От румынов до первертов: еще 10 отличных фильмов с Каннского фестиваля

«Лента.ру» продолжает подводить итоги 72-го Каннского фестиваля: в воскресенье мы рассказывали о картинах-призерах основного конкурса, а теперь пришла очередь тех фильмов, что остались без наград (или на них и не претендовали, попав в параллельные секции киносмотра), но сумели произвести сильное впечатление и заслуживают того, чтобы ждать их появления в прокате или в сети.

«Малышка зомби» (Zombi Child), режиссер — Бертран Бонелло

Если программа Канн-2019 и предъявила совершенное, идеально задуманное, сконструированное и реализованное кино, то это «Малышка зомби», новый фильм француза Бертрана Бонелло («Ноктюрама», «Сен-Лоран: Стиль это я»). В современном Париже чернокожая девушка пытается освоиться в преимущественно белой элитной школе — параллельно же Бонелло показывает историю ее деда, на Гаити 1960-х ставшего жертвой зомбификации посредством вуду. В финале эти две сюжетные линии схлестнутся в пронзительном, кровожадном клинче — разом заклинающем наивную, бездумную апроприацию белой культурой культуры черной.

«Свистуны» (La gamora), режиссер — Корнелиу Порумбойю

Из всех режиссеров прогремевшей в 2000-х на мировых фестивалях румынской новой волны Корнелиу Порумбойю («12:08 к востоку от Бухареста», «Полицейский, прилагательное») всегда был самым разнообразным, способным снимать как искрометную социальную сатиру, так и глубоко личные, почти дневниковые документалки. «Свистуны» — еще одно этому подтверждение, своеобразный хичкоковский фильм румына, который переключается между Бухарестом и Канарами, между продажными ментами и драгдилерами-международниками (при участии неотразимой роковой красотки), чтобы рассказать историю о пропавших 30 миллионах баксов как прокоррупционную детективную комедию без стыда, принципов и тормозов — но с мощнейшим эхом киноманского свиста.

«Озеро диких гусей» (Nan fang che zhan de ju hui), режиссер — Дяо Инань

Одна из главных персональных претензий к призовому раскладу каннского конкурса — игнор замечательной картины китайца Дяо Инаня, криминальной драмы, снятой как будто глазами художника эпохи Ренессанса: только чудесным, почти божественным светом здесь наполняются неоновые вывески и всполохи мотоциклетных фар, пейзажи бедняцких кварталов и прокуренные тесные полуподвалы и забегаловки. Именно эта чувственность видения искупает тотальный пессимизм сюжета — истории о гангстере-угонщике, вокруг которого сжимается кольцо полицейской охоты и махинаций собственных корешей.

«Первая любовь» (Hatsukoi), режиссер — Такаси Миике

Частота и легкость, с которой Такаси Миике снимает кино, а также его склонность к сумасшедшим, а то и смехотворным приемам и сюжетным поворотам, могут настроить на несерьезное к его творчеству отношение. Зря — мало кто способен, работая в абсолютно любом жанре, так лихо доводить каноны и шаблоны до абсурда, очищая тем самым материю кино от клише. То же происходит и в «Первой любви», мелодраме о знакомстве боксера с опухолью и проститутки с зависимостью — их притяжение Миике усиливает то совершенно бесцеремонным криминальным сюжетом о якудза на хвосте пары, то и вовсе карикатурными явлениями призрака в простыне. Так или иначе — как всегда у Миике — эта эклектика работает, возвращая криминально-любовный жанр в золотые для него девяностые.

«Подъем» (The Climb), режиссер — Майкл Анджело Ковино

Характеристика «эксцентричный американский инди-фильм» уже давно превратилась почти в приговор — тем неожиданнее доложить, что и в этом специфическом формате все еще возможны откровения. В центре внимания дебюта Майкла Ковино (он сам же сыграл и одну из двух главных ролей) — разбитая на несколько глав и успевающая захватить десятилетие из жизни героев история сложной дружбы рохли-альтруиста Кайла и эгоиста-плейбоя Майка: на старте фильма второй уводит у первого невесту, чтобы в главе второй уже самому остаться вдовцом. У Ковино отличное чувство юмора и достаточно глубокое знание людей для такого сюжета, но что еще важнее, он то и дело позволяет себе оживлять последний непредсказуемыми, эффектными вставками-интерлюдиями. В одной из них, например, на фоне подледной рыбалки исполняется песня Александра Малинина.

