Театр - это большой лайнер. Народный артист о том, как днём увидеть звёзды

Народному артисту РСФСР Анатолию Горгулю исполнилось 80 лет. 60 лет - его профессиональной карьере. И уже 50 лет он отдал Краснодарскому драматическому театру им. М. Горького. Он до сих пор с ностальгией вспоминает сцену Зимнего театра, нынешней Краснодарской филармонии, где раньше играла труппа, и где глаза зрителей в зале можно было разглядеть от первого до последнего ряда. Переиграв сотни ролей - от королей до нищих - Анатолий Горгуль признался «АиФ-Юг», что для него главное мерило жизни человека - его добрые поступки. «Думаю о роли 24 часа» Елена Иванова, «АиФ-Юг»: Вы сейчас в ожидании премьеры спектакля «Мартышка». Жизнь артиста сильно меняется в этот период? Вы меньше спите, меньше едите? Анатолий Горгуль: Всё время думаю о роли. 24 часа. Актёры так устроены. В голове всё время - работа, работа, работа. - Вы играете немца. Как вы к нему относитесь? Среди тех сотен ролей, которые вы сыграли за свою жизнь, эта чем-то выделяется? - Я играю генерал-фельдмаршала Клейста. Это, кстати, историческое лицо. Он сидел после войны в наших лагерях. Клейст - сложная личность. Такие образы интересно играть. Я вам скажу, что среди немцев было немало гуманистов. Но они были солдатами - выполняли приказ, давали клятву, давали присягу. А вообще это история о героическом поступке 16-летнего подростка Мартына Хребто, который одним выстрелом с расстояния 2 километров уничтожил целую армаду немецких самолётов. На протяжении спектакля фельдмаршал несколько раз встречается с мальчиком - он как две капли воды похож на его погибшего на войне внука, поэтому юный враг вызывает у него особенные чувства. - Скажите, а в вас теперешнем осталось что-то от того 4-летнего мальчишки, которого накрыла война? - Я и сейчас все помню по кадрам. Самолеты летели бомбить узловую станцию Тихорецк, А мы жили на станции Сосыка-1, между Тихорецком и Павловской. За несколько домов от нашего была замаскирована зенитка. Эта зенитка стала стрелять по самолетам. Немцы развернулись и пошли на круг бомбить нас. Во время взрыва мама прикрыла меня собой. Когда все затихло, я посмотрел на нее - все лицо было засыпано турлучной пылью, я увидел распоротый живот и кровь. Вытираю пыль с ее лица, кричу: «Мама! Мама!» Пытаюсь открыть ей глаза, а она молчит. Я понял, что случилось что-то страшное, трагичное. Мудрецы говорят: «Все в мире приходящее, кроме любви и человеческой трагедии». Поэтому пусть я даже будут жить 800 лет, я никогда не забуду маму. - Анатолий Сергеевич, ваш отец с войны вернулся? - Да, и наша соседка стала моей мачехой. Первой из трёх. Отец много работал. Но когда соседи ему рассказывали, что меня заставляют пасти коров, а мачехины дети спят, ну как в сказке, помните, он брал меня за руку и уходил. Да у меня характер ещё такой был - я не жаловался, а убегал из дома, садился на пригородный поезд. Лишь третья его жена - Евдокия Семёновна - стала мне второй матерью. Бог её наградил за доброе сердце - прожила она 96 лет. А папа умер рано - в 1965 году. Нет зазора между актёром и персонажем - Анатолий Сергеевич, когда позади такая большая жизнь, что для вас, как для человека, самое главное? - Доброта. А сейчас многие забыли, что у них есть сердце. - У вас были успешные роли в кино, среди них главная - вы сыграли князя Александра Невского в фильме «Житие Александра Невского». Но вы говорите, что не любите его. Почему? В кино трудно оставаться собой, Горгулем? - В театре я сотворец своей роли. В кино - манекен. А если ещё режиссёр диктатор... В театре я всегда отстаиваю своё видение, доказываю, почему мой образ должен быть именно таким. В кино ведь как - могут снять конец, потом середину, нарушается какая-то логика развития действия, сверхзадачи. Актёр всё время должен находиться в эпохе своего персонажа - приходится много читать, особенно, если постановка историческая. Как говорил Станиславский: нет зазора между актёром и