Лев Ганкин: «Богемская рапсодия» получилась чуть более уважительной, чем нужно»

Лев Ганкин: «Богемская рапсодия» получилась чуть более уважительной, чем нужно»«Богемская рапсодия» как-то разом стала темой номер один. Можно открыть ленту в соцсетях – и обнаружить, что из десяти последних постов пять посвящены Фредди Меркьюри. Но есть ли смысл учить по фильму историю группы Queen? И о ком еще из музыкантов стоило бы снять кино? Рассказывает Лев Ганкин, музыкальный журналист, ведущий радиостанции «Серебряный дождь». — Достаточно просто произнести «Фредди Меркьюри» — и ажиотаж обеспечен. Но, словно распаляя зрительский интерес, авторы фильма еще и снимали его очень долго, около десяти лет. Менялись исполнители главной роли, режиссеры… Поэтому, когда «Богемская рапсодия» наконец-то вышла, все бросились смотреть, что в итоге получилось. — И что получилось, на ваш взгляд? — Получился неоднозначный фильм. Многое в нем хорошо – да и в принципе группа Queen давно заслуживала фильма в свою честь. Все актеры идеально «попали» в образы своих героев. И, конечно, музыка – ее в фильме, как следовало предположить, много. Но при этом – очень слабый сценарий и совершенно неживые диалоги. Герои произносят какие-то формулы из учебников по политкорректности… — Фредди Меркьюри так не говорил? — В 1975 году так никто не говорил. Да в принципе так никто не говорит. В репликах героев нет жизни. В музыке она есть, а в диалогах – нет. И еще одна претензия к фильму – он получился довольно поверхностным. Большие куски истории упущены, некоторые эпизоды расставлены не в совсем хронологически правильной последовательности. Но, видимо, таковы законы кинематографа. — То есть кино не может быть глубоким по определению? — В кино невозможно показать все. Если бы это был не фильм, а сериал, тогда, наверное, авторам удалось бы раскрыть больше интересных деталей. Например, рассказать потрясающую историю о том, как записывался хит We will rock you. — Расскажите сейчас, что это была за история? — В фильме показано, что Брайан Мэй (и это чистая правда) придумал ритмический рисунок для песни: два удара ногой – один хлопок в ладоши. — Тун-тун-хлоп, тун-тун-хлоп… Сразу на хоккей захотелось! — Точнее, на футбол. Идею хита подсказали фанаты группы Queen. Однажды перед концертом они начали распевать гимн футбольных болельщиков. И музыканты подумали: «Хм, у нас уже был рок, была опера, был водевиль, мюзиклы… А вот спортивной кричалки у нас пока не было. А давайте!» Так вот, в музыкальной студии записали около ста дублей вот этого «тун-тун-хлоп». В Queen вообще любили писать едва ли не каждую партию отдельно, а потом сводить все воедино. А здесь в финальной версии музыканты не просто наложили один дубль на другой, а сделали наложение с небольшой задержкой – в одну, три, пять долей секунды. И звук стал действительно объемным. Потому что, если мы с вами просто ударим ногой и сделаем хлопок в ладоши… — Это будет звук 2D. А у Queen получился 3D. — Именно. Но в фильме эту историю не показали, а жаль. И, конечно, история с Лайв Эйдом. Фильм завершается триумфальным концертом Queenв на фестивале Лайв Эйд – это чистая правда, был и концерт, и триумф. Недостоверна лишь одна деталь: Фредди Меркьюри тогда еще не знал, что у него СПИД. О диагнозе он узнал уже после фестиваля, а не до, как показано в фильме. — Но это законы жанра. В кино нужно поднять зрительские эмоции до пика. — Да, жизнь не всегда подстраивается под киношные сценарии: события складываются не «как красивее», а просто – как складываются. Но, с другой стороны, Роджер Тэйлор и Брайан Мэй регулярно консультировали создателей фильма – и, раз они решили, что так можно, то – о чем спорить? Значит, так действительно можно. — Почему фильмы о музыкантах становятся настолько популярными? Летом с бешеным успехом прошел российский фильм о группе «Кино»… — С фильмом про группу «Кино» отдельная история. Наш рок, в отличие от западного, совсем плохо отображен в кинематографе и картина эта появилась, что называется, на безрыбье. Кроме этого, сыграла и ситуация с режиссером Кириллом Серебренниковым — словом, фильм был обречен на успех. А Queen – это музыка, которая никогда не выходит из моды. Но, еще раз подчеркну, художественный фильм нельзя воспринимать как… — Как учебник? — Скорее, как попытку открыть какие-то новые факты. В нем — лишь то, о чем вы и раньше знали. Ценность его – эмоциональная, а не информативная. — Если бы вы могли выбрать, про кого из российских музыкантов снимать фильм… кого бы предложили? — В России много исполнителей, которые заслуживают кинематографического осмысления их творчества. Думаю, про «Аквариум» вполне можно было бы снять – группа с огромной, извилистой историей. Про ДДТ, про «АукцЫон» — об этих группах есть, что рассказывать! — Но где найти