Наталья Назарова: «Из наставника учитель стал обслуживающим персоналом»

Наталья Назарова больше известна как сценарист. На ее счету сценарии таких фильмов и телесериалов как «Слушая тишину», «Внук космонавта», «Ранетки», «Бесы», «Измена», «Петербург. Только по любви», «Балканский рубеж». Но это не мешает ей быть талантливым режиссером, снимающим по собственным сценариям авторские фильмы, где герои оказываются в непростых ситуациях морального выбора. В частности, ее новый фильм «Простой карандаш» рассказывает о криминальной обстановке, в которую попадает учительница рисования в провинциальной школе, и о ее противостоянии подростку, который держит школу в страхе. Премьера фильма состоялась в августе 2019 года в Выборге на фестивале «Окно в Европу», где он был удостоен приза жюри. На крупнейшем фестивале русского кино в Онфлере (Франция) в ноябре этого года фильм «Простой карандаш» завоевал два главных приза – приз жюри и приз зрительских симпатий. – Какие референсы, т.е. параллели вы могли бы привести к вашему фильму «Простой карандаш»? – Есть такой американский фильм «Общество мертвых поэтов», гениальное кино, которое я пересматриваю раз в два года… Я не очень люблю слово «референсы», потому что не снимаю «как там», я снимаю свое кино. Другое дело, что есть схожие темы. – Ваш фильм с одной стороны напомнил мне «Уроки французского» Евгения Ташкова по рассказу Распутина… – Абсолютный референс, да, я про него забыла…спасибо, что вы мне напомнили. Я обожаю этот фильм. Это гениальное русское кино. А с другой стороны? – А с другой стороны, в фильме есть некий саспенс, напоминающий атмосферу фильмов Хичкока. – Я не планировала никакого Хичкока, но хотела показать зло как отсутствие добра, а не как присутствие зла. За внешним благополучием мы понимаем, что все неблагополучно. Наверное, это и создает атмосферу саспенса, которую специально я создавать не стремилась. – Толчком к созданию фильма послужила реальная история? – Нет. Мне просто хотелось поговорить об учителях, об их роли и, порой, незавидном положении в школе. Я и сама педагог, преподаю в ГИТИСе. – А подобные истории вы слышали? – Я видела много документальных фильмов на эту тему. Вы знаете про АУЕ? Это банды малолеток, контролируемые взрослыми преступниками, которые отбирают деньги у школьников и передают их потом в тюрьмы. Такая «пионерская организация» преступников, действующая в определенных регионах. Их даже полицейские бояться, потому что они совершенно отмороженные, даже нападают на полицейские участки, и полиция бессильна, поскольку они несовершеннолетние и наказывать их как взрослых нельзя. – То есть, вы не сгустили краски в вашем фильме? – Нет. Конечно, город городу рознь. Сегежа, городок в Карелии, где мы снимали этот фильм, более благополучный. Учителя там искренне занимаются с детьми, там нет таких проблем. Но в других городах они реально есть. – Ученик-хулиган в вашем фильме выгоняет учителя из класса. Разве такое возможно? – Это я еще смягчила краски. Учителей в провинциальных школах избивают, унижают… В Интернете года три назад было выложено страшное видео, как ученики бьют ногами учительницу физкультуры? Избивают пожилого педагога… Наберите в Интернете «ученики издеваются над учителем» – у вас будет большое количество материала. Я не люблю такие вещи, но вынуждена все это пересмотреть, чтобы понять, в какое время мы живем. – В фильме есть учитель истории, который говорит, что местные жители – это быдло, с которым не стоит возиться – он прав? – Конечно, нет – и весь мой фильм об этом. Но в его словах есть доля горькой правды. Я с уважением отношусь к людям, которые занимаются физическим трудом, но засилье низкой культуры меня волнует. Я вижу, как идет падение вкуса: всякие «Уральские пельмени», «Домы-2» и прочие – их надо просто запретить, потому что они портят вкус людей. – Это, наверное, не главное, что портит вкус? – Не главное. Но культура – важнейшая вещь. Я по своим студентам сужу, которые приходят в ГИТИС – мы набираем самых талантливых, но я вижу – у многих отбитое воображение, его просто нет. Я вижу плоды этой быдлизации населения, которая успешно проводится в жизнь. – Вы не боитесь, что ваш фильм, как «Левиафан» Звягинцева и ему подобные картины, работает на негативный имидж России в глазах западного зрителя? – Нет, я так не считаю. Наоборот, у меня провинция показана с большой любовью. Да, там есть определенные проблемы, но так можно и Гоголя упрекнуть, что он работал на негативный имидж России – и до сих пор работает. – «Простой карандаш» – ваш первый полнометражный фильм? – По сути, да, потому что