Малкольм Макдауэлл о работе с Кубриком и съёмках «Калигулы»

Всемирную известность Малкольму Макдауэллу принесла главная роль в фантастическом триллере Стэнли Кубрика «Заводной апельсин». Британский актёр столь убедительно воплотил на экране образ насильника и убийцы, что после премьеры ему стали предлагать в основном отрицательные роли. Макдауэлл сыграл Калигулу в одноимённой ленте Тинто Брасса, маньяка, прообразом которого стал Андрей Чикатило, в фильме Дэвида Греко «Эвиленко» и революционера Якова Юровского в драме Карена Шахназарова «Цареубийца». В интервью-шоу Dennis Miller + One на RT Малкольм Макдауэлл рассказал о работе со Стэнли Кубриком и съёмках «Калигулы», а также объяснил, как выбирает роли. — Поговорим о вашем новом проекте — картине «Большой урод», вышедшей на онлайн-сервисах 31 июля. Я немного прочитал про неё, и это можно передать как столкновение вод Темзы с водами озера Озарк — тут вам и отмывание денег, и тому подобное. События, если я не ошибаюсь, развиваются на Аппалачах. Верно ли я передал суть? — Я бы лучше и не сказал. Что-то вроде того. Это всё заслуга Винни Джонса. Именно он позвонил мне и спросил, не хочу ли я сняться в картине. Он сказал: «Слушай, Мэл, для меня это шанс сыграть хорошего парня. Наконец-то я могу не играть злодея». «Хорошо, Винни, — говорю я. — Я согласен». Он и правда сыграл положительного персонажа — и сыграл хорошо. — Мне нравится, что в более зрелом возрасте вы подходили к вопросу выбора ролей с безразличием в духе Майкла Кейна. Часть меня всегда стремится делать только то, что получается у меня лучше всего, но другая часть думает: «Я же зарабатываю себе на жизнь! Так что буду рисковать и набираться опыта!» Я заметил, что вы тоже... — Совершенно верно. До сих пор мне очень везло — постучу по дереву — я могу похвастаться долгой карьерой. В начале ты на пике популярности, играешь в остросоциальных фильмах, молодёжь на тебя равняется. Сейчас это, конечно, звучит немного забавно. Но, знаете, в том, что касается всего этого бунтарства и протестов, — я лишь играл то, что было написано в сценарии. Я никак не связан с протестами, скажем, на улицах Парижа в 1968 году. Я не кидался «коктейлями Молотова». Вначале ты играешь подобных персонажей, но с годами твоя жизнь меняется, а с ней меняются и роли. Суть в том, чтобы просто плыть по течению и наслаждаться этим. Меня не волнуют проблемы типа: «О боже, моё имя на постере находится ниже названия фильма!» или тому подобная ерунда. Я просто берусь за роль и наслаждаюсь ею. Именно этим я и занимался или пытался заниматься все эти годы. Вот и всё. — Но вернёмся ненадолго к «Калигуле». Удивительно видеть в подобном фильме таких маститых актёров, как вы и, скажем, Хелен Миррен. Продюсеры действительно добавили реальной порнографии в картину на стадии финального монтажа? — Именно так. Скажем так, в сценарии ничего подобного не было. Первый вариант сценария написал Гор Видал. Как-то он позвонил мне и пригласил на ланч. Когда я спросил, где мы встретимся, он ответил: «В заведении под названием клуб «Пентхаус». «Это что-то вроде клуба «Плейбоя?» — удивлённо переспросил я. «Да, только это «Пентхаус», — ответил он. «Ну ладно», — согласился я. Когда я приехал туда, оказалось, что это заведение находится в очень тёмном подвальном помещении. Там меня встречает Гор Видал и говорит: «Хочу, чтобы вы сыграли Калигулу в нашем новом фильме». Мы начали обсуждать подробности, и я спрашиваю: «А кто финансирует всё это дело?». «Боб Гуччионе», — прозвучал ответ. «Ага, — говорю я. — теперь понятно, почему мы в клубе «Пентхауса». А он мне: «Малкольм, считай, что Боб Гуччионе — это один