"Мама, я убью тебя": Как вышедший семь лет назад фильм о сиротах изменил Россию

1 июня, в День защиты детей, телеканал «Дождь» выпустил фильм, обращающийся к резонансной документальной картине Елены Погребижской «Мама, я убью тебя» про жизнь детей в одном из интернатов. В 2013 году лента Погребижской стала чем-то вроде взорвавшейся бомбы. Она не только привлекла внимание общественности, но и привела скрипучую государственную машину в действие. В результате была принята соответствующая реформа, которая должна была значительно улучить положение дел. Ключевое – должна была. Но об этом позже. В доке «Дождя» Анна Немзер обсуждает с Еленой, как ее фильм повлиял на готовность россиян к усыновлению (удочерению), а также разговаривает о природе детских домов в целом и результативности проведенных реформ с психологом Аленой Синкевич, адвокатом и специалистом по семейному праву Антоном Жаровым и президентом благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Еленой Альшанской. Однако прежде чем говорить о каких бы то ни было результатах (или их отсутствии), будет логичнее отмотать события на семь лет назад, когда вышел фильм Погребижской, а точнее на восемь – тогда начались съемки. Тем более в картине «Дождя» используются кадры из картины. Впервые Елену в Колычевскую специальную (коррекционную) школу-интернат привезла ее подруга-волонтер Мария. Во второй раз автор приехала уже со съемочной группой и продолжала фиксировать внутреннюю жизнь интерната на протяжении года. Перво-наперво зритель видит директора. Он добродушно проводит съемочную группу по приличным (только на вид) коридорам учреждения, рассказывает, как планирует обустроить бассейн, сауну, спортзал. Признаться, от дока про детский дом ожидаешь увидеть в первую очередь обшарпанные стены, дефицит еды или спальных мест. Но ужас, который демонстрирует «Мама, я убью тебя», кроется за вполне приличным фасадом, улыбками и лишь эхом разносится меж старательно выделанных стен, которые впитали неуслышанные крики о помощи. Орудуя камерой, Погребижская проходится по интернату словно рентгеном, который показывает все, что скрыто, выводит наружу невежество и ложь. Картина благополучия развеивается еще в самом начале, но больше не от увиденного, а от услышанного. После краткого экскурса по учреждению, лента концентрируется на разных участниках истории: детях, воспитателях и руководстве. Из семидесяти с лишним детей фильм в большей мере знакомит нас с Настей, Сашкой и Лехой. Вначале Погребижская задает им вопросы вроде: «Кем хочешь стать, когда вырастешь?», «Как у тебя дела со здоровьем?», «Чем любишь заниматься?». На первый вопрос Настя отвечает, что хочет стать врачом, чтобы вылечить маму, а Сашка мечтает стать десантником. Поражаться смелым устремлениям и целям Погребижская дает недолго, комбинируя реплики детей с высказываниями взрослых. Смелые мечты, сопровождаемые уже до пугающего осознанным, но еще не утратившим толики детской надежды взглядом, душатся теми, кто с легкой руки определяет их судьбу. «Вы заметили, что они не такие, как мы?» – задает директор Погребижской вопрос. В фильме он словно нарочно остается без ответа, чтобы зритель смог ответить на него сам. Неизбежно варианты сокращаются до одного, когда автор снимает детей, которые рассуждают о прочитанной «Войне и мире», с легкостью управляются с компьютерами, самостоятельно чинят сломавшиеся вещи. Думаю, ответ на вопрос очевиден. Очевиден он и для сотрудников интерната, но только с мнением зрителя он будет разниться. После фиксации будничной жизни детей, Погребижская обращается к воспитателям, с прямых слов которых мы узнаем, что детей намеренно учат по крайне упрощенной программе, в которой химии, физики и английского и вовсе нет. «Им дорога только в ПТУ, не всем же быть учеными, – говорит один из сотрудников. – Маляры и штукатурщики тоже нужны». Тут напрашивается уже другой вопрос – о наличии выбора, на который в здоровом обществе (!) имеет право каждый человек. Должен иметь. В одном из эпизодов звучит фраза Марии, которая из года в год ездила к детям в интернат. Она говорит, что порой от внутренней ярости не могла ни кричать, ни плакать. Также работает и «Мама, я убью тебя». За ровной и лишенной истории интонацией фильма стоит буря протеста. Но эффект оказывают не только периодические выводы, которые за кадром делает сама Погребижская, а ужасающие факты, о которых без стеснения и с улыбкой рассказывают сами сотрудники центра. Окончательно при этом разбивает комбинация интервью взрослых и детей, которые захлебываются в водовороте тоталитарной машины с маской человеческого лица. На вопрос о планах на будущее ответил и Леха, только по-своему. Он сказал, что когда вырастет, то убьет свою мать. Эти слова Погребижская дает услышать ближе к концу, после слов психолога интерната о том, что дети спокойно относятся к тому, что