персонажем. Вот тогда получается полное перевоплощение. - Были ли у вас такие работы, когда вы чувствовали себя на сцене абсолютно счастливым, как артист, человек? - Прекрасное творческое время у меня было в Оренбурге - в спектакле «Перебежчик» я играл немца, тоже человека гуманистических взглядов. Я на всю жизнь сохранил благодарную память к рыжему немецкому врачу, который меня выходил во время войны. И на сцене мне везло на «добрых» немцев, если можно так выразиться. После взрыва и смерти мамы у меня были сильно изранены ноги. И когда хирург меня лечил, он вытащил все раздробленные косточки из пальцев, у меня несколько пальцев без костей. Мало того, он ещё оставил нашей медсестре марганец для полоскания. На Кубани тогда стояла сильная жара, и если бы не его внимание и доброта, у меня просто началась бы гангрена. - Лично я не могу смотреть военное кино, читать книги, я не понимаю, как люди всё это вынесли. Но в жизни ведь всё было в тысячу раз страшнее. - Да это был ад на земле! Сколько лет я мальчишкой просыпался ночью с криками, помню, падал со второй полки вагона в поезде. Мне у старушек страх воском выливали. Нервный был, сложный. Да сложным и остался. Для актёра это, наверное, неплохо. - На вашем счету столько разных ролей. Кого всё-таки сложнее играть: положительного героя или отрицательного? - Лучше, интереснее для актёра всегда - характерный образ. Есть поле деятельности. Можно найти какое-то пластическое решение, использовать краски голоса. А герой? Ну что герой? Он должен нести эту свою положительную харизму. Но недаром зритель очень часто симпатизирует именно отрицательному персонажу, особенно если роль талантливо сыграна. Ведь любят же все цитировать Мюллера в «Семнадцати мгновениях весны», а не Штирлица. Хотя, я вам скажу, воплощение героя у артиста происходит подсознательно - он же не думает всё время, как поставить ногу или повернуть голову. На это работают его нервные клеточки. Подлянка для артиста - А какую роль вы хотели сыграть, но не сыграли? - Когда Михаил Куликовский был главным режиссёром, я к нему обратился с просьбой дать мне сыграть Хлестакова. Я его для себя представлял не фарсовым персонажем, а, скорее, трагическим героем. И он мне ответил: «Может, ты и прав. Но, считаю, если хочешь сделать подлянку артисту, дай ему сыграть то, что он просит». Я потом подумал, может, он и прав. Ведь мы же себя со стороны не видим. А режиссёр оценивает каждого артиста объективно. Да мне вообще грех жаловаться на актёрскую судьбу. Скажут, зажрался. Я переиграл столько разных характеров. Актёрская жизнь - очень сложная штука. И вытащить счастливый билет не каждому суждено. - Анатолий Сергеевич, почему зрители должны прийти на премьеру спектакля «Мартышка»? Пригласите их через нашу газету. - В чём главная заслуга автора пьесы Владимира Рунова? Красной нитью всего спектакля идёт тема патриотизма. Но не пафосного, квасного, а настоящего, скромного. Когда во время войны дети наравне со взрослыми, убегая из дома, прибавляя себе возраст, шли воевать с фашистами, они же не думали, что совершают подвиг, что они патриоты. Просто не могли иначе - воевали их отцы, братья, сёстры. Сейчас как никогда об этом важно говорить. Мы слышим, что на Вечном огне молодёжь позволяет себе жарить шашлык, подростки нападают на ветеранов, чтобы отнять их пенсию или ордена. Как мы дошли до такого? Я не знаю. Поэтому я приглашаю на спектакль родителей с детьми - школьники обязательно должны увидеть эту историю. - Какой образ у вас рождает театр? - Я представляю театр как большой лайнер. Зрители - это пассажиры. Они садятся в кресла, включается музыка. Как стюардессы выходят на сцену актрисы и актёры, и лайнер набирает высоту. И люди постепенно забывают о работе, неоплаченных счетах по ЖКХ, личных переживаниях. Всё это остаётся на земле. И вдруг среди бела дня ты видишь, что под тобой кипельные облака, а над тобой - звёзды. Днём - звёзды! Когда театр настоящий - должно быть так.