предыдущий фильм «Дочь» мы снимали с Сашей Касаткиным вместе. Я на нем училась. А потом были две короткометражки «Светлячок» и «Просто концерт» – новелла в альманахе «Петербург. Только по любви». – Вам дало деньги Министерство культуры? – Да, это было в 2017 г. Это дебютные деньги, их тогда давали многим, но помалу. – По-моему, дебют получился удачным. Есть очень трогательные эпизоды, например, когда учительница говорит, что стала художником, когда полюбила людей. И дальше на экране идут лица. – Эти слова подсказала исполнительница главной роли Надежда Горелова, она актриса, но в юности училась рисовать, готовилась поступать в архитектурный. Это ее личный опыт. – Критики считают, что учительница в исполнении Надежды Гореловой похожа на Ирину Печерникову (актрису из «Доживем до понедельника»), а мне показалось, что героиня похожа на вас? – Скорее, внутренне. Я сама педагог, для меня педагогика – попытка хоть кого-то поднять, дать ему больше – для меня это моя кровавая личная тема. Я считаю, что роль учителя – важнейшая… – Учительница в фильме понимает, что подросток-хулиган – ее враг. Она жестко с ним разговаривает, а потом вдруг обращается к нему как родная мать. Нет ли здесь противоречия? – Она с ним борется, но он фактически убит. Поэтому ей невольно приходится заботиться о нем. Когда она везет его в больницу, то рукой поддерживает его голову, и этот тактильный контакт и стресс вызывают в ней материнские чувства. – Почему именно карандаш? Вы в детстве учились в художественной школе? – Училась на курсах рисования, собиралась поступать на художественный факультет, потом передумала. Но до сих пор люблю графику, карандаш, тушь. – Наверное, у вас четкий, логический ум – обычно такие люди предпочитают графику. – Надеюсь (улыбается). Живопись люблю, но графику больше. – А все-таки, почему вы поступили в Театральный институт? Ведь у вас столько других талантов… – На самом деле, всегда хотела быть кинорежиссером. Но приехала во ВГИК, постояла, пришла в ужас, поняла, что меня никто не ждет и уехала. Я была скромная девочка из Раменского, не понимала требований и своих возможностей, билась четыре года, пока не встретила умного педагога Натэллу Бритаеву, которая сказала: тебе нужно читать на экзамене не героические вещи, а эксцентричные. Я поменяла репертуар и поступила сразу к двум мастерам – Левертову и Захарову. Но выбрала Левертова, потому что он, будучи талантливым педагогом, больше времени уделял студентам. – А что вы читали на экзамене, если не секрет? – Я прошла с басней «Квартет» Крылова. Я читала ее на бешеной скорости и все показывала, и люди там лежали от смеха под креслами. В общем, я срежиссировала свое поступление. – Правда, что вы снимались в фильме в Америке и выпустили там диск джазовых песен? – Это было давно, в 1999 году. Я снялась в главной роли в авторском фильме Томпсона Клэя «Почтовый рай» про русскую девушку, приехавшую к жениху в Америку. Так как я в этом фильме пела, продюсер предложил мне на следующий год приехать и записать диск на английском языке. Одна композиция даже недели две держалась на первом месте. Он, кстати, есть в iTunes, 99 рублей всего, я его сама себе купила. – Какие впечатления от Америки? – Как ни странно, я обожаю эту страну. Я не разбираюсь в политике, и мне на политику, в общем, наплевать, но людей я очень полюбила, и у меня там много друзей. – А в Голливуде удалось поработать? – Нет, у нас был маленький независимый фильм и до Голливуда мы не добрались. – «Простой карандаш» уже показывали во Франции и в Польше. Вопросы зрителей отличались от тех, что задавали здесь, в России? – Практически нет. Везде вопросы были умные, вдумчивые, и все сожалели о судьбе героини и предлагали изменить концовку на более счастливую. – В фильме есть небольшая политическая линия – муж героини сидит в тюрьме по ложному обвинению… – Муж героини, художник, сидит в тюрьме по ложному обвинению. Он художник, известная фигура, и его решили упрятать в тюрьму за якобы нападение на полицейского во время демонстрации. Сценарий был написан давно, но, как ни странно, попали в больную тему, поскольку в этом году несколько человек были арестованы по таким же обвинениям. – А это важно для сюжета, что он именно по этому обвинению сидит? – Да, важно. В России всегда была интеллигенция, которая привыкла ходить за правдой и простой народ, который привык пассивно ждать изменения своей судьбы. Но для меня самый положительный персонаж – это моя героиня, которая, несмотря ни на что, делает свое дело. – Только как-то ей не везет... – Ну, знаете, Христу тоже очень не повезло, его распяли