Епифанцев о мелодрамах, «Окаянных днях» и сиквеле «Зелёного слоника»

11 июня на платформе PREMIER состоится премьера screenlife-сериала Семёна Слепакова «Окаянные дни». Режиссёром одного из его эпизодов стал Владимир Епифанцев, он же исполнил в нём главную роль. В эксклюзивном интервью RT артист рассказал, как снимался сериал и какие любопытные вопросы он затрагивает. Кроме того, Епифанцев подтвердил своё намерение выпустить сиквел скандального фильма «Зелёный слоник» и раскритиковал телевизионные мелодрамы, герои которых бегают за женщинами. — Несколько вопросов о сериале «Окаянные дни». Расскажите, как строилась работа? Как вы готовились, репетировали с актёрами? Что оказалось наиболее сложным для вас в таких условиях? — Сложнее всего было понять принцип подачи материала, поскольку мне этот формат незнаком (сериал снят в формате screenlife. — RT). Соответственно, пришлось найти приёмы, которые позволили бы этот материал сделать воспринимаемым. Я выпустил, наверное, четыре варианта серии, которую снимал. И только на четвёртом нашёл стиль и подачу, которая, мне кажется, должна попасть в зрителя. — А с актёрами как вы всё обсуждали, репетировали? — Сначала по Zoom общались, разговаривали. Потом уже на площадке. Я постарался собрать всех артистов в одном месте. Мне кажется, что в случае с кино эта технология (съёмки в формате screenlife. — RT) ещё не освоена, нет механизмов, инструментов, которые позволили бы сделать продукт удалённо качественным на 100%. Поэтому я здесь схитрил. — На ваш взгляд, ситуации, которые показаны в сериале «Окаянные дни», утрированы или более-менее отражают реальную жизнь во время пандемии? — Мне кажется, что реальную жизнь отразить вообще невозможно. Как сказал Эзоп, для того, чтобы выпить море, нужно перекрыть все реки и ручьи, впадающие в него. Так и в кино — для того, чтобы угодить зрителю, нужно учесть ракурсы восприятия каждого зрителя. Поэтому в кино и в искусстве создаётся некий нейтральный экспириенс, который позволит зрителю воспринять и почувствовать через кино, через искусство, через вырванный из контекста жизни фрагмент что-то своё, что ему понятно и близко. То есть, однозначный месседж — всегда провал. Я считаю, что серия, которую снимал — настоящая и затрагивает многие состояния людей. Через этот сюжет, тему самоизоляции обнажаются фобии, комплексы… Хотя таким слегка театром абсурда я всё-таки добился подлинного реализма. — Вы хотели бы повторить опыт работы в screenlife? — Мне всё равно, в каком формате работать. Как говорят некоторые бойцы MMA — всё равно, с кем биться. Мне интересно всегда осваивать что-то новое. Я готов работать в любом жанре, и мне всегда интересно привнести в него что-то своё — чтобы нарушить жанровую ограниченность, рамки, добавить что-то совершенно иное, не поддающееся определению жанра. У меня в этой жизни вообще нет желаний. Вот, сижу на диване — потому что хочу. А сидеть и мечтать о чём-то… Иногда только, может быть, относительно каких-то детских фобий у меня возникают мечты. Но я стараюсь их гнать, так как они мешают мне жить. Сидеть и мечтать о том, чтобы что-то снять, я уже давно перестал, поскольку понял, что жизнь — провокация, некая хитрость. Когда ты мечтаешь о чём-то одном, то упускаешь то, что реально, и то, что гораздо интереснее в контексте данного времени. Поэтому я к жизни и к искусству, к творчеству, отношусь как наблюдатель и охотник. Я охочусь за тем, что может пролететь мимо меня в тот момент, когда я сконцентрирован на своих желаниях. Вот это маневрирование между своими желаниями и тем, что есть — очень увлекательный процесс в жизни. — Тем не менее, к примеру, несколько лет назад вы говорили о планах снять фильм «Операция ZS» (сиквел «Зелёного слоника». — RT). Они действительно имели место? — Это была, мне кажется, очень интересная идея. Просто во мне нет таких пробивных сил, которые позволили бы осуществить такой проект. Я сижу и жду у моря погоды. Когда паззл этой реальности сложится, всё само собой случится. Мне кажется, этот фильм снимается в моей голове. И когда он полностью созреет, произойдут естественные открывания клапанов, которые позволят проекту осуществиться. Сейчас я вижу неготовность людей к тому, чтобы он осуществился. Чего-то не хватает. Людей, которые будут заражены этой идеей, и дадут мне полный карт-бланш, финансирование. Мы кинули удочку, но заинтересованности нет… Я не продюсер и деньги искать не умею. Идею краудфандинга я отбросил. По ощущениям она мне показалась бессмысленной. Там таких денег не собирается, которые нужны. — Для вас в этом фильме найдётся роль? — Конечно. У нас написан сценарий. Это ремейк. Он насыщен теми же фразами, там