у них нет родителей, и переживают по этому поводу короткий промежуток времени. Тут хочется отдельно сказать про дистанцию, понятие о фактическом виде которой при просмотре стирается. В данном случае документальное кино, которое можно смотреть, находясь в любой точке земного шара, делает дистанцию между зрителем и героями фильма меньше, чем она есть между детьми и их воспитателями – они видят их вживую каждый день, но становятся все менее зрячими. «Что для вас самое трудное в работе?» – спрашивает у психолога интерната Погребижская. На него мы слышим одновременно ожидаемый и шокирующий ответ, который при его осмыслении и моделировании вытекающих ситуаций будет с каждой минутой вызывать все более парализующий эффект. Это – ведение документации. Живя в России, сложно не иметь представления об «излюбленных» бумажных квестах, обилию которых ничего не стоит отбить всякое желание к чему-либо. Стоит ли говорить об участии, которое требует длительного времени, колоссальной эмоциональной отдачи и сил? Увиденное вызывает ассоциации не с чем иным, как с огромной монструозной машиной. А у любого железного механизма принцип работы заключается в том, чтобы каждая деталь работала так, как того требует устройство конструкции. Если, к примеру, какое-то колесико, пусть даже самое незначительное, начнет крутиться в иную сторону, то будут проблемы. В этом случае выхода два. Либо неполадка будет устранена и «колесико» будет крутиться в «нужную» сторону, либо конструкция развалится. Система детских домов и интернатов в России похожа на механическую, в ней крайне мало места для индивидуального подхода и глубокого участия. В большинстве случаев такой подход будет означать неполадки, которые нарушают и замедляют работу механизма и которые нужно устранить. Проблема, которую рисует «Мама, я убью тебя», на самом деле раскидывается далеко за пределы непосредственного места съемок и кроется далеко не только в неверном подходе отдельного человека. На примере Колычевского интерната Погребижская показывает, как год за годом машину чинят, тщательно смазывают маслом, наводят лоск. Тогда как суть заключается в том, чтобы детали начали работать не так, как заведено инструкцией, и конструкция в нынешнем ее виде развалилась. Это – индивидуальная работа с детьми, способствование их социализации, глубокая психологическая помощь, работа с кровной семьей и грамотное устройство в семью приемную. Те самые составляющие, которые не вписываются в скрипучую обезличенную конструкцию и в которых отчаянно нуждаются дети. Заканчивает свой фильм Погребижская темой относительно так называемых карательных мер в виде психиатрической больницы, где «провинившихся» (причиной может быть любая мелочь) усмиряют с помощью аминазина. Это – первый синтезированный нейролептик (1950 год), который в Европе не применяют почти тридцать лет. О психушке дети Елене говорят с ужасом и болью в глазах, но чуть ли не спокойно. Видимо, таковая практика уже стала обыденностью. Далее Погребижская сняла и в начале 2019 года выложила на свой канал двадцати пятиминутную картину про карательную систему и псевдолечение в закрытых реабилитационных центрах для зависимых от алкоголя, из которых пациенты бегут будто из концлагеря. После выхода «Мамы» автор также выпустила «Ваську» (2015) и короткометражку с говорящим названием «10 процентов» (2014). Дело в том, что герои фильмов Василий и Галина попали в статистику (тех лет) генпрокуратуры РФ, согласно которой 10% выпускников российских детских домов и интернатов адаптируются к жизни. Являясь жертвами гипердиагностики и выходцами из коррекционных интернатов (Василий также побывал в психиатрических лечебницах), они смогли избежать будущего, которое готовила им система. Ныне они живут, мечтают, учатся – делают то, что им говорили, они никогда не смогут. Потрясающим моментом истории героев является то, что рассказывают они о своем опыте без злобы. Они сумели избежать цементирования, которому подвергается ребенок, ежедневно сталкивающийся со стеной безразличия, агрессии и насилия. Герои «Мамы» в этот процент не попали. В доке «Дождя» Антоном Жаровым был оговорен момент, согласно которому одним из препятствий к усыновлению являются сложности в виде дополнительных обследований и, собственно, сами отказы со стороны руководства. На эту тему у Погребижской, отдавшей борьбе с проблемами детских домов и интернатов колоссальное количество сил, тоже есть отдельный ответ. В 2014 году она сняла фильм «Мальчишки с улицы свободы» о молодом приемном отце Александре. Он решил в одиночку усыновить и воспитать двух мальчиков из интерната. По словам Жарова, родителю-одиночке отказывают в 80% случаев. Герою «Мальчишек» удалось стать приемным отцом, но при этом его постоянно в чем-то подозревают и органы опеки, и простые люди. «Вы собираетесь снимать у нас обшарпанные стены?» – спросили