«Каждый большой художник невыносим» – Гергиев, Долин, Бондарчук о Германе-старшем

20 июля Алексею Юрьевичу Герману, символу «Ленфильма» и одному из самых важных российских кинорежиссеров, исполнилось бы 80 лет. На киностудии прошел вечер его памяти – своими воспоминаниями поделились Алексей Герман-младший, Любовь Аркус, Федор Бондарчук и многие другие. Алексей Герман-мл, кинорежиссер: Всегда была большая проблема, что дарить папе. Он требовал подарков утилитарных или мужественных, особенно от меня. То говорил: “Лешка, что-то топора у нас нет, подари его мне”. То требовал какую-то деталь для хозяйства или станок, потому что решил заняться рукоделием. Но никогда потом их и не распаковывал. А все последние годы он рассказывал, что ему нужен фонарь – большой, который будет долго работать. Мне кажется, что папа и мама (сценарист Светлана Кармалита – Прим.ред.) были этим фонарями, которые высвечивали лучшее, талантливое, необычное. Думаю, что сейчас они ими уже не являются, а вот маяком остались. И я рад, что на этот маяк сегодня пришло много людей». Армен Медведев, киновед, профессор ВГИКа: Алексей Юрьевич не был простым человеком. Я помню, как все дамы “Ленфильма” называли его не иначе, как “Лешечка”. Но Лешечкой он не был. Он был человеком резким и острым. В его фильмах лица знакомых актеров, которых много раз видел, иные. По-иному высвечены внутренне». Федор Бондарчук, режиссер: Первое мое осознанное восприятие и впечатление от фильмов Германа было на ленте “Мой друг Иван Лапшин”. На московскую премьеру собрался весь кинематографический свет страны. Возможности попасть туда не было – я каким-то чудесным способом через черный ход оказались в зале и сидел на лестнице, потому что зал был забит до отказа. произвел На меня сильнейшее впечатление произвел кинематографический язык картины. Ничего подобного я не испытывал. Вселенная Германа в истории кино есть и будет, и она оказала на меня большое влияние как на режиссера». Анастасия Мельникова, актриса: Незаменимые есть. Потому что чем больше проходит времени, тем больше его не хватает. Когда мне говорят, что время лечит – это неправда. С каждым днем его не хватает все больше и больше». Валерий Гергиев, художественный руководитель Мариинского театра: Алексей Юрьевич навсегда останется одним из символов Санкт-Петербурга. Настоящий ленинградец и петербургский интеллигент, он неразрывно связывал свою жизнь и творчество с нашим городом». Юрий Гусман, режиссер: Мой друг, замечательный русский поэт Дмитрий Быков, написал стихи. Они звучат в первый раз: Чего скрывать? Мы знали Германа.Тому свидетель Герман-сын.Мы знали мастера и гения, Но как он был невыносим!Он мучал зрителей как пленников, Он пер отважно на рожон.Чего хотел от современников, Того и добивался он.На «Хрусталеве» ли, на «Боге» ли,На днях военных двадцати, Его убить хотели многие.Ярмольник так уже почти.Он добивался невозможного,Он тратил деньги и года.Страшней средневековых рож егоБыл только сам он иногда.Он добивался звука верного,И он плевал на большинство, Конечно, все любили Германа;Но ненавидели его.Прошли года со страшною силоюМенялась жизнь, менялась Русь.Такою стала выносимою,Что я порой ее боюсь. Везде – от тулы и до купчиныНет больше бешеных сердец.Все так улыбчиво, уступчиво,Так деликатно, что вообще.Ни фанатизму беспримерного, Ни этих босховских гримас. Как нам комфортно тут без Германа!Почти как Герману без нас». Антон Долин, журналист, кинокритик: У Алексея Юрьевича было гениальное качество, которому каждый большой русский художник должен научиться. Каждый большой русский художник, конечно, нарцисс. Каждый большой русский художник невыносим. И Алексей Юрьевич был нарцисс и невыносим. Но ему удавалось соблюсти при этом невероятную долю самоиронии. Я не знаю, как: он как будто постоянно видел в зеркале какой-то шарж на себя, смеялся над собой. Поэтому его фильмы, в отличие от других русских гениальных режиссеров, полны юмора и иронии. Они немножко закопаны, странные и диковатые – непонятно, в каком месте надо смеяться и стоит ли вообще, но, тем не менее, – это всегда есть. Даже в самых жутких сценах. Юмор – это спасение русского человека во тьме. Это у него было, и осталось в его фильмах. Герман и Кармалита делали фильмы для своего народа. У многих прекрасных режиссеров творчество – исследование себя. Для Германа и Кармалиты оно было исследованием того мира, страны, истории, из которых они выросли». Леонид Ярмольник, актер: Алексей Юрьевич – очень тяжелый человек. Невероятно. Тяжесть его состояла в том, что, будучи гениальным, видящим жизнь, явления, события по-своему, он хотел, чтобы его глазами смотрел зритель. При этом он был всегда абсолютным ребенком: капризен и упрям. С этим справлялся только один человек – Света (Светлана Кармалита –Прим.ред.). Она его адаптировала. Мы все прекрасно понимаем, что Алексей Юрьевич был инопланетянином, с точки зрения его мозгов, фантазий, таланта. С одной стороны, она переводила на германовский язык то, что вокруг происходило в этой жизни, чтобы он понимал. А когда Алексей Юрьевич пытался что-то объяснить, Светлана с германовского языка переводила это нам». Константин Лопушанский, кинорежиссер: Алексей Юрьевич был потрясающе остроумным человеком. А еще всегда был афористично точен. Однажды он сказал о Тарковском, что “Андрей Рублев” перевел нас всех на другую сторону улицы, имея в виду понимание кинематографа. Потрясающе точная фраза, но она в полной мере относится и к самому Алексею Юрьевичу. Его кинематограф всех нас, особенно питерских режиссеров, тех, кому счастье выпало с ним общаться и дружить, безусловно перевел на другую сторону улицы. Первый раз я смотрел его кино на высших режиссерских курсах. Это было “Двадцать дней без войны”. Ошеломляющее было впечатление, потому что ты выходишь после фильма и не понимаешь, время ли отразилось в нем или он во времени. С ним действительно было очень трудно дружить и общаться, но традиции, которые он заложил – великие. О таких людях кто-то из классиков сказал замечательно: жизнь кончилась, началось бессмертие». Любовь Аркус, режиссер, главный редактор кинематографического журнала «Сеанс»: Когда я пытаюсь своим студентам-ученикам очень коротко и примитивно объяснить немыслимый, единственный в своем роде, феномен кинематографа Германа, всегда говорю одну вещь. Был рыцарский роман, и многие писали в этом жанре, а потом на их плечах, собрав все черты жанра, возник великий «Дон Кихот» и Сервантес. С одной стороны, Герман разрушил монолит, нарратив, разбил его на миллиарды кусочков и подробностей. Из этих осколочков он пересобрал совершенно новый мир. Когда утихнут все страсти (положительные и отрицательные стороны архипелага, который назывался советской цивилизацией), главным свидетельством о том, что же это было, станут фильмы Германа. Не документальная хроника, а именно фильмы. Это великий образ». Текст: Ксения Мишина