографисты. Вероятно, особенно активничать будут французы. Всё это обернется, не исключено, главным – фильму что-то дадут. Диапазон самый широкий: от золотой пальмовой ветви (как увенчался ажиотаж, поднятый документальным фильмом Майкла Мура «Фаренгейт 9/11») до какого-нибудь спецприза (как Тарковскому за «Ностальгию» и «Жертвоприношение»). Успех фильма будет сопровождаться соцсетевой истерией с изрыганием миллиона слов про «стыдно», «страшно», «тоталитаризм», «гонения на свободу», «удушение», «пора валить», «гордость страны» и прочее уже до боли знакомое. Интонационно эта невообразимая смесь пост-модернистского сленга и комсомольских формул «а давайте» («мы с ребятами» и т.п.) окрасится и гневом («доколе!») с уже отнюдь не пост-модернистским пафосом. Ну, и не обойдется без еще двух важных элементов сегодняшнего туземного либерального дискурса. Во-первых, все обращения будут адресованы непосредственно «Кремлю» (фамильярность таких выкриков наших либералов достойна отдельного и пристального исследования), а во-вторых, в полной красе предстанет водевильное представление прозападно настроенных сограждан о самой природе власти в России. Власть у наших поборников идеальной демократии строго персонализирована. Есть царь, который плохой. В этой картине мира нет ни ментальности, ни институтов – ничего. Шумихе порожденной «Летом» Серебреникова обеспечена протяжённая инерция. Непоказ фильма в каком-то кинотеатре станет поводом к новым эмиссиям слов, порождающим уже настоящую инфляцию беды. Лепту внесут и поклонники Виктора Цоя, которых возмутит в фильме историческая неправда. Во время этого громкого соцсетевого и шире медийного пира власть будет лениво огрызаться, или просто молчать. Хотя замолчать историю скорее всего не получится, особенно если «что-то дадут». Новость автоматически попадет во все ленты, и не потому даже, что Серебренников, а потому что Канны – самый престижный кинофестиваль. А самым ценным мы почитаем признание «там». И не сейчас, и даже не после 1991 года это появилось. Как вспоминает режиссер Владимир Меньшов, еще в глухие советские времена на регулярных отраслевых собраниях раздавались стоны вполне правильного кино-истеблишмента на тему недостаточного признания советских фильмов зарубежом. Большие кассовые сборы на внутреннем рынке считались фатально недостаточными, не являлись основанием для полного удовлетворения. Так это работает у нас. И уже давно. И не останется ни времени, ни сил на трезвую оценку фильма, который может оказаться хорошим, или плохим. А плохим признавать его заведомо будет нельзя, потому что герой либеральной интелигенции не может снять плохой фильм по определению, а кроме того, негативные оценки могут сыграть на руку того самого «Кремля», который спит и видит, как удушить свободу. Тем более не найдется места трезвому осмыслению того, как уже очень давно устроено символическое производство в нашей стране. Как нами, как страной, можно управлять. Управлять нашей повесткой, нашим вниманием, управлять нашими оценками, нашей картиной мира. И пока не началось, хочется обратить внимание на отсутствие у нас разветвленной, укоренившейся, институционализированной индустрии признания, без которой невозможен никакой настоящий суверенитет. В нашей стране вопиюще слабо развита индустрия признания. Мне могут возразить: «Наше государство раздает ордена и премии». Да, слава Богу, государство ритмично что-то в этой области делает. Но этого мало. Мне возразят еще раз: «да и во всяких сообществах, вроде тех, что объединяют/разъединяют музыкантов, писателей, кинематографистов, рекламщиков, есть фестивали, премии, на которых раздают друг другу какие-то причудливой формы «золотые» штуковины из нержавеющей стали, из-за которых они даже ссорятся, ругаются». Все так. Но и этого мало. Посмотрите, как эта сфера развита у англо-саксов. Залы славы, премии, фестивали, звания, ордена, присвоение имен самым разным объектам, рейтинги, топы, хит-парады, – всего этого и про самое разное там в огромном изобилии. И в признание там играют не ситуативно, не по случаю. Там это самая настоящая индустрия, предполагающая разнообразнейшую статистику, целые генеалогические леса, постоянство, ритм, серьезное отношение к ритуалам, традиции, правила… И сегодня это очень важно и для всех нас – склонных к самоуничижению, инфантильному оправданию личных неудач тем, что «страна не такая»… А еще мы очень любим ёрничать и тролить. Вот эту «любовь» и нужно уравновесить разветвленной, всеохватной, громкой индустрией признания. А она, в свою очерель, породит особую генерацию менеджеров. Сейчас у нас премии и призы раздают друг другу сами творцы, отчаянно ругаясь, интригуя, скандаля и разрушая. Нет! Признание – это слишком серьезно и сложно, чтобы доверять его признаваемым. Пока же наши творцы будут почитать и предпочитать, пусть и эфемерное, но признание там, куда более важным, чем даже коммерческий, даже настоящий успех здесь. Достаточно вспомнить историю с самоотречением режиссера Юрия Быкова, который все правильно понял. Он хорошо знает, как делаются артистические репутации у нас, как можно вполне успешно существовать в безвоздушном пространстве, без публики и страны, как настоящий зрительский успех может стать скорее меткой отверженности… А медальку государство когда-нибудь потом, на склоне лет, обязательно даст, как «всемирно признанному». И можно ее даже и принять, держа фигу в кармане, или не принять, породив большой прощальный лебединый хайп. Мне очень хотелось бы ошибиться.