Вышел в степь донецкую еврей-антисемит

В буйном своем первобытном величии степь сохранилась теперь разве что в заповедниках. И это факт не сегодняшнего дня, гораздо раньше все случилось, когда индустриализация и колхозы ворвались на нетронутые до того человеком земли. Оттого, когда классик и корифей советского кино Сергей Бондарчук взялся за экранизацию почитаемой им повести Антона Чехова «Степь» (кинокартина вышла на экраны в 1977 под маркой «Мосфильма»), лучшей натуры, чем Хомутовская степь, он не сыскал. Кто не в курсе, Хомутовская степь — это уникальный заповедник в Донбассе, с роскошным разнотравьем и специфической фауной. Собственно, «Степь» — это и не фильм даже, а скорее философская притча. Причем красивейшая, православная. Уму непостижимо, как Сергею Бондарчуку удалось сотворить такое чудесное полотно в годы атеистического доминирования. Впрочем, какая разница, что за времена? Если Господь с нами, то кто против нас? Широкого признания, восторга критиков и тому подобных атрибутов успеха «Степь» не добыла. И это в принципе вполне объяснимо. Кино-то вышло глубокое, стало быть, некоммерческое. В Донецке, скажем, в моем благословенном детстве такие картины обычно крутили в тихом кинотеатре «Хроники и повторного фильма», когда на центральных экранах царили «Высокий блондин в черном ботинке», индийские танцоры-каратисты и ловкие, хотя и алчные американцы, посягающие на бездны вод и космические высоты. Чтобы совсем уж обозначить место этой работы Сергея Бондарчука на дальних полках хранилищ, ее попытались даже снабдить ярлыком антисемитского пасквиля. Причем (и тут в пору бы удивиться или расхохотаться даже) за актерскую работу грандиозного Иннокентия Смоктуновского. Иннокентий Смоктуновский в роли Моисея Моисеевича в фильме Сергея Бондарчука "Степь" Сюжет и у Чехова, и у Бондарчука, понятно, тоже такой: мальчонку Егорушку (единственная большая роль Олега Кузнецова) отправляют из пункта А в пункт Б учиться в гимназию. Везут его дядя (Владимир Седов) и священник отец Христофор (добрейший Николай Трофимов), у которых, впрочем, главная задача иная, торговая, а пацана прихватили попутно доставить за парту. Ему, Егорию, стало быть, и жутко, и муторно, оторвался от мамки, в большой мир вброшен без особых церемоний, надо заметить. А тут еще бесконечная степь — площадка для волнений и катастроф не хуже океана в самые лютые штормы. Так еще и люди по дороге встречаются, каждый — загадка, хитросплетение терзаний и амбиций, бед и смирения, хамства и юродства. И в каждом попутчике этого всего намешано в разных пропорциях — поди разберись. Странников (и Егора, само собой, с ними) заносит на постоялый двор, где хозяйничает противоречивое еврейское семейство. Один из братьев — Соломон (Игорь Кваша, похожий на Якова Свердлова более, чем когда-либо) — надменен и чванлив, второй — Мойсей Мойсеевич (как раз Смоктуновский) — бьется в непонятной, античной по масштабам, истерике, желая угодить постояльцам. Думаю, что антисемитскую тему Бондарчуку попробовали прицепить за нарушение канонов. Еврей в советском кино обязан был выглядеть милым и мудрым, с вековой печалью в очах и афоризмами в каждом слове. У Смоктуновского же получилась сюрреальная инсталляция по мотивам летающих евреев Марка Шагала. Невероятная по накалу и оригинальности роль. Возможно, я слабый специалист, но чего-то крамольного в сценах на постоялом дворе не обнаружил. А внезапного — много, это да. Когда наступил момент Егору временно расстаться со своим сопровождением (дяде и батюшке Христофору приспичило отклониться от маршрута), его пристроили в обоз, везший тюки с шерстью на ярмарку. Вот тут-то режиссерский талант Бондарчука развернулся в полную мощь. Так это учтите — еще и на фундаменте из образов, самим Чеховым выписанным. Всякий персонаж парой слов, жестом, вздохом, взглядом открывает перед зрителем вселенную души. Правда, и состав актеров собран такой, что любо-дорого. Главный старец советского кино Иван Лапиков исполняет роль вечного паломника Пантелея, у которого судьба отняла все, но он не ропщет, весь состоит из доброты и благодати. Или трогательный возчик Вася (Георгий Бурков), подорвавший здоровье на спичечной фабрике, по-детски плачущий над убитым ужом. Сам Сергей Бондарчук фигурирует в маленькой, но важной роли Емельяна. Певчий, равных которому не было «на всем Луганском заводе», искупался в Донце, простыл и утратил голос. Жаждет петь, Бога славить, а получается один хрип несуразный — сердце разрывается такие страдания наблюдать. Сергей Бондарчук в роли Емельяна в фильме "Степь" В крохотном эпизоде мелькнула Наталья Андрейченко, юная, сочная, налитая, еще не истощавшая для «Мэри Поппинс, до свидания!» Она играет девку на снопах. Просто белозубо улыбается. А эротизма в этом моменте больше, чем во всех сериях «Эммануэль» вместе взятых. Материал и авторы у этого произведения таковы, что в махоньких ролях не погнушались сняться ярчайшие актеры. Михаил Глузский в роли Варламова почти без слов, одной посадкой в седле, нагайкой показывает, кто в степи хозяин. А Василий Ливанов и вовсе молчит, только темпераментно таращит глаза в образе Казимира. Но главная во всем этом действе — степь, показанная с эпохальностью, доступной, пожалуй, только Сергею Бондарчуку. Она — холст, по которому рассыпаны пестрые точки человеческих судеб. Кстати сказать, на месте съемок кинокартины в заповеднике Хомутовская степь, представьте себе, установлена памятная табличка. Скромная, не гигантский обелиск, нет. Но это знак, явление. Каждый, кто увидит, сразу поймет, что тут творилось большое кино. Может статься, заинтересуется человек, фильм пересмотрит. А там, глядишь, и в томик Чехова заглянет.