Как снималась первая постельная сцена в СССР

Культурный ренессанс 60-х, часто именуемый «оттепелью», давно стал притчей, красивой легендой. О чём были шестидесятые? Да, пожалуй, о том, насколько прекрасной может быть Россия, если ей на горло не наступать хромовым сапогом бредовой идеологии. Вернутся ли «шестидесятые» когда-нибудь? Уйдёт ли с экранов ура-патриотическая или насквозь коммерческая мерзость? Большой вопрос. 52 года назад на экраны вышел фильм, который представлял Советский Союз на международной арене настолько же достойно, насколько представляли страну «Летят журавли» Михаила Калатозова или «Война и мир» Сергея Бондарчука. В картине «Ещё раз про любовь» не было ни грамма «добротной русской классики», она не была снята по произведениям Л.Н. Толстого. Не было в ней и общечеловеческого щемящего горя времён Великой Отечественной войны, как в «Журавлях». Но культурный шок, который испытали советские зрители, увидев эту постановку сперва на сцене, затем на экране, был мало с чем сопоставим. О том, что события фильма «Ещё раз про любовь» происходят в советской столице, можно было догадаться только в одном эпизоде. Помните? На 2-й минуте 23-й секунде главная героиня, стюардесса Наташа Александрова, стоит в длиннющей очереди в ресторан. Открывается дверь: — Одно место. Есть кто-то один? — Я… Я одна… - произносит Доронина и входит в ресторан навстречу своему счастью и несчастью. Очереди в рестораны – единственный «привет» от советской реальности. Ещё в картине прослеживается свойственное советским 60-м противопоставление «физиков и лириков». Во всём остальном — история под названием «Ещё раз про любовь» могла произойти в Париже и Лондоне, Нью-Йорке или Риме. А в советской России? Ни за что! С колокольни советских чиновников пьеса «104 страницы про любовь» была вопиющей буржуазной пошлостью. Историей, в которой мужчина и женщина, упражнявшиеся в несоветском остроумии, слишком быстро оказываются в постели. Вот этот «луч света», которым озарены лица главных героев (аккурат до подбородка) — и есть первая эротическая сцена советского кино, за которую картину вполне могли положить на полку. Менее откровенно, чем, к примеру, постельная сцена в фильме «Текст», не правда ли? Но даже это для периода времени, когда ещё не совсем остыл товарищ Сталин, а в кабинетах уже восседала куча бюрократов, ставленников товарища Брежнева, было «чересчур». Впрочем, ещё до того, как на полку могли положить фильм, в урну могла отправиться пьеса, спектакль по которой, всё же, был поставлен Анатолием Эфросом в театре имени Ленинского комсомола. 28-летний Эдвард Радзинский написал её в 1964 году. Судьбу пьесы, которая не при каких обстоятельствах не могла быть допущена цензорами к постановке, решила лично министр культуры Екатерина Фурцева. Почти отчаявшийся драматург Радзинский добился аудиенции и вкратце пересказал сюжет. Обведя взглядом собравшихся цензоров, Фурцева сказала: «Товарищи, по-моему, мы с вами забыли, что такое любовь». Постановку в театре разрешили с личного одобрения Екатерины Алексеевны. Сказать, что путь молодого автора был тернист – значит, ничего не сказать. Эдвард Радзинский начинал в 22 года с детской пьесой «Мечта моя… Индия». Она никогда была бы не поставлена, если бы Никита Сергеевич не осуществил «дружеский визит» в Дели. Увы. «Индия» была классическим провалом. А вот «104 страницы про любовь»... Попасть на спектакль мечтала вся столичная интеллигенция, выстраивавшаяся в огромные «вереницы страждущих» у касс. Причём, чтобы купить билеты в кассе, которая открывалась не ранее 10-ти, люди занимали очередь с ночи. Сегодня такой ажиотаж невозможно представить себе даже у хода в Black Star Burger на Новом Арбате, а тогда — «104 страницы про любовь» оказалась в плеяде качественно новых постановок театра имени Ленинского комсомола, «Современника», в котором творил Олег Ефремов с командой потрясающих актёров, «Таганки» (Юрий Любимов). В северной столице такой же ажиотаж вызывали спектакли Георгия Александровича Товстоногова. В чём же был фокус этой небывалой популярности театра 60-х? Да в том, что диалог со зрителем вёлся в принципиально