Директор творческого лагеря "Камчатка" Филипп Бахтин: Оставьте детей в покое — они всё равно будут такими, как вы

Филипп Бахтин — первый главный редактор российской (и легендарной) версии журнала Esquire, директор лагеря "Камчатка", куратор учительского жюри кинофестиваля "Край света. Запад", болельщик "Манчестер Юнайтед" — о том, что детей надо оставить в покое, почему не занимается журналистикой и когда Россия станет "нормальной страной". — Это твой первый опыт в качестве куратора учительского жюри. Как ты себя ощущал в этой роли? — Это эксперимент, который придумал Агранович (Алексей Агранович — генеральный продюсер КМКФ "Край света. Запад", режиссёр, актёр — прим. ред.): он захотел, чтобы фильмы детского конкурса "жюрили" профессиональные педагоги, которые, конечно же, знают, "что нужно детям". Было интересно в этом участвовать: мы много спорили, каким должно быть детское кино, должно ли оно быть только весёлым и радостным. Если фильм нравится публике, но имеет невысокое качество драматургии и при этом пропагандирует правильные ценности — можно ли такой фильм показывать? Я пытался убедить, что показывать плохое кино и тем самым прививать дурной вкус неправильно. А учителя говорили, что если такое кино несёт правильные ценности, его смотрят, получая нравственный заряд, который учителя одобряют, несмотря на то что фильм, с моей точки зрения, о кинематографических ценностях, весьма подозрителен, то да, надо показывать. Получается, что один из вариантов развития детского фестиваля — это одобрение каких-то картин, которые, может, на тройку сделаны, зато хорошо принимаются публикой и несут правильный нравственный заряд. Интересная дискуссия! Другое дело, что, может, учителя переоценивают степень идиотизма детей. Им кажется, что они чуть недоделанные, им надо что-то "попроще и попонятнее". Мне такая позиция совсем несимпатична: я часто встречаю детей, которые умнее половины известных мне взрослых, образованнее, деликатнее. Это история про "специальное детское кино", которое нам "не очень", а детям сойдёт. Что не соответствует действительности, с чем я миллион раз сталкивался. — Ты неоднократно сказал про "правильные ценности". А что, по мнению учителей, является "правильными ценностями"? — Если я начну рассказывать, что думают учителя, получится ироничный пересказ и будет несправедливо. Лучше у них спросить. — Хорошо. Твои правильные ценности в фильмах? — В одном фильме показана семья, в которой все правильно друг к другу относятся. Мне показалось, что эта семья картонная, карикатурная и неубедительная. Скорее всего, детям нравится другое, а эти карикатуры они пропускают мимо глаз и ушей. При том, что в той же программе шёл фильм про семью, показанную невероятно смешной, остроумной, деликатной, с тучей разных углов: их отношения куда более сложные и интересные. Ты веришь и смотришь на них как на модель настоящей семьи. Ты можешь примерить её на себя. А в первом случае семья ненастоящая. И мне кажется, что когда кино недостаточно хорошо сделано, когда драматургия невысокого качества, то это не работает, не задевает. Это какое-то ненастоящее искусство. — А стоит ли детям показывать фильмы про смерть? — Нет темы, которую нельзя показывать детям. Её не существует! Есть фильмы, в которых тема раскрыта так плохо и бездарно, что может травмировать ребёнка, отпугнуть, подтвердить предубеждение, что тема запретная, о ней нельзя разговаривать, думать. Нет запретных тем, есть плохие фильмы. Более того, когда это классный фильм на сложную тему, то вдвойне благодарен авторам: я могу потратить тысячу часов на объяснения и не буду убедителен и хорош, в отличие от такого кино. В этом и есть смысл любого художественного высказывания. Оно куда лучше, проще и лаконичнее заваливается в голову, чем любые назидательные разговоры в больших количествах. Тема смерти вообще табуирована в российском обществе, вызывает кучу лицемерия, психологических проблем. Как о смерти разговаривать с ребёнком? И если мы вспоминаем о фильме "Супер Модо" (фильм о смертельно больной девочке получил спецприз школьников с формулировкой "за самый трогательный фильм". — прим. ред.), то благодаря тому, как тема смерти раскрыта в прекрасном светлом кино. При этом "Супер Модо" сделан в удивительной