Живи-умри-воскресни

Основная программа самого пафосного мирового кинофестиваля разогналась, и обо всех картинах мы будем рассказывать по мере их выхода на экран — нет сомнений, что многие попадут в российский прокат. Но поскольку речь идет не о блокбастерах, приходится выбирать по очень субъективным признакам. Увы, это не всегда выдающиеся ленты, однако более или менее полно раскрывающие спектр проблем, волнующих как прославленных, так и относительно молодых режиссеров каннского уровня. На сей раз поговорим о картинах репрессированного иранца Джафара Панахи, любимицы отборщиков итальянки Аличе Рорвахер и очередного конкурсного француза Кристофа Оноре. «Прости, ангел» — таково название драмы Оноре, одного из лидеров интеллектуального гей-сообщества на родине. Буквально совпадающей по теме с прошлогодним призером «120 ударов в минуту», в отличие от политического манифеста Робена Кампийо, «Ангел» начисто лишен социального пафоса. Хотя герои Оноре так же будут умирать от последствий СПИДа — дело происходит в год выхода на экраны фильма «Пианино», то есть в 1993-м, когда герои, настроив свои радары, знакомятся прямо в кинозале. В те времена беспорядочные гомосексуальные связи представляли нешуточную угрозу жизни. Подобный анахронизм оправдан: необходимо было максимально сгустить краски, и режиссер награждает главного героя — писателя Жака (звезда сериалов, активно снимающийся в полнометражном кино Пьер Деладоншан) неизлечимой болезнью, что не останавливает его в поисках приключений. Душа медленно умирающего человека жаждет новых знакомств, жизнь сталкивает со все более молодыми партнерами. Перед нами проходит череда влюбленностей 35-летнего литератора, и хотя его темперамент постепенно угасает, он приобретает все более высокую степень открытости и понимания. С приближением неизбежного финала моральное состояние Жака истощается так же, как его кошелек. Чтобы пойти на очередное свидание, ему приходится одалживать машину у скромного и не очень привлекательного соседа-гея (один из ведущих актеров «Комеди Франсез» Дени Подалидес). Тот не может похвастаться личным обаянием и вынужден пользоваться услугами мальчиков по вызову, но он же первым заплачет, когда Жак сообщит о скорой смерти. С помощью флешбэков автор постепенно раскрывает историю взаимоотношений героя с тремя его любовниками разного возраста, один из которых вскоре умирает от ВИЧ. Тут я вынужден остановиться. Пересказывая сюжет, трудно не скатиться в привычный тон — дескать, автор педалирует интерес к теме. Сразу оговорюсь: этот фильм не про секс и не про однополую любовь. Вернее, то, что речь идет о мужчинах (в картине появляется одна женщина, в паре эпизодов она фигурирует в качестве друга и матери ребенка Жака), никак не влияет на фабулу. Тут как раз легко заменить персонажей на разнополых, просто Кристоф Оноре снимает об отношениях, которые ему знакомы, о тех, кого он понимает лучше, и делает это, надо сказать, весьма тонко. Автор лишает плотские отношения привычного ореола романтизма, поцелуи — всего лишь принятая, хоть и приятная неизбежность. Главное — выдернуть на поверхность потаенные мотивы, заставляющие людей страдать от любви, добиваться ее, наслаждаться плодами и неизбежно, неотвратимо терять. Душевная боль, одиночество, неприкаянность в бесконечно гнетущем существовании сталкивается с радостью узнавания лакановского Другого. Жак — не жертва, не соблазнитель, не герой, и уж тем более не лузер. Его привязанность к людям одного с ним пола — всего лишь случайная аберрация. Режиссер никого не судит, ничего не объясняет и не копается в эротических подробностях отношений — напротив, довольно откровенные сцены тут отдают нарочитой примитивностью, Оноре вовсе не намерен упиваться каплями пота на красивых изгибах обнаженного тела, как это делают коллеги в «аделевидных» гей-драмах, тех же «120 ударах»; между тем ему удается добиться парадоксального эффекта: с помощью кинематографических приемов показать, что пол легко уступит красоте, а секс если и не мешает любви, то во многом ни при чем. Этот фильм можно считать отличной иллюстрацией к «Фрагментам речи влюбленного» Ролана Барта, и я уверен, что автор «Ангела» держал в голове этот шедевр и подстраивался под его интонацию. С каждым новым фильмом Джафар Панахи попадает в конкурс Канн вовсе не потому, что на родине стражи Исламской революции запретили ему всяческую активность на ближайшие 20 лет. Панахи зарекомендовал себя одним из самых ярких представителей иранского кинематографического феномена, и даже под подпиской о невыезде ухитряется снимать кино. На нынешнем смотре режиссер, лишенный возможности (подобно Кириллу Серебренникову) лично присутствовать на премьере, был представлен фильмом «Три лица». Мечтающая вырваться из глубинки незамужняя селянка шлет видео с попыткой самоубийства на телефон самому Панахи. На пленке — рассказ о том, что рухнула ее мечта стать артисткой, учиться в консерватории, все бесполезно, и вот она в отчаянии уходит добровольно из жизни — вешается. Панахи переправляет страшный ролик Бехназ Джафари — популярной актрисе (она, как и режиссер, играет в картине саму себя). Всеми узнаваемая звезда экрана нанимает Джафара, и они вдвоем отправляются на его видавшем виды внедорожнике в те края, где