новом режиме. Без пафоса. Без «ура-патриотизма». Без маршей и кликушества. Пьесы ставились в беспримерной демократической, порой, очень нестандартной форме. И зрители ощущали себя соучастниками этого почти площадного действа, внимая каждому слову героев. Аудитория пьесы «104 страницы про любовь» была ограничена рамками театрального зала. Произведению было откровенно тесно. Смотреть простую историю мужчины и женщины съезжалась интеллигенция из разных уголков СССР. И Радзинский решился... В надежде расширить аудиторию на весь Союз он сам подошёл к режиссёру Георгию Натансону и вкрадчивым, чуть дрожащим голосом поинтересовался: — Георгий Григорьевич, вы видели спектакль «104 страницы про любовь» в Ленкоме? — Нет, Эдик, - догадываясь, о чём пойдёт речь, ответил Натансон. Радзинский был страшно возмущён. — Но ведь вся интеллигенция Москвы посмотрела постановку. Как же вы не попали на спектакль? – искренне недоумевал он. — Был занят. Работал над фильмом «Старшая сестра», — спокойно ответил Георгий Григорьевич. — Так пойдите, посмотрите. И если вам понравится, я подпишу вам право первой экранизации! – не унимался молодой автор. — Не пойду, - отшил его режиссёр. И не дожидаясь, пока автор расплачется, добавил. – Не хочу, чтобы надо мной довлела чужая режиссура. Принеси-ка мне лучше пьесу. И Радзинский принёс, скрепив дарственный экземпляр рукописи надписью «В надежде на совместную работу». Надежды убивали цензоры Чуть позже на свет появился сценарий. Натансон оправил его в Госкино, откуда долгое время не было ответа. Гробовое молчание царило месяц. Наконец, режиссёр решился на звонок Алексею Владимировичу Романову, который занимал должность председатель Комитета по кинематографии при Совмине СССР. Секретарь сухо пригласила его на приём к 10 утра. В литературе Романов был «компетентен». Он окончил целых три курса литинститута в 1929 году, перекочевав туда прямо со стройки. — Георгий Григорьевич, - пытливо посмотрев в глаза Натансону, начал он. – Как же вы решились снимать такую пошлость какого-то Радзинского? — Это картина о неожиданной любви… — Мы эту картину никогда не запустим. Найдёте новый материал — дадим вам возможность снимать картину. Полгода Георгий Натансон обивал пороги первого заместителя Романова — Владимира Ефтихиановича Баскакова, уроженца Череповца, контуженого на фронте, сутулого, немного нервного человека, написавшего немало повестей о войне. Режиссёр клялся, что сделает романтическую, непошлую картину. И фронтовик Баскаков решился втихаря от Романова дать картине зелёный свет. А тем временем… Наступила осень Помните? В фильме действие происходит весной. И в исполнении Татьяны Дорониной звучит песня: «А весною я в несчастья не верю… И дождей я не боюсь моросящих…». В общем, московскую натуру пришлось снимать в Сочи. В том, что главную роль будет играть Татьяна Доронина, сомнений ни у кого не было. Она была супругой Эдварда Радзинского. А вот с исполнителем главной мужской роли были вопросы. Электрона Евдокимова очень хотел сыграть Владимир Высоцкий, умолявший Натансона заказать ему ботинки на каблуке длиной 7 сантиметров. Зачем? Чтобы казаться одного роста с Дорониной! Но… в какой-то момент Натансон понял, что Высоцкий «не монтируется» с актрисой. И отказал набиравшему оглушительную популярность актёру, барду и композитору. Куда лучше подходил на эту роль Александр Лазарев. Ну, а бывшего «приятеля» стюардессы Наташи – Топтыгина – блистательно сыграл Александр Ширвиндт. «Крёстный отец» фильма Баскаков, посмотрев картину, затянулся сигаретой, сказал «Спасибо!» - и вышел из зала. Через ещё полтора месяца гробового молчания Натансона опять вызвали в Госкино, где злобно щурился Романов: — Я же запретил вам снимать эту картину! – бросил он режиссёру в лицо. – Как вы осмелились? — Алексей Владимирович! – пролепетал растерянный режиссёр. — Знаю. Это всё Баскаков. Он получил выговор! – неожиданно рассмеялся «главный киновед» СССР. А затем бросил взгляд на серебряную вазу, которая стояла на столе. — Это ваш приз на фестивале в Колумбии. Оказалось, что Советский Союз впервые участвовал в кинофестивале, проходившем в