форме — это развлекательное кино, которое легко смотреть. Кстати, таких фильмов в программе было несколько. И они сделаны для детей. — Какие фильмы ты показываешь своим детям? — Мы пытаемся с женой показывать всё то, что когда-то любили (у Бахтина двое детей, 10 и 11 лет. — прим. ред.). Советские фильмы, например, все подряд. Они их называют "старинные"… У нас был смешной момент. Мы поехали в Хельсинки на пару дней, и я забыл компьютер, куда скачал детям фильмы. Но уже успел пообещать им, что мы посмотрим в номере отеля кино вместе. С собой были только два фильма с русскими субтитрами. Один из них "Дневник Бриджит Джонс — 2", и мы начали с него. Где-то минут через пять я краем глаза скосился, чтобы посмотреть на реакцию. А дети уже несколько минут смотрят не в телевизор, а на меня с таким, ну, даже не недоумением, а с животным интересом: мол, как тебе, сволочь, пришло в голову это нам включить. Надо сказать, что я никогда не смотрел этот поразительный фильм... Сейчас расцвет феминизма в мире и даже в нашей стране, и я не понимаю, почему феминисты занимаются чем угодно, но только не расстрелом тех людей, что сняли этот отвратительный фильм. В нём женщина — это яйцеклетка на ногах, которая ходит и ищет, с кем бы спариться. Ничего омерзительнее по отношению к женщине я в своей жизни не видел. Мои дети, может, и не могли сформулировать, в чём мерзость этого фильма, но нам пяти минут хватило, чтобы в ужасе это говно выключить. А это десятилетние дети. Я бы в их возрасте сидел и хлопал глазами. Второй фильм, который мы включили, — ну, больше не было никакого выбора — в русском прокате назывался "Игра на понижение" — о природе последнего экономического кризиса. Вообще, это, конечно, не фильм, а политинформация. Там ничего не происходит, герои постоянно говорят "хеджирование" и другие слова из лексикона Уолл-стрит. Он идёт три часа, и дети, не отрываясь, смотрели до конца. Им было суперинтересно. Во многом благодаря людям, которые делают скучные темы развлекательными. Мне бы в голову не пришло показать им этот фильм, но они посмотрели, им было интересно, для них открылся какой-то новый мир. Я уж не знаю, что они из всего этого поняли — может быть, всё. Сложно сказать. Помню, что они смотрели "Афоню" с большим удовольствием… — Ну а какие фильмы ты смотрел в детстве? Есть условная тройка фильмов, которые ты вспоминаешь с особенной теплотой? — Есть такой странный жанр, когда ты даже в детстве понимаешь, что фильм невеликих кинематографических достоинств, но он на уровне темы как-то в тебя попадает. Мы вспоминали "Каникулы Кроша". И я, и все мои одноклассники так проводили время. Потом было продолжение про этого Кроша, который вырос и работал в милиции — он разбирал какой-то кейс из моральных проблем, где дети не помогли тому, кому стало плохо, и человек погиб. Я недавно из любопытства нашёл этот сериал — невообразимое говно. Смотреть это невозможно вообще ни одним глазом. Но я помню, что меня потряс этот фильм в детстве. Может, я вынес какие-то моральные уроки?! И это удивительно вспоминать к нашему разговору о качестве кино, ведь "Каникулы Кроша" совершенно низкого качества, но в башке осталось. — А ты мультики любил рисованные или кукольные? — Я не знаю ни одного человека, который любил бы кукольные мультфильмы. — Это интересно, кстати. Я совсем недавно посмотрела несколько кукольных советских мультиков и попыталась понять, почему они нам всем так не нравились, ведь с эстетической точки зрения есть изумительные. Почему так? — Моя версия — рисованный мир абсолютно фантастический. Ты проваливаешься в него, веришь ему, потому что он совсем нереальный. В кукольных всё-таки видно, что это подделка. — Есть дилемма — организовывать пространство ребёнку или дать максимальное количество свободы, чтобы нелинейные проникновения сами себе нашли дорогу. Как сильно нужно вовлекаться в контроль за ребёнком? — У меня есть несколько цитат, которые посвящены одной мне очень близкой педагогической идее. Самое смешное её выражение услышал от Шендеровича, а он услышал от какой-то "бабы в русском селе", с которой обсуждал вопросы педагогики. Она сказала гениальную формулировку, состоящую из двух слов: "Родил? Отойди!". О том же самом я прочитал в недавнем интервью с Бэнкси. Он