на кресте, но после этого вся мировая история изменилась… – То есть, вы воспринимаете вашу героиню как мученицу, страдающую за других? – Да, именно так. – А вообще, насколько для вас важно моральное начало в искусстве? – Очень важно. Мой любимый сюжет – это противостояние интеллигентного героя, человека культурного, стереотипам. Благодаря культурному багажу, он видит вещи гораздо шире, чем его окружение, и неизбежно вступает с этим окружением в конфликт. Но это лишь одна часть замысла – 80% фильмов строятся на подобных конфликтах. Если говорить о нравственной стороне, то есть вещи, которые мне представляются абсолютно незыблемыми. И это многим не нравится. У нас сейчас модно жить по принципу – у каждого свое мнение. Мне кажется, это лукавство. У меня есть твердая позиция, и я считаю, что любой человек, выпускающий свое произведение искусства в мир, тем самым, выражает свою позицию. И среди его зрителей обязательно найдутся недовольные. – Мне кажется, большинство отечественных фильмов последних лет как-то стараются избегать моральных вопросов. – Да, притом что моральные вопросы самые важные. Человек может стараться избегать касаться их в своем творчестве, но, к примеру, если он заболеет, и пойдет к врачу, он будет ожидать от врача морального отношения к себе. – Вы сказали, что вы не очень политизированы. Но все-таки, какие проблемы в стране вас как человека и гражданина волнуют? – Меня волнует, можно сказать, ужасает состояние образования, особенно школьного. Я считаю, что программа Петра Верховенского из «Бесов» в нашей стране уже претворена в жизнь: 10% элиты и 90% быдла. И все это сделано при помощи ЕГЭ. И те люди, которые продвигали эту систему просто преступники. – Может быть, всеобщее качественное образование недостижимо? – Как же тогда удалось его достигнуть в советское время? – Там тоже была разница между столичными и провинциальными школами. – Но не такая большая. Многие страны сейчас копируют советскую систему – к чему бы это? – Наверное, система сильно не изменилась, просто изменился способ проверки знаний в виде ЕГЭ? – Так это ключевая вещь, потому что уничтожена фигура учителя. Вместо человека, передающего знания лично, он стал кнопкой, функцией, который просто раздает листочки с вопросами и ответами. Его роль сведена к минимуму, к роли прислуги. – А может быть, дело в низкой зарплате учителя и в излишней бюрократии – надо по ходу дела заполнять кучу отчетов, бумажек. – Нет, дело именно в системе тестирования. – В фильме один из учителей говорит: «Учителя уже давно не интеллигенция». Что вы и ваш герой вкладываете в это понятие? – Что произошла потеря уважения к профессии. Из наставника учитель стал обслуживающим персоналом. – А что бы вы этому учителю ответили, если бы были рядом? – Наверное, заступилась бы за учителей. Но у большинства учителей в фильме есть дети, и они боятся, что это на детях отразится. А у главной героини детей нет, и поэтому она ведет себя более смело, чем другие. – Вы преподаете в ГИТИСе актерское мастерство и режиссуру. Преподавание помогает вам снимать фильмы, или, наоборот, съемки фильма помогают преподавать? – Да, помогает – в ту и в другую сторону. – Получается, что вы такой ценный кадр: педагог-практик. А вы будете использовать свой фильм как учебное пособие на занятиях? – Нет, это было бы нескромно. Буду использовать фильмы других режиссеров. Если студенты захотят, они сами мои фильмы посмотрят. – А ваши студенты делятся с вами своими личными бедами, проблемами? – Конечно. Мы «жилетками» постоянно работаем, и даже по окончании курса наши студенты звонят, приезжают, если им нужна наша помощь. – Какую позицию вы занимаете по все вопросам, которые так раскалывают наше общество – я имею в виду вопросы типа мигрантов, церковь и государство и т.д. – Это очень разные вопросы, но я всегда стараюсь исходить из заповеди: возлюби ближнего как самого себя. Я могу не одобрять то, что делает человек, но самого человека я, как христианин, стараюсь любить. – Проблема в том, что любви на всех не хватает: начинаешь любить одних и автоматически не любишь их противников. – Да, это вечная проблема, но надо стараться, чтобы хватило на всех. – А как вы думаете, у христианства есть будущее? В Европе, кажется, уже не верят в Бога. – Семьдесят лет забвения церкви в нашей стране показывают, что вера жива. Хрущев обещал показать нам последнего попа – и что, где теперь Хрущев и его обещание? – Удивительно, что многие сюжеты в литературе и кино являются как бы светской проекцией судьбы Христа – т.