"Нашей афишей может гордиться любой театр мира". Евгений Миронов — о жизни и новых ролях

Принято считать, что первое впечатление самое яркое, точное и потому незабываемое. Похоже, именно такое впечатление произвел на турецких зрителей народный артист России Евгений Миронов, который впервые выступил в Турции как театральный актер. В программу ХХП Стамбульского международного театрального фестиваля, проходящего с 17 ноября по 4 декабря, впервые после почти 15-летнего перерыва, был включен спектакль из России, которым оказался "Гамлет/Коллаж" Государственного театра наций. В постановке шекспировской трагедии, осуществленной известным канадским режиссером Робером Лепажем, все роли играет один актер — Евгений Миронов. Спектакль из России был показан дважды — 22 и 23 ноября, и оба раза зал, рассчитанный на две с половиной тысячи мест, был полон. С аншлагом прошла и встреча Евгения Миронова со зрителями, в ходе которой актер рассказал о двух Гамлетах в своей творческой судьбе, о разнице между русским актером и его зарубежным коллегой, а также об отношении к Монеточке и рэперам, о новых ролях и непреложных правилах жизни и творчества. Фрагменты публичного интервью актера — в материале ТАСС. О двух Гамлетах Я — счастливый артист, потому что уже дважды сыграл Гамлета. Первый раз это случилось в 1998 году в спектакле великого немецкого режиссера Петера Штайна, который поставил шекспировскую трагедию с российскими актерами, и я исполнял заглавную роль. Второй раз мне предложил сыграть "Гамлета" знаменитый канадский режиссер Робер Лепаж, и я решил, что надо согласиться, хотя в данном случае я должен был сыграть все роли. "Гамлет/Коллаж" был задуман как моноспектакль. Не скрою, что, во-первых, был озадачен тем, что мне придется играть так много ролей, это большая ответственность, нужно было найти правила игры с режиссером. Нужно было понять, как, например, Лаэрт отличается от Клавдия. Чтобы зритель точно понимал, что это другой персонаж, другой характер даже чисто визуально. К примеру, у Лаэрта — усы, у Клавдия — борода. Женщины тоже должны отличаться — Офелия от Гертруды. Такие детали не сразу нашлись, но нашлись, и стало легче, кроме того, надо было понять, по нашей системе Станиславского, историю каждого персонажа. Но, конечно, самая большая сложность была освоить технику. Наш куб, в котором разворачивается действие, как шкатулка, начинен реквизитом, необходимым для быстрого переодевания. На первых прогонах мне помогали мои гримеры, которые что-то надевают на меня в темноте, а я спрашиваю: "Кто я?" Мне отвечают: "Полоний". Понял, не Гертруда. Впрочем, у меня есть дублер, который помогает "обманывать" зрителя, когда есть быстрое переодевание. Для себя я решил, что в спектакле "Гамлет/Коллаж" играю артиста, творческого человека, в голове которого много героев, много персонажей. Рассказывая о них, я словно борюсь с какими-то своими "демонами". А пройдя эту сложную историю, испытываю очищение, катарсис. Об отличии русского от зарубежного актера Мне повезло, я играл в спектаклях многих зарубежных режиссеров, мастеров с мировыми именами. Но у них, в отличие от российских коллег, несколько иная система работы с актером. Я же — выпускник Школы-студии МХАТ, которую основали соратники Станиславский и Немирович-Данченко. И школа русского психологического театра у нас, конечно, в крови. Но дальше, когда я уже закончил Школу-студию МХАТ и стал артистом, мне стало интересно узнавать про другие школы и про то, как театр развивается сейчас. И вот в этом направлении я и планомерно двигаюсь. Одной из поворотных встреч в моей жизни была встреча с великим немецким режиссером Петером Штайном, который поставил древнегреческую трагедию "Орестея" Эсхила в Москве, с московскими артистами, и мы с этой постановкой объездили весь мир (премьера состоялась в 1994 году — прим. ТАСС). Я впервые столкнулся с такой жесткой, техничной, как "Мерседес", школой, и это был, наверное, самый сильный провал в моей жизни. Я играл Ореста, главную роль, абсолютно точно следуя указаниям режиссера: я был холоден, я убивал мать Клитемнестру, не моргнув глазом, протыкая ее грудь мечом... А в зрительном зале не было никакого отклика, не было сочувствия, к чему привыкли русские артисты. В газетах писали: "Миронов провалился". Это был большой урок для меня. Я понял, что мне необходимо найти этого героя по нашей, русской психологической школе: какой у него характер, как он мстит за смерть отца своей матери.. И я стал разбираться. Оказалось, что Орест не был рожден мстить, он интеллигентный, мягкий, нежный человек, а судьба, рок заставляла его идти по стопам своих предков и жестко мстить, в чем потом он страшно раскаивается. Таким образом, я прошел всю биографию своего героя, и родился на сцене как Орест. После этого в Париже, на гастролях, про меня написали хорошие слова... При этом, когда я стал художественным руководителем Театра наций, одной из идей было познакомить русскую публику, русских артистов со школами мира. И в нашем театре сейчас такая афиша, которой может гордиться любой театр мира. Там есть и легендарный американский режиссер-авангардист Роберт Уилсон, и канадец Робер Лепаж, и латвийский режиссер Алвис Херманис, и немецкий театральный режиссер Томас Остермайер. Это все абсолютно разные направления, разные школы. Это очень интересно, потому что всегда учишься. Но важно не потерять самого себя, а для меня не потерять себя означает все-таки идти от корней русской психологической школы и понимать, что ты играешь живого