из братьев Уорнеров». Это точная цитата Гора Видала. Думаю, он имел в виду, что тот просто даст денег и предоставит нас самим себе, но на деле вышло совсем иначе. Более того, Гор Видал покинул проект где-то на середине процесса, поскольку ему крайне не нравилось происходящее. Мне кажется, ему даже запретили появляться на съёмочной площадке. Скажу вам честно, эта картина до сих пор бередит во мне очень неприятные чувства — это было настоящее предательство. К слову, нынешний «вынужденный перерыв» побудил меня к тому, чтобы сделать некое шоу, документальный фильм, снабжённый обыгрыванием на сцене тех совершенно невероятных вещей, которые происходили в 1976 году на съёмках картины в Риме... — Какая превосходная идея! — Съёмках, в которых участвовали Хелен Миррен, Джон Гилгуд и Питер О’Тул. Могу сказать вам, что творилось там что-то совершенно невообразимое. Настоящие Содом и Гоморра. Ну, почти. По какой-то причине Питер О’Тул тогда пристрастился к марихуане, смолил косячки буквально без остановки и всегда был невероятно укуренным. Как-то мне сказали: «Иди в гримёрку Питера и проговори с ним диалоги. Мы будем снимать ночные сцены, и у тебя есть пара часов». Эти час-два превратились во все десять. К четырём утра мы пришли на съёмочную площадку, и мне буквально приходилось направлять его к месту, где он должен стоять. В тот день мы на площадке ещё не были. Нам предстояла сцена о сексуальных фантазиях Тиберия, которого играл Питер. Декорации вокруг изображали грот Тиберия на острове Капри, и там творилось полное безумие. К тому моменту, когда мы оказались на площадке, чего там только не происходило, кругом царил настоящий разврат. В итоге Питер начинал говорить свою реплику: «Рим был лишь обычным городом!.. Мать моя женщина, чем это они там занимаются? Это что, лилипуты? О боги!». «Питер, у нас съёмка — камера работает», — одёргивал я его. «А, да. Рим был лишь обычным городом! А это что там, трапеция?! Серьёзно?!». Вот так и жили. — Если уж О’Тулу было некомфортно, то каково было Гилгуду? — Он это просто обожал. Я тогда жил в апартаментах на студии, и как-то он пришёл ко мне и начал: «Малкольм, не знаю, есть ли у вас такая возможность, но суточные мне платят весьма скудные, а у вас, я слышал, весьма немаленькая вилла. Не получится ли отвести мне там комнатку?». «Джон, вы шутите, что ли? — начал я. — Забирайте себе хоть целый люкс, да что там — всё крыло! Живите, конечно!» И это было бесподобно — на протяжении двух недель в обеденное время Джон Гилгуд играл прекрасные песни. Когда картина уже вышла на экраны, я как-то столкнулся с ним на Третьей авеню в Нью-Йорке. Вот так вот — совершенно случайно, просто на улице. — Невероятно! — А находился он там на съёмках комедии «Артур» с Дадли Муром. «Малкольм, — говорит он мне. — Ты уже посмотрел фильм?». «Нет, — отвечаю я. — но собираюсь». — «А я вот посмотрел три раза, но заплатил (за билеты. — RT) лишь два!». А я ему: «Слушайте, если бы вы сказали им, кто вы, уверен, вам вообще бы не пришлось платить». — Перейдём к другому гению, явно с более непростым характером. Я достаточно читал про Кубрика, но больше всего мне нравится то, что сказал мне один мой друг. Когда он посмотрел «С широко закрытыми глазами», я спросил его, как оно, и он ответил: «Гедонизм глазами человека Викторианской эпохи, страдающего агорафобией». Гениальнейший режиссёр, и для меня его главный шедевр — это «Заводной апельсин». При первом просмотре я просто потерял дар речи. Если я не ошибаюсь, он увидел вас в картине «Если…» Линдсея (Андерсона. — RT) и решил, что вы актёр нужного ему амплуа. — Верно. Его жена, а ныне вдова Кристиана Кубрик