совершенно прав, говоря про современных мамаш, готовых разбиться в лепёшку ради своих детей, записать их в сто кружков, купить всё на свете, но не в состоянии сделать единственно полезную вещь для них — оставить их в покое. Жизнь становится быстрее, количество информации увеличивается в миллионы раз ежесекундно, а скорость восприятия у родителей находится в нисходящей фазе. Эти люди, усвоившие несколько шаблонов, медленнее справляются в силу инертности головного мозга с новыми вызовами. Они пытаются слепить по своему образу и подобию ребёнка, который к жизни уже больше готов. Мы с женой заставляем своих детей читать книжки хотя бы по главе в день, чтобы понимать, как с ними общаться. При этом есть миллион вопросов, в которых мой десятилетний сын может меня просветить. Десять лет назад в лагере два человека из всех вожатых могли монтировать на компьютере. Сейчас в каждом отряде из 14 человек половина умеет монтировать на раз. Чему мы их можем научить? Не знаю. Ещё есть очевидный факт: не пытайтесь воспитывать детей, они всё равно будут такими, как вы. Воспитывайте себя. Занимайтесь собой. Дети всё с вас считают. Да и вообще человеку надо объяснять тогда, когда он вопрос задал, иначе можно хоть обораться, он тебя не услышит. Поэтому мы должны быть классными сами по себе. Если мы хотим, чтобы у них были классные отношения в семье, сделайте классными отношения в своей семье. Если хотите, чтобы они были добрыми, будьте добрыми. И так далее. Это всё, что мы можем для них сделать. — Я в более выигрышном положении перед тобой — моему сыну 15. — Ха, моему приёмному сыну тоже 15, так что я в курсе. — Ну ладно. Продолжу. Он недавно пришёл домой впервые выпивши. — Довольно поздно, судя по моему опыту. — Может быть. Но это оказалось не самым страшным. Совсем недавно он пришёл домой под наркотиками: я увидела расширенные зрачки, раскоординированные движения. Во время достаточно жёсткого разговора выяснилось, что он принял таблетки, которые ему дали какие-то малознакомые люди. Я оцепенела от страха, потому что он кому-то доверяет настолько, что может взять из их рук какие-то вещества "чтобы расслабиться"… Мои мудрые друзья мне сказали, что это результат наших демократичных отношений: в нашей маленькой семье провозглашены свобода и доверие. — Это очень страшно. Это имеет огромные масштабы, количество наркотиков среди детей имеет массовый характер, это везде и повсюду. Но с этим мало что можно сделать. И я совсем не уверен, что более авторитарные отношения с ребёнком его от этого спасут. Это понятно, что ты готова сделать всё что угодно, чтобы защитить своего ребёнка, но арсенал твоих возможностей очень маленький. Может быть, огромная сложная интересная жизнь ребёнка сможет его от этого уберечь, ведь наркотики — это поиск ещё чего-то. Но даже самый весёлый и любознательный ребёнок может попробовать наркотики, потому что ему всё интересно, а затюканный и забитый — потому что хочет изменить свою жизнь. Нет никакого гарантированного поведения. Нужно беспокоиться? Да. Нужно что-то делать? Да. Увлекать, поддерживать? Да. Но быть авторитарным родителем, чтобы уберечь от наркотиков, смешно. Это не работает. Да ничего не работает. В этом году вышло аж пять голливудских фильмов по бестселлерам, написанными родителями, вытаскивавшими своих детей из рехабов годами, пытаясь их социализировать, и они все посвящены тому, что родители пробуют все способы на свете и ничего не получается… — Слушай, ты строишь идеальный мир в своём лагере, а огромное количество людей отдают детей в кадетские корпуса, создаётся юнармия, родители считают это нормальным. — Ну, так всегда. Идиотов гораздо больше, чем нормальных людей, ничего с этим не поделаешь. — Я прочитала у Быкова (Дмитрий Быков — писатель, поэт и публицист, литературный критик. — прим. ред.) странный пост, где он призывал "выращивать элиту". И непонятно, что он имеет в виду. Это же не кусты, не цветы. Последняя успешная попытка это сделать была в Царскосельском лицее, где Пушкин с Дельвигом учились. Все последующие — это либо спецслужбы, либо комсомольская элита. Как ты к этому относишься? — Я не знаю, что имел в виду Быков: надо почитать и разобраться. Может, тебя зацепила какая-то формулировка? Меня не смущает слово "элита", ведь