произошла трагедия. Кинодеятели хотят удостовериться в случившемся лично: Джафар выполняет роль водителя-охранника, Бехназ Джафари — следователя. По ходу путешествия быстро выясняется, что никакого преступления не было. Наши герои попадают в сложную ситуацию: с одной стороны, ясно, что исламское религиозное сознание, мягко говоря, не приветствует публичность и актерство. В этой деревне ходят легенды о другой знаменитой артистке, чьего лица мы не увидим, которая до революции была звездой, а после смены власти прозябала в полнейшем забвении (это второе лицо из названия ленты, третье — у решившей вырваться на свободу девочки). С другой стороны, авторитет знаменитости, которую показывают по телевизору, приехавшей лично в эту дикую глушь, ломает стереотипы общества, где невозможно представить женщин любого возраста, кроме разве что младенцев, с непокрытой головой. У Бехназ Джафари не просят автограф разве что в месте, которое Панахи называет the middle of nowhere. На этом контрасте построена и сюжетная линия, и фирменный авторский прием, где комические эпизоды перемежаются остросоциальной сатирой в фирменном для этого режиссера квазидокументальном стиле. Здесь трудно понять, где в кадре настоящие актеры, а где крестьяне, кроме тех эпизодов (без которых можно было бы обойтись, но тогда получилось бы документальное кино), когда речь идет о конкретной истории будущего «побега из курятника». Вместе с тем простота и незамысловатость сюжета «псевдопреступление — расследование — сопротивление среды — выход» тут всего лишь фон. Настоящим действующим лицом этого кино становится репрессивная среда, где женщины третируются на манер домашних животных, а представления о равноправии полов находятся на уровне каменного века. Больше всего подкупает манера Панахи снимать без оглядки на правила и стереотипы западного кино: тут нет никакого морализаторства, автор не отвечает на вопросы и не дает советы зрителю. Более того, девять десятых времени он посвящает почти ничего не значащим деталям, обрывкам каких-то бесед, вводит бесполезных на первый взгляд персонажей, мастерски работает с общим планом, не оглядывается то и дело на зрителя в попытках его развлечь — просто рисует картину. И в казалось бы скучном, однообразном, сплющенном племенными и религиозными традициями мире, когда вокруг лишь песок да пыль каменистой пустыни, вдруг возникает проблеск поэтического обобщения, всполохами вырываются неподдельные чувства и рождается особое искусство. Аличе Рорвахер всего 35, а в 2014 году ей присудили Гран-при фестиваля за ленту «Чудеса». Неудивительно, что ее третий фильм «Счастливый Лаззаро» был принят на ура и вызвал большой ажиотаж на премьере. Всегда приятно наблюдать, как молодые теснят стариков, особенно если выдвигают новые идеи. Однако сказать этого о мадемуазель Рорвахер язык не поворачивается. Ее проект не предваряется, к сожалению, посвящением Бунюэлю, и среди соавторов сценария не указан Достоевский, хотя «Идиот» был написан ровно 150 лет назад. Но это бы ладно. В конце концов, сюжетов в мире считаное число, не будем придираться к тому, что автор использует вполне избитый: альтернативно полноценный юноша (психически) на поверку оказывается образом Иисуса. Хотя начиналось все хорошо. Конец ХХ века, итальянская глубинка. Простой парень, сирота с говорящим именем Лазарь (Адриано Тардиоло) — вскоре будет понятно, почему его так зовут — живет на положении раба в деревне, принадлежащей некой маркизе Де Луна. 50 с лишним человек собирают табак во владении подпольной мошенницы-аристократки, не догадываясь, что в Италии давно отменили крепостное право (Хочется спросить: а оно там было? Ну, оставим ответ на совести авторов). Наш Лазарь настолько услужлив, что когда избалованный сын помещицы подговаривает его совершить преступление, безропотно соглашается. Вся первая часть картины в серьезном, нарочито унылом ретро-стиле живописует депрессивную деревенскую жизнь под пятой «ядовитой гадюки», как прозвали маркизу неграмотные крестьяне. Кажется, что перед нами комедия, но пока неясно, в каком месте надо смеяться. Однако долгожданный момент все-таки наступает. Лазарь не доводит преступление, на которое его подбил господин, до конца. Он случайно падает с обрыва, о предыдущей истории мы благополучно забываем, тем более что маркизу сажают в тюрьму, а рабовладельческую вотчину переселяют в город. Тем более что курить вредно, да и табак больше не выращивают кустарным образом. А вот во второй части фильма начинаются натуральные чудеса. Меняется жанр. Оказывается, что все это время перед нами была мистическая комедия на тему воскрешения того самого Лазаря! И хотя здесь то и дело возникают комические эпизоды, в кадре появляются серьезные актеры, такие как Серхио Лопез, отделаться от ощущения какого-то беспомощного фокуса довольно сложно. Может быть, кому-то игра жанрами и кажется забавной, но в эпоху, когда слову «постмодерн» уже предшествует приставка «пере», пользоваться столь архаичными приемами, да еще без всякой рефлексии, как будто до тебя не было десятков подобных картин, не говоря уж о великих произведениях, упомянутых мной в начале, как-то стыдненько. Да, и еще эта музыка... Ну, как без восьмой прелюдии из первого тома «Хорошо темперированного клавира»?