Южной Америке. На конкурс был послан совершенно другой фильм. Патриотический. Правильный. В придачу отправили ещё 10 картин — «на продажу». В том числе, «Ещё раз про любовь». Жюри фестиваля, просмотрев конкурсную картину, сказало двум представителям Госкино, что это очень средняя работа. А вот фильм Натансона, отобранный исключительно для проката, приглянулся им сразу же. Послать картину «Ещё раз про любовь» на конкурс?! Бред! Ведь сам председатель Госкино возненавидел эту историю на уровне сценария. Чиновники решились позвонить Романову. Во-первых, сообщить, что картина снята вопреки его запрету. Во-вторых, испросить разрешения послать фильм на конкурс. Мобильной связи не было. Звонить в СССР из Колумбии можно было только через Мексику или США. И… Романову попросту не дозвонились. Один из бюрократов рискнул показать картину советскому послу в Колумбии. Дипломатический представитель пришёл в неописуемый восторг, велев под его личную ответственность отправить картину на конкурс, где она благополучно получила гран-при. Серебряная ваза была увенчана золотой табличкой, на которой было по-испански написано «Георгию Натансону, за фильм «Ещё раз про любовь», за мастерство режиссуры, за прекрасные актёрские работы Татьяны Дорониной и Александра Лазарева». Вместо приза режиссёру отдали картонку. На ней был от руки набросан перевод с испанского на русский. А сам приз так и канул в недрах Госкино. Картину «Ещё раз про любовь» ждал оглушительный успех у советской аудитории. Сеансы в кинотеатрах начинались в 9 утра и заканчивались в 11 вечера. Очереди в кассу стояли на улицах, не помещаясь в фойе. Фильм увидели 50 млн зрителей. Слух о том, что в картине есть постельные сцены, бередил воображение аудитории. А снималась первая эротическая сцена в истории советского кино так… Татьяна Доронина настоятельно попросила режиссёра Георгия Натансона убрать из павильона всех, кто мог ему не пригодиться. Просьба была беспрецедентной. Обычно за спиной режиссёра стоит не менее 30 человек разных кинематографических специальностей. Но Георгий Натансон уважил просьбу актрисы, оставив только «хлопушку», «световиков», гримёршу и костюмершу. А ещё… Александра Лазарева, с которым ей предстояло работать. За ширмой Доронина переоделась в ночную рубашку и царственно возлегла в широкую постель с накрахмаленным бельём. Подошёл Александр Лазарев. На нём были пиджак, рубашка, брюки и ботинки. Стояла гробовая тишина. — Саша… ложись, - прошептал Натансон, не узнавший собственного голоса. Происходило некое таинство. Александр Лазарев, исполнитель роли Электрона Евдокимова, был на 5 лет моложе Татьяны Дорониной, которой на момент съёмок было уже 35. Приподняв одеяло, он тихо сказал: «Татьяна Васильевна, подвиньтесь, пожалуйста…». Доронина подвинулась ровно на сантиметр. И Лазарев начал ложиться. В брюках и ботинках. В пиджаке. — Саша, - тихо сказал Георгий Григорьевич. – Не гигиенично ложиться в такую постель рядом с Татьяной Васильевной в брюках, в которых ты ходишь по улицам, ездишь в метро. Лазарев выразительно посмотрел на режиссёра и произнёс: — Георгий Григорьевич, снимайте меня с картины. Я брюки снимать не буду. Лишать актёра роли, подыскивать другого исполнителя было поздно. Фильм снимался украдкой от главы Госкино. Было отснято немало материала. И режиссёру ничего не оставалось, как разрешить Александру Лазареву лечь рядом с Дорониной в «полном обмундировании». Весь «киносекс» остался, конечно же, за кадром. А когда Он и Она появились в луче света, который световики бросили так, чтобы советский зритель не очумел окончательно, увидев, что герой лежит в костюме, Доронина добросовестно выполнила задание режиссёра. Тихо, дрогнувшим голосом, спросила. — Ты меня любишь? Лазарев ответил, как и просил режиссёр, очень холодно и сухо. — Да. И по её лицу полилась слеза. Римейк фильма «Ещё раз про любовь» назывался «Небо. Самолёт. Девушка». Он был снят в 2002 году. Главные роли сыграли Рената Литвинова и Дмитрий Орлов. Но это была совершенно другая история. Из совершенно другой системы координат, где больше никто не боялся явить миру напоказ свой голый зад. Такая история.