всегда были, есть и будут люди более образованные, получившие доступ к каким-то большим возможностям. Я не знаю, почему элита используется в негативной коннотации. Элитарный — значит недоступный… — Вот твои дети — элитарное сословие? — Мне не очень понятно это слово, ведь есть слово "привилегированный". Есть красивая таблица, которая поясняет это слово. У нас с вами есть доступ к воде. И это делает нас привилегированными по отношению к огромному количеству людей. У нас есть пища, электричество, интернет, доступ к культуре. С каждым этим пунктом мы попадаем всё в меньшую и меньшую группу суперпривилегированных людей. В этом смысле мы с вами абсолютная элита. Являются ли мои дети привилегированными? Очень! Да! У них есть доступ к огромному количеству вещей. Даже в сравнении со среднестатистическими детьми у них больше возможностей. Многие дети не могут попасть в лагерь "Камчатка": он дорогой, нет мест, визы. А эти там, потому что их папа — директор лагеря. Мы живём в Таллине, и я считаю, что это огромная привилегия — жить в куда более цивилизованной стране, чем нынешняя Россия. Но при этом мои дети не могут получить нормального образования: качество образования на русском языке в Эстонии очень низкое. На английском есть две школы, но одну мы не можем пока себе позволить, в другую нас не берут. Всё. Мои дети привилегированные? Элита? Я не знаю. — Как можно вырастить элиту в стране, где существует мнение, что школа — это хорошо, а кадетская — ещё лучше? — Все хотят в кадетское училище? Тогда нужно больше "Камчаток" делать… — Зачем они стремятся туда? Не надо думать? Форму дают? Кормят? — Я много сил трачу на то, чтобы понять, как надо. Почему люди тратят кучу сил, времени и денег на то, как не надо, — я не хочу в этом разбираться. И это одна из причин, почему я больше не занимаюсь журналистикой. Мои друзья-журналисты с упоением обнаруживают всё новые и новые сорта говна в нашей стране. Мы уже двадцать лет читаем такие новости, что глаза на лоб лезут. Но нет, каждый день происходит ещё больший [что-то отчаянно плохое]. И в этом есть антропологический интерес. Я пытаюсь посвятить свою жизнь тому, чтобы найти что-то хорошее в мире, принести это в лагерь, поделиться со всеми. Мне интересно всё, что классное. Просто потому, что говно цветёт само собой. Я не осуждаю журналистов: мои друзья занимаются тяжёлой, неблагодарной работой, расследуют истории замученных ментами людей, им за это никто не платит, их никто не читает. Но они спасают людей, они святые.… Почему люди идут в юнармию? Почему хотят маршировать строем? Потому что труп лежит на Красной площади. Потому что местная власть разрушена. Потому что люди не могут реально выбирать. И так далее. Уверен, что Россия начнёт превращаться в нормальную страну, когда местные люди получат власть, смогут оставлять у себя налоги, принимать законы, проводить выборы… Я получаю огромное удовольствие от Калининграда. Радуюсь тому, что в этом городе, который просто по объективным причинам стоит отдельно от России, чувствуется некоторая отстранённость. Губернатор, например, выглядит как человек, а не как губернатор. — Ты сказал, что Россия может стать нормальной страной. — Россия, конечно же, начнёт превращаться в нормальную страну. Это просто вопрос времени. Скорость процессов государства плохо коррелируется с процессами человеческой жизни. Совершенно точно нет неподвижных систем. Нынешняя система огромными шагами движется в пропасть. 60 миллиардов долларов военного бюджета в стране, где люди получают копеечные пенсии, где нет ни ремонта, ни света, ни дорог. Ну, хорошо, вы можете так делать ещё какое-то время, можете красть у людей их пенсии ещё 300 раз, а потом они умрут, и вы не сможете с них брать деньги. Всё начнёт налаживаться, когда появится местное самоуправление. Потому что никакой человек в Москве не может рассказывать Калининграду, как ему собирать налоги, на что тратить деньги. Почему житель Калининграда не может летать в любую точку Европы, находясь в её центре? Потому что кому-то это выгодно. Но когда-нибудь закончится и это. Плохо, конечно, что это пришлось на нашу жизнь, но надо сказать, что мало кто до нас может похвастаться, что на его жизнь пришёлся какой-то симпатичный и приятный период истории.