е. страдания и гибель героя за других людей. Мастер в книге Булгакова. Фильм Германа «Проверка на дорогах» или, из последних, фильм Юрия Быкова «Дурак». – Да, да. Или фильм Ларисы Шепитько «Восхождение» по повести В. Быкова, и вообще, в условиях войны этот сюжет стал особенно актуальным. Когда человеку в условиях войны угрожает серьезная опасность, он забывает про все розочки и рюшечки и ему нужен черный хлеб в виде простых нравственных постулатов. Как только хряпнет, как только громыхнет, никакие пирожные, никакое искусствоведческое гурманство становится не нужным, а нужны самые насущные вещи. – Такой подход был заложен в вас вашими учителями в школе? – Да, например, у меня была прекрасный учитель литературы Любовь Петровна Скрябина. Она напрямую про христианство нам не говорила, в советское время это было нельзя. Но она внушила нам любовь к русской литературе, которая христианская по сути своей. – Наверное, это от нее идет у вас любовь и уважение к профессии учителя? – Да, совершенно верно. Для меня она человек, которого я вспоминаю с огромной благодарностью. – Когда вы снимали ваш фильм, вы думали о прокате? – Нет, это авторское кино, и я должна думать не о прокате, а о том, что хочу сказать. Определенный круг зрителей будет мое кино смотреть. Знаете, у меня есть такая крамольная мысль, которую, конечно, никакой продюсер не поддержит: если фильм поменяет жизнь хотя бы одного человека, то все это было не зря. Впрочем, мне что-то подсказывает, что у фильма будет хорошая судьба. Мы с режиссером Сашей Касаткиным сняли в 2012 году фильм «Дочь», он уже давно в Интернете выложен – и вы не представляете, мне до сих пор пишут люди, которые этот фильм любят, знают, он за эти годы приобрел огромную аудиторию. Есть «Легенда №17» – такие коммерческие фильмы обязаны зарабатывать деньги. А мой фильм – это лаборатория, это фундаментальная физика, которая занимается открытием новых законов и общественными посланиями. А если мы еще начнем думать, как денег заработать – это порочная вещь. Искусство делается не для денег, оно должно поднимать дух нации, оздоравливать нас. Поэтому сколько будет зрителей – зависит от того, в какую больную точку мы попали. – Современное кино – продюсерское, т.е. многое определяет продюсер, финансирующий фильм, а не режиссер. Что вы об этом думаете? – Ну что сказать? Счастье, когда тебе попадается умный, понимающий продюсер. Есть продюсеры с большим вкусом, и они даже помогают вытащить какие-то вещи, поскольку со стороны свежему взгляду виднее. Ну а бывает, конечно, диктат. Я знаю примеры, когда фильм мог быть шедевром, но его испортили – приклеили какой–то тупой продюсерский финал, якобы рассчитанный на зрителя. Я лично знаю три примера, но не буду их называть. – Так везде или только в России? – Думаю, везде. Даже у Питера Джексона есть своя режиссерская версия «Властелина колец». Значит, он был не очень согласен с продюсерами… – А почему режиссеры, снимая фильм, не всегда используют все возможности кино – диалог, игру актеров, музыку? – Иногда банально денег не хватает. Например, у меня Антонина (учительница) должна была склониться в машине над мальчиком как мать, но я не смогла снять этот кадр – взгляд его на нее – потому что у меня не было нормальной техники, не было нормального грузовика. Оператор многое снимал с рук. Вся экспедиция в Сегежу, расселение там, это оказалось дико дорого. В общем, дебютных денег едва хватило. – Какой для вас идеальный или хороший фильм? – Сложно сформулировать. Если я вижу в фильме живого человека и начинаю постигать великое разнообразие и объем человека как тайны, то это хороший фильм. Когда я влюбляюсь в человека… Мне нравятся слова Достоевского: «широк, широк человек, сузить бы надо…» из «Братьев Карамазовых». Вот, например, я вас совсем не знаю, а ведь у вас было детство, какие-то чувства, вы страдаете над чем-то, целый роман за вашей жизнью… как говорят, жизнь каждого человека достойна книги. Там, где есть человек, где есть личность, и она не сведена к какой-то красочке режиссерской, а существует в богатстве – для меня это и есть идеальное кино. – А у вас за вашу карьеру бывали моменты, когда вам хотелось сказать: кино – дело хорошее, но почему-то люди, которые им занимаются, мягко говоря, не очень…? – Нет, никогда. Я стараюсь не работать с людьми, которые мне не нравятся. Я счастлива, что я работаю в области кино и театра, потому что люди здесь думающие, неравнодушные, не потребители, и это естественно, поскольку они занимаются искусством и моральными вопросами. И количество порядочных людей здесь огромное. Другое дело, что все мы в чем-то слабы. В офисе, между прочим, тоже интриг не меньше…