«Вечный свет» (Lux Aeterna), режиссер — Гаспар Ноэ

Гаспар Ноэ, один из самых выразительных и бесстыжих (а потому вечно критикуемых) современных режиссеров, верен себе, даже когда снимает более-менее безделушку — пятидесятиминутное кино о кино, пародию на кинопроцесс, в которой актриса Беатрис Даль играет саму себя, вдруг взявшуюся за режиссуру и оказавшуюся на самой хаотичной и адской киноплощадке в истории (а заодно затянувшую туда Шарлотту Гензбур). Бесцеремонный фильм-шутка, «Вечный свет» цитирует Годара и Фассбиндера, успевает осветить тему процессов над ведьмами и молотом ведьм пройтись по киноиндустрии как таковой — а главное, проливает свет на природу таланта Ноэ, режиссера-стриптизера, все время манящего зрителя беспрецедентным, даже трансцендентным опытом — который раз за разом оказывается (всего лишь) кино. Но зато каким.

«Томмазо» (Tommaso), режиссер — Абель Феррара

Некогда радикал и бунтарь, наркоман и скандалист, Абель Феррара в последнее время будто бы очистился и успокоился. Что ж, «Томмазо», кино настолько автобиографичное, что жену и дочь заглавного героя, живущего в Риме режиссера (его самого играет Уиллем Дефо), здесь играют жена и дочь самого Феррары, ставит под вопрос саму возможность такого успокоения: для бывшего наркомана, рассказывает на собственном примере Феррара, оно уже никогда не будет возможным — его Томмазо, какой бы идеальной и одухотворенной ни была его жизнь, стремительно движется к нервному срыву, увлекая в процесс наблюдения за этим персональным апокалипсисом режиссера и зрителя.

«Свобода» (Liberte), режиссер — Альберт Серра

Самый возмутительный, но и, пожалуй, самый восхитительный по-своему, фильм фестиваля снял давно живущий во Франции каталонский титан медленного кино Альберт Серра. Свобода из его названия — это в первую очередь свобода либертинажа, свободной любви без ограничений и предрассудков в своем изводе конца XVIII века. Действие ограничивается одной ночью в лесу на границе Франции и Германии, где собрались аристократы-либертены обоих полов — и за два часа экранного времени в кадре успевают, не спеша, разыграться проявления чуть ли не всех возможных вариаций половых сношений, включая довольно перверсивные. Поток все более дерзких сцен неизбежно ведет к утомлению и притуплению зрительских чувств, но и пониманию, что именно в такой свободе, стыдливом праве на сексуальное самовыражение, революционного заряда больше, чем в любых идеологических максимах.

«Скрытая жизнь» (Hidden Life), режиссер — Терренс Малик

Пожалуй, самый эпический фильм во всей каннской программе снял великий американский затворник Терренс Малик, решивший своим уже привычным, возвышенно импрессионистским языком кино на этот раз рассказать довольно простую по своим меркам историю. «Скрытая жизнь» рассказывает об австрийском фермере Франце Егерштеттере, по соображениям совести отказавшемся служить в гитлеровской армии и попавшем на гильотину, при этом стиль Малика, который во многом базируется на неочевидной позиции камеры, словно имитирующей взгляд ангела за плечом персонажей, здесь с одной стороны до вульгарности проникновенен (Егерштеттер к тому же был глубоко верующим католиком). С другой же — получается, что это кино как житие святого атеист-режиссер воцерковляет именно через алтарь кинематографа.

«Ради денег» (Por el dinero), режиссер — Алехо Могильянски

Одна из главных приятных неожиданностей Канн — новый фильм аргентинского независимого режиссера Алехо Могильянского, принадлежащего, наверное, к самому интересному в стране кинокомьюнити, компании El pampero cine (Могильянски, например, выступил монтажером на феноменальном 14-часовом шпионском эпосе Мариано Жинаса, метафильме «Цветок», нашумевшем на кинофестивалях в прошлом году). «Ради денег», впрочем, интересен и самостоятельно, вне всяких контекстов — это изобретательное и тоже во многом посвященное природе самого кино как медиума кино, в котором блуждания по Аргентине бродячей труппы людей искусства (включая режиссеров) становится абсурдистской, эксцентричной метафорой парадоксальности существования за рамками культурного мейнстрима, где между любовью (будь то к девушке, искусству или идее) и деньгами всегда приходится выбирать.