раскрывается много тем, которые не были раскрыты в первом фильме. Например, историю про зиму начинаем рассказывать. Это инсайдерская история, где герои пробуждаются после спячки и безумия. Там есть политические аллюзии, но он, скорее, про некий универсальный эликсир радости и счастья. Это фильм о счастье. — Вы неоднократно выступали в проектах и как режиссёр, и как актёр одновременно. Сложно ли снимать самого себя? — Я этим занимаюсь ещё с Щукинского училища. Я сам режиссировал свои работы, сам в них играл. И в основном занимался постановками больше, чем освоением актёрской профессии. Я был увлечён идеями сюрреализма, абсурда, театра жестокости и различными современными актёрскими техниками, которые зачастую непонятны молодым артистам. И так я привык, что мне проще всё снять самому, сыграть там, чем объяснять и тратить свои силы и нервы на людей, которые от этого впадают в какое-то, скажем, оцепенение, непонимание. Это трудная работа, но интересная, и чем она сложнее — тем интереснее. Это такой виртуозный стиль. Им надо владеть, осваивать его не один год, чтобы всё было органично. Я этим занимаюсь практически с детства. — Но всё равно, когда снимаете сам себя, особенно в традиционном формате, вы же не видите сразу себя со стороны... — Да. — По вашим ощущениям, вам приходится делать больше дублей, по сравнению с теми случаями, когда вы только в кадре? — По-разному. Я думаю, что количество дублей — оно от неуверенности, от неопытности. Всё-таки в том, что делает актёр, важна не его визуальная подача, а внутренняя. Это зависит от задачи, от мотивации персонажей. Если она определена, понятна, и мне не мешают какие-то придурки-продюсеры, которые зачастую присутствуют на площадках и создают хаос, то я чувствую себя очень комфортно, мне не нужно видеть себя со стороны. Достаточно просто понимать задачу персонажа, мотивацию и его вот этот импульс, который позволяет мне добиваться результата, играть роль. Свобода — это самое высшее состояние для артиста. Проблема современного кино — это то, что продюсеры зачастую на площадках создают бардак и мешают и режиссёру, и артистам. Это самая мерзкая ситуация, и я это очень часто с этим сталкиваюсь. К сожалению, от этого кино становится только хуже. — Вы считаете, это не меняется со временем? Сейчас не стало возможным больше импровизировать и менять персонажей под себя? — Нет, продюсеры — они зачастую настолько амбициозные и тупые люди, что им это не объяснить. Должно пройти несколько поколений у нас в кино, чтобы появились какие-то грамотные люди, понимающие технологию съёмок. Здесь пока мало кто в ней разбирается. То кино, которое у нас снимают, очень примитивное. Такое, знаете, третьего мира. За исключением очень редких фильмов. — По-вашему, это касается только, так скажем, большого кино и телевидения, или в том числе проектов для онлайн-сервисов? В «Окаянных днях» у вас же была возможность импровизировать? — Да, я импровизировал. Даже не то что импровизировал, я пытался насытить историю и сделать из этого драматургического текста не просто скетч и юмористический аттракцион, но и оправдать, найти внутренние мотивации героев, сделать их более подлинными, и вскрыть какие-то дополнительные интересные месседжи для зрителя. Чтобы это было, знаете… я очень люблю, когда зритель смотрит смешное кино и не смеётся, но понимает, что это весело. «Блин, это смешно», — говорит зритель с серьезным лицом. И это для меня высшее состояние комедии. Я не люблю ржач. Я люблю, когда смех, радость и несдерживаемый восторг происходит внутри, а не на морде лица. Не с громким хохотом, перекрывающим весь смысл, содержащийся в этом фильме. — Говоря о продюсерских проектах, которые снимаются в строгих рамках, можете назвать любимые картины с вашим участием, те, которыми вы полностью довольны? — Нет, таких нет. Может быть, «Кремень», потому что его делал я. Там мне удалось сделать то, что я хотел: рассказать о персонаже и о таком способе воздействия, снять необычный боевик с элементами поэзии. Также, может быть, работа у Светланы Басковой в фильме «За Маркса…». Там было очень интересно играть. Я люблю такие острые роли. К сожалению, мне редко достаются подобные работы, поскольку меня в основном эксплуатируют в качестве идиотов, дурачков, придурков мужского пола, которые очень-очень нравятся женщинам. Почему-то они любят смотреть, как мужчина распускает сопли, признаваясь в любви, бегая за ней. Считаю, хренью какой-то занимаются. Потерянные люди, которые не знают, как взаимодействовать с женщинами. Это преступное кино, за такое надо запрещать людям брать в руки камеру, закрывать каналы… Я не сторонник радикальных методов, но это просто ведёт к деградации.