человека, который сможет это сделать? — Вопрос. Музыка – слишком серьезное искусство, чтобы снимать о ней фильм на коленке. Можно пойти по другому пути — построить весь фильм в клиповом, поверхностном стиле. Есть такое понятие – DIY, Do it yourself. Снять фильм про какую-нибудь панк-группу по принципу DIY – почему нет? — Вы почему-то перечислили только мужские группы. А Жанна Агузарова? Земфира? — Это довольно трудные дамы. Они, конечно, замечательные артистки, Земфира – вообще гениальная певица, но я бы не взялся делать о них фильм. Опасно… — Как бы они потом не подкараулили в темном переулке? — Да, что-то вроде этого, — улыбается Лев Ганкин. – Но если бы такое кино появилось… У Агузаровой, думаю, это был бы фильм-фантасмагория, у Земфиры – мне даже сложно представить, что могло бы быть. В любом случае, кино создавалось бы по принципу «как Земфира видит Земфиру». Она не отдала бы фильм про себя на аутсорсинг. Хорошо ли это? Не уверен. Взгляд со стороны довольно важен. — То, как Земфира видит Земфиру, можно понять, побывав на ее концерте. — Да, ее творчество, ее стилистические метания – отражение ее внутреннего мира, а фильм – это взгляд со стороны. Даже «Богемская рапсодия» получилась чуть более уважительной, чем надо. И произошло это в том числе и потому, что Мэй и Тейлор слишком держали руку на пульсе. Кстати, вы знаете, что изначально режиссером и исполнителем главной роли должен был быть Саша Барон Коэн? Не факт, что его кино понравилось бы фанатам Queen – наверное, все бы плевались. Но это точно был бы взгляд со стороны, произведение, отдельное от музыки группы. А так… получился музыкальный клип длиной в 2,5 часа. — Если опять перейти от Queen к России. На ваш взгляд, какая она, современная отечественная музыка? Раньше было просто: 1 января посмотрел «Песню года» — все понял насчет трендов на ближайшие 12 месяцев. — Не смотрите «Песню года», — смеется Лев Ганкин, — если говорить о поп-музыке и молодежи (фокус-группой поп-музыки всегда была молодежь), то, конечно, молодежь слушает рэп, хип-хоп. В нем происходит много занятного… У нас – чуть меньше, чем на Западе (там вообще рэп – самый активно развивающийся стиль). — Рэп – это новый рок? — В принципе, да. Рэп – это новый рок, рэп – это новая поэзия. В пространстве западной музыки выходят совершенно фантастические альбомы, которые останутся в веках – имею в виду творчество Кендрика Ламара или Канье Уэста. У нас с рэпом чуть хуже потому, что эта музыка для нас импортированная. Мы ее впитали, переработали, но рассчитывать на какие-то высказывания, имеющие общемировое значение, у сегодняшних российских исполнителей нет оснований. Но жанр развивается бурно и, главное, внутри него есть много разного. С одной стороны, есть Баста, с другой – Хаски, с третьей – Оксимирон. Когда музыкальный жанр, как грибница, начинает прорастать и распадаться на разные побеги (не знаю, есть ли у грибницы побеги и простят ли меня за такое сравнение биологи), это означает, что он живет на полную катушку. — А что с роком? Его золотое время прошло? — С роком все не так хорошо, но появляются молодые симпатичные группы – в Москве, например, проводится фестиваль «Боль». Это шоу-кейс для некоммерческих артистов – и на нем есть, что послушать. Люди по-прежнему собираются вместе, по-прежнему хватаются за гитары – значит, пациент скорее жив, чем мертв. — Почему тогда огромные деньги зарабатывает не рок и не рэп, а попса? — Я не очень люблю слово «попса» — в нем есть негативный оттенок, что мешает объективно оценивать реальность. Поп-музыка бывает разная. Вообще, разделение на поп и рок – это наша, российская реальность. Битлз – это поп-музыка. И даже Роллинг Стоунз – тоже поп-музыка. На Западе рок – это просто подвид популярной музыки. Всегда были и есть артисты, готовые раздвигать границы привычного. Мадонна, Леди Гага, Бейонсе… Кстати, вот и девушки у нас появились. Их музыка была разной, порой – очень личной, но она выходила за границы привычного. Я убежден, что такие же качественные поп-композиции появляются и в России. В широковещательной поп-музыке тоже появляются треки, явно сделанные с учетом вполне актуальных веяний продакшна и всего на свете. Конечно, по телевизору такое показывают редко, но… Слушайте, даже то, что показывают по телевизору – это вовсе не «третий сорт – не брак». Все эти мастерские Игоря Матвиенко или Максима Фадеева – это далеко не последние кузницы в мире поп-музыки и они выдают, мягко говоря, не самые стыдные звуки. Я меньший специалист в этом материале, чем в андеграудном, но совсем не рекомендовал бы отвергать его весь как зашквар и позорище. — Но при этом примеры российских исполнителей вы даже не приводите! Из иностранцев же сразу вспомнились и Мадонна, и Леди Гага… — Ну хорошо. Например, Ёлка. Или несколько лет