перед съемками «Мамы» у Погребижской. После ответа автора, что ее интересуют души детей, добро на фильм дали незамедлительно. «Мальчишки с улицы свободы» обрисовывают картину, которая сначала может показаться неоднозначной, но по мере хронометража приобретает более одномерный вид. В фильме мы видим небогатую, местами неприбранную квартирку, за которую неустанно пытаются зацепиться органы опеки, обвиняющие Алексея также в «безответственном» поведении. Тут можно рассуждать и спорить о разных моментах. Но хотелось бы обратить внимание на другое. А именно – на разницу в состоянии души ребенка. В «напудренном» интернате она изнывает, а в скромной квартире радуется, учится доверять и любить. Одна из основных функций документального кино состоит в том, что оно обрисовывает реалии, заставляя рефлексировать о тех или иных проблемах, запустить цепочку по распространению информации или предпринимать действия по их решению. Иногда такие рычаги вполне может иметь и художественный фильм. Посмотрев прошлогодних «Отверженных», глубоко потрясенный Эммануэль Макрон, к примеру, завел диалог о поддержке населения, находящегося в трудном материальном положении. Приведет ли это к чему-то во Франции пока говорить трудно, зато относительно влияния фильма Погребижской спустя семь рассудить уже вполне можно. Судьба конкретно «Мамы» оказалась непредсказуемой – после выхода лента попала в правительство. Далее события развивались следующим образом. Если вкратце, то часть государственных служащих была потрясена, пошли разговоры о реформах, в Колычевском интернате прошла проверка, диагнозы у детей подтвердились, руководство в учреждении сменилось, но дети подверглись наказанию и были настроены против Погребижской, с которой были дружны во время съемок. За семь лет интернаты не стали открытыми, карательная психиатрия есть и, возможно, стала тщательнее скрываться, кадры готовят по-прежнему плохо, гипердиагностика осталась, работа с кровными семьями также требует внимания. Картина печальная, но все же в ней интересен один момент. В конце 2014 года началась стремительная раздача детей в приемные семьи, и Колычевский интернат в 2016 году уже был закрыт, так как в нем некого было содержать. Очевидно, что механизм остался механизмом со всеми его сопутствующими. Нельзя сделать вывод, что система в отношении детских домов стала «непоточной», а делается в ней все не для галочки, но изменения есть. Криво, неточно, тягуче, но механизм хотя бы повернулся лицом к концепции, согласно которой детский дом является именно «временным местом пребывания ребенка». Но интересен больше разговор не о скрипучей государственной машине, которую крайне сложно привести в действие, а о силе документального кино относительно популяризации и формирования общественного мнения. На данный момент интернет-документалистику в YouTube, новый для России феномен, смотрит колоссальное количество людей. Больше всего подкупает непоколебимый пыл и жажда правды, с которыми авторы (думаю, их имена всем известны) снимают кино об исторических событиях, знаковых фигурах, проводят расследования относительно коррупции, делают сюжеты по новоиспеченным резонансным темам. Жанр, который формирует документальное кино, испепеляющее ложь, стирает ту самую дистанцию и делает проблему для зрителя родной. YouTube и общедоступное на нем документальное кино на данный момент являются не только одним из трендов, но и катализатором, который сказывается на популяризации проблемы и реагировании. Формируется общность, основанная на соучастии. Например, в том числе благодаря фильму Ирины Шихман привлекла к себе внимание проблема домашнего насилия. А картина Алексея Пивоварова еще больше обратила внимание на дело сестер Хачатурян. За героиней ленты Погребижской Настей приемный отец приехал, посмотрев фильм. В целом же по стране детей стали забирать больше, а мнение о том, что обязательно нужно брать именно грудного ребенка, а не подростка, стало менее распространенным. Интересно совпало, что продолжение «Мамы» и док «Дождя» совпали с выходом агитационного ролика «Почему поправки к Конституции России – это важно». По сюжету в России так и не приняли поправки к 72 статье Конституции РФ, закрепляющие понятие брака, как союза мужчины и женщины. В ролике сотрудница детского дома записывает видео и радуется усыновлению мальчика. Позже выясняется, что ребенок будет жить в семье однополой пары. Мальчик и героиня реагируют с грустью. В это время на фоне звучит слоган: «Такую Россию ты выберешь? Реши будущее страны, голосуй за поправки в Конституцию». Позже благодаря общественному резонансу и действиям активистов «Стимула» ролик заблокировали. Фильм «Дождя» сопровождался очень верной фразой. Вышло так: «День защиты детей. Не только 1 июня». Напрашивается формат и относительно названия другого праздника – Дня защиты прав человека.