Владимир Конкин: Когда буду умирать, свой дневник сожгу

Владимир Конкин не снимается в кино более 10 лет. Но старшее поколение помнит его по фильмам «Как закалялась сталь», «Романс о влюбленных», «Аты-баты, шли солдаты» и «Место встречи изменить нельзя». В 90-е он занимался озвучиванием зарубежных картин. А с 1980 года пишет рассказы и эссе. А недавно Конкин выпустил в свет уже седьмую свою книгу – «Письма женщин». – Владимир Алексеевич, сегодня снимается самое разное кино. Вам оно не нравится? – На мой взгляд, большинство современных картин – малоодаренная ерунда. Например, кино о Фурцевой. Это просто полная чепуха, которую «незнайки» от кинематографа называют хорошей картиной. Я лично знал Екатерину Фурцеву, общался с ней и имею представление, как она разговаривала. А в фильме я увидел полное несоответствие с реалиями. Так и хочется сказать автору сценария: «Не берись за перо, если не знаешь, о чем пишешь». В свое время я учился в театральном и параллельно на историческом и скажу, что знание истории меня всегда выручало. И надо сказать, в советские времена, когда я снимался, режиссеры к актерам все-таки прислушивались, их утверждал художественный совет. А сейчас вряд ли режиссер или продюсер обратит внимание на какое-то предложение актера. Может, оттого и кино такое... Теперь у нас степень высшей культуры – передачи, где все высмеивается. «Камеди Клаб», например. Я никого не хочу осуждать, но это идеология разрушения. Она развращает людей, нарушает устоявшиеся традиции и нашу культуру. Сегодня культура, словно падшая женщина, и все вытирают об нее ноги. – Ваша визитная карточка – замечательный фильм «Место встречи изменить нельзя». Его и сейчас зрители смотрят с огромным удовольствием. Как думаете, почему он по-прежнему интересен? – Мне кажется, потому, что в этом фильме добро побеждает зло. А люди соскучились по торжеству настоящей справедливости. В подобных картинах сегодня общество нуждается. Кадр: фильм «Место встречи изменить нельзя» – А своей работой в фильме «Как закалялась сталь» вы довольны? – Вполне. Поначалу в роли Павла Корчагина планировали снимать актера Колю Бурляева. Николаю исполнилось двадцать пять лет, и он уже снялся у Андрея Тарковского. Был интересным, востребованным актером. Но его актерский опыт, как ни парадоксально, сыграл ему не на руку. Режиссер-постановщик Николай Мащенко задумал своего героя как «комсомольскую икону». Корчагин, по его словам, должен быть «сияющим человеком»... А я изначально должен был играть другого персонажа – Лещинского. Но потом все изменилось, и меня утвердили на главную роль. Съемки были непростыми. Я не всегда понимал, что от меня требует режиссер. А требовал он от меня «внутреннего нерва», от которого глаза наполняются смыслом... Я иногда плакал, не понимал, за что со мной так жестоко обходятся. Но прошли годы, и я безмерно благодарен режиссеру за то, что получилась такая стоящая картина. Молодежь, посмотрев кино, отправлялась строить БАМ. На студию приходило огромное количество писем, настолько зрителей затронул и взволновал фильм. Тогда меня в газетах называли «открытием века», мне присвоили звание заслуженного артиста. – В молодости вы были популярным артистом. И наверняка поклонниц хватало. Но вы сумели выбрать женщину на всю жизнь... Чем она вас покорила? – Моя супруга Алла покорила меня своей скромностью. Мы прожили с ней сорок лет, она ушла из жизни девять лет назад... Алла была дочерью моей классной руководительницы, а мой папа являлся председателем родительского комитета. И они постоянно обсуждали, как проводить школьные вечера. И когда однажды я присутствовал на одном из обсуждений, услышал, как скрипнула дверь, и показался носик. Алла принесла чай и быстро ушла. Тогда я еще сам не решился с ней заговорить, но ее воспитанность и манеру держаться отметил про себя и помнил целый год. А на следующий год, когда увидел ее опять, не мог упустить счастливый шанс и бросился очаровывать. Ухаживал за ней три года, прежде чем мы решили связать себя узами брака. Алла имела прекрасную профессию – могла работать переводчиком. Но послушала меня и не работала. Она занималась домом и детьми, делала это идеально. И я всегда был поражен ее терпением и мудростью. Ведь в семейной жизни бывало всякое. И чтобы на меня воздействовать, никакие оры – крики – вопли точно не помогли бы... Но Алле достаточно было только посмотреть на меня своим кротким взглядом, и я понимал, что натворил дел. Понимал, как был не прав, тут же исправлялся и бежал покупать ей новую шубу. (Смеется.) С женой Аллой // фото: Борис Кремер – У вас трое детей, внуки. Вы их научили чтить настоящие жизненные ценности? – У меня пять внуков, самую маленькую зовут Калиса, ей десять лет. Калиса полтора года жила в моем доме. А мой дом – это музей, где есть прекрасная библиотека, замечательная живопись, много фотографий. Это мой мир, он меня устраивает, мне в нем комфортно. Но, к сожалению, внучка ни разу не поинтересовалась, кто такие ее прабабушка, прадедушка. А ведь их фотографии висят на стенах. Я дерзнул ей поведать о нашей семейной истории и не увидел никакой реакции. Это трагедия, когда потомки не воспринимают жизнь своих предков. Я думаю, что у многих сейчас такая ситуация, они неинтересны своим детям и внукам. – Владимир Алексеевич, где вас сегодня можно увидеть, в каких творческих проектах? – Я часто гастролирую, играю спектакли от творческого объединения «Дети Мельпомены». Довольно много езжу с творческими вечерами. Пишу книги. Недавно закончил работу над седьмой книгой. Вообще всю жизнь занимался литературой, веду дневник. Каждый день описываю подробно. Знаю, что делал десять лет назад или пятнадцать. Но когда буду умирать, дневник сожгу, чтобы никто посторонний не прочитал. Там слишком много личных записей...