назад у группа «Винтаж» появилась песня «Ева» — и это как раз то самое, за что не стыдно. Но, повторюсь, я не настолько в теме, чтобы привести вам пример чего-то, выпущенного только вчера. — Почему российская музыка не становится популярной на весь мир? Она вообще сможет когда-нибудь преодолеть границы СНГ? — Главный барьер здесь – языковой. А французская музыка бывает популярной на весь мир? Мы можем назвать три или четыре имени – при том, что во Франции мощная сцена. А аргентинская музыка, а японская? Разве что направление джей-поп – но это не столько музыка, сколько субкультура в целом. Так или иначе, музыке, которая производится вне англо-американского контекста, сложнее прозвучать на весь мир. Английский – язык международного общения и два самых популярных музыкальных рынка – это по-прежнему ВВС-чарты в Великобритании и Billbord в США. Туда довольно сложно пробиться, хотя… если мы возьмем нишевые истории, то большое количество российских рок-групп, в том числе и совсем юных, ездят с турами и концертами по Европе. Женя Горбунов и группы «ГШ»/Glintshake, «Интурист», Ic3peak прекрасно гастролируют в Германии и Великобритании, выступая там на фестивалях. Да, это андеграудная музыка, которая не попадает хит-парады, но ей удается преодолевать географические границы и звучать на Западе. Конечно, проще тем, кто поет по-английски. Но я – как раз из тех, кому интереснее слушать музыкантов, которые поют на родном языке. И знаю, что я такой не один. Английский – это все-таки унификация. — И на английском музыканты уже не могут сказать то, что сказали бы на родном им русском, итальянском или японском? — Смотрите: в России есть группы Pompeya и Tesla boy. Они лет десять назад научились играть инди-рок, абсолютно неотличимый от инди-рока Европы или США. Они просто факсимильно сняли с них копию – и до какого-то момента это воспринималось очень круто, потому что – ого, наши умеют не хуже, чем! А потом странным образом обнаружилось, что содержания в этой музыке – меньше, чем в произведениях чуть более неуклюжих, чуть менее профессиональных, зато искренних и сделанных на русском языке. И последний альбом Tesla Boy вышел с заметно модифицированным саундом. Антон Севидов, видимо, и сам понял, что этот колодец уже исчерпан и нужно двигаться в другую сторону. Я это очень приветствую: музыка становится менее эпигонская. — Знаете, поймала себя на мысли, что мне интереснее слушать песни, слова в которых не понимаю. — Да, в этом случае голос выступает как отдельный инструмент – фонетический, интонационный, но не как носитель смысла. И тогда смысл в песню вы можете вложить тот, что хочется вам. — Точно. А потом читаешь вдруг перевод – и разочаровываешься… — Это тоже случается. Вообще, считается, что российская рок-музыка логоцентрическая, то есть главное в песне – не музыка, а текст. А западная традиция, скорее, звукоцентрическая. Это отчасти так… А отчасти не так. — Вы сейчас напомнили синоптика, который говорит, что вероятность дождя – 50%. — Логоцентричность была характерна для рока 80-х годов, когда песни несли разумное, доброе, вечное. Сейчас другая ситуация и все эти позиции «нам важнее текст» и «нам важнее музыка» слегка устарели. В лучших образцах популярной музыки важно все. Даже если мы слушаем текст на непонятном языке, все равно хочется доверять артисту и быть уверенным, что его песня… — Хорошая и правильная? — Интересная. Музыка не обязана быть правильной. Она должна быть интересной и зажигающей. — Лев, а вы что слушаете в свободное от музыкальной критики время? — Я никогда не знаю, что отвечать на этот вопрос, потому что слушаю огромное количество совершенно разной музыки. Если хочу отвязаться от всего, включаю «Битлз» — это великая группа, которую очень люблю, и которая помогает поставить точку и завершить разговор. А вообще, у меня есть несколько параллельных слушательских стратегий. По роду работы слушаю очень много современной музыки – по пять-семь новых альбомов в неделю: чтобы понимать, что в мире происходит. Кроме этого, я коллекционирую виниловые пластинки – в основном, редкую музыку 70-х годов: психоделический рок, прогрессивный рок, краутрок и так далее. Наверное, именно в этом я разбираюсь энциклопедически – в отличие от современной музыки, которую знаю лучше среднестатистического пользователя, но все равно не исчерпывающе. Редакция выражает благодарность Центру автомобильного искусства «Мерседес-Бенц Плаза» за помощь в организации интервью. Справка: Музыкальный критик Лев Ганкин приезжал в Нижний Новгород по приглашению «Мерседес-Бенц Плаза» для участия в закрытом показе фильма «Богемская рапсодия», который прошел в кинотеатре «Орленок». После фильма состоялась открытая дискуссия о творчестве Фредди Меркьюри и группы Queen, их истории и музыкальных достижениях. 18 +