человека. Для себя я определил, в чем российские артисты отличаются, например, от немцев: русские артисты плачут и умирают по-настоящему. И это очень непродуктивно, но так нас учили. А если ты плачешь по-настоящему, соответственно, ты пропускаешь через себя, по-другому не может быть. Когда я снимаюсь в кино с американскими артистами или с немецкими, я вижу, как в кадре, перед тем, как снять какую-то эмоциональную сцену, где нужно плакать, гример подносит актеру палочку такую, которая ужасно пахнет, у актера на глазах появляются слезы, и сразу после этого звучит команда: "Мотор!" Для нас это невозможно, это плохой артист для нас. А там это не плохие артисты, они просто потрясающе умеют обманывать. Но и там тоже есть актеры, которые замечательно работают вживую, как говорится, на разрыв аорты. Ведь актерский организм, как скрипка Страдивари, ее только нужно правильно настроить. Надо доверять этому организму, не врать ему, тогда он тебя не подведет. Об "Идиоте" и "Иванове" К каждой роли требуется отдельный подход. Общего рецепта нет. Кто-то дается легче, кто-то сложнее. Сложнее всего было найти "ключик" к Мышкину, которого я играл в телесериале по роману Достоевского "Идиот". Как всегда, я обложился литературой. В случае с Мышкиным мне важно было узнать, что такое эпилепсия, потому что Мышкин эпилептик, и мне не хватало информации. И вот я уже в гостинице, в Петербурге, завтра у меня съемка, и мне нужно играть приступ эпилепсии, который происходит у моего героя. Мне не спалось, в час ночи я спускаюсь из своего номера вниз, за водой. И вдруг слышу крик, какого в жизни никогда не слышал: то ли это песня, то ли вой, то ли крик с ножом. Я оборачиваюсь и вижу, что в нескольких метрах от меня лежит женщина, у которой случился припадок. И а я — нет, чтоб подбежать, схватить, помочь, — стоял и наблюдал за этим ужасом. А утром я уже сыграл Мышкина в припадке. Я нашел, я увидел. Вот такая жестокая профессия. Характер Мышкина мне не сразу удалось постичь. Ничто не помогало, пока я не понял, что к роли надо идти изнутри, исходя из романа. Ведь Достоевский хотел написать современного Иисуса Христа. Он говорил, что до этого в литературе был только один случай, когда это удалось. Это у Сервантеса Дон Кихот, но там это было в юмористической манере. Я понял главное — Мышкин не умеет врать. Роман начинается, когда ему 23 года, из них 20 лет он был в больном состоянии, значит, по большому счету, остался трехлетним ребенком. Я наблюдаю за детьми и вижу, что в пять лет они уже умеют хитрить, очень честно врать, они уже заражены родителями, взрослыми, а в 3 года они еще находятся в состоянии абсолютной правды. При том, уже играя Мышкина, я попробовал прожить один день, как он, без лукавства, дипломатии, этикета, — в абсолютной правде. Сказать честно, я не выдержал. Или вот "Иванов", которого мы поставили два года назад. Это первая пьеса Чехова, он написал ее про депрессивного эгоиста. Сложнейшая роль. Я не знаю, какая степень депрессии у моего персонажа, но я попытался погрузиться в его жизнь сейчас. Больная жена, семья, никто не работает, все на нем, долги страшные. Ему просто некогда депрессировать, ему надо выживать. И как я посмотрел, подумал, какое количество ивановых.. Вот таким я его и играю. О Монеточке и рэперах Видимо, сейчас я созрел для того, чтобы, с одной стороны, передать, что я умею, молодым, а, с другой стороны, научиться у молодых. Сейчас, например, есть очень молодая и очень популярная поп-исполнительница Монеточка. Мне дал ее послушать замечательный режиссер Андрей Могучий. Он хочет, чтобы Монеточка сыграла в его спектакле. Я понимаю, что я отстал со страшной силой, отстал, потому что это другое. Наверняка они такие же, как и мы в свое время. Наверняка мы были похожи на эту "Моменточку", во всяком случае, кто-то из нас. Я почему говорю именно про нее, потому что когда я посмотрел, то понял, что она серьезный человек, личность. Или я смотрю на рэперов, мне интересно природу понять, их устремления. Правда, батлы я долго слушать не могу — они все с матом, а я не так воспитан. Но они прямо, как два петуха, — честные, искренние, со своей жесткой правдой. Ты можешь сказать, что "это не мое". Но не знать этого ты не можешь. О будущих ролях Что касается моих новых ролей, то сейчас снимаюсь в ремейке американского сериала "Пробуждение". Его снимает молодой режиссер Эдуард Парри. Это будет психологический триллер. Создатели оттолкнулись от известного американского сериала, но он почти полностью будет переписан. Я впервые за всю карьеру играю следователя. Надо сказать, что готовился к роли серьезно, обучался профессиональным навыкам под руководством специалиста из следственного комитета, даже поучаствовал в следственном эксперименте. А в театре мне предстоит новая встреча с Чеховым. Художественный руководитель парижского театра "Одеон" Стефан Брауншвейг поставит у нас, в Театре наций, "Дядю Ваню". Я исполню главную роль. В других ролях будут заняты Анатолий Белый, Елизавета Баярская, Юлия Пересильд, Виктор Вержбицкий и другие замечательные актеры. Кроме того, канадский режиссер Робер Лепаж, тот самый, кто поставил у нас "Гамлет/Коллаж", снова будет работать в Театре наций. В новом спектакле буду занят не я один, как в "Гамлете", а 12 артистов. Какой материал выбран для постановки, пока не рассекречу, скажу лишь, что это будет русская классика. Репетиции начнутся в июле и будут проходить у Лепажа в Квебеке, а потом в Москве. Премьера состоится в 2020 году. Записала Ольга Свистунова