сказала мне, что он давно искал. У них в доме был целый кинопроектор с механиком и, когда им прислали копию фильма «Если...», по её словам, после того как я в первый раз появился в кадре, Кубрик связался по интеркому с механиком и сказал: «Отмотайте обратно и начните с начала сцены». И так четыре раза подряд. После чего повернулся к жене и сказал: «Мы нашли нашего Алекса!» Мне кажется (от остальных режиссёров. — RT), он отличается тем, что снимал шедевры, за какой бы жанр ни брался. Будь то романтические комедии, антивоенные фильмы или что бы там ещё ни пришло вам в голову. Если подкинуть ему какую-нибудь отличную идею — вроде того, что Питер Селлерс сделал с нацистским приветствием в фильме «Доктор Стренджлав», когда тот одёргивал свою руку, то Кубрик построит вокруг этого целую сцену. Так было и когда я стал напевать песню из «Поющих под дождём», а он подхватил идею и встроил её в сцену, в сюжет картины. Можно вспомнить и ещё одну — когда в конце фильма министр кормит меня в больнице, я всё это дело пережёвываю и вдруг резко открываю рот. Пока бедняга произносил свой закрывающий фильм монолог, я краем глаза увидел, что Стэнли становится невыносимо скучно. Я понимал, что он вот-вот откажется от этого монолога, и подумал: если у меня получится это дело ускорить, скажем, быстрее всё проглатывать, то его оставят в картине. И Стэнли эта идея очень понравилась. Вокруг чего и построили всю сцену. Вы можете не помнить, что говорит министр, но отлично помните этот момент. — Хочу также обсудить ваш диалог с Дэвидом Уорнером в фильме «Путешествие в машине времени», когда он понимает, что всегда будет убийцей, что содеянное им будет всегда его преследовать, и он хочет, чтобы его отправили в мир иной, в ловушку времени. Ох уж этот понимающий взгляд, который он на вас бросает! У вас была отличная энергетика в том фильме. — Ещё бы! В 1965 году мы вместе служили в Королевском шекспировском театре, он тогда был большой звездой и играл Гамлета. Триста визжащих девчонок (постоянно. — RT) ждали его у служебного входа. Популярность его Гамлета можно было сравнить с The Beatles. Очень нетипичный и потрясающий актёр, абсолютно недооценённый, по моему мнению. Смотреть на него — одно удовольствие. У нас сложилась хорошая дружба. Он мне очень нравился, хотя человеком был странным, никогда не расслаблялся и всегда находился слегка в напряжении. Но из-за этого над ним можно было подтрунивать, и он начинал смеяться. Мы отлично проводили время. Так что, когда оказалось, что он исполнит роль Джека-потрошителя, я был невероятно счастлив. Между нашими персонажами было немало глубокой симпатии благодаря нашему времени в театре и огромному взаимоуважению. — Я буквально вижу того молодого человека, признанного прекрасным актёром, который работает за суточные в интересном проекте в районе залива Сан-Франциско и встречает красавицу Мэри Стинбёрген. Это, наверное, был один из тех моментов, когда понимаешь: «Боже, моя жизнь складывается великолепно». — Да. Именно так всё и было. Потрясающее время. Надо сказать, что Сан-Франциско — это один из моих самых любимых городов. Там мы и влюбились. Это был прекрасный момент. Она тогда встречалась с парнем, а я был женат (на Марго Беннетт. — RT), но не хочу вдаваться в подробности. Мы уже практически разошлись. В общем, это было непросто. Но что до Мэри — она бесподобно сыграла в том фильме. Она потрясающая актриса и до сих пор преуспевает, бесконечно появляясь в новых проектах. Никогда не знаешь, где её увидишь. — Я где-то читал, что после какой-то операции все мысли Мэри превратились в музыку. Вы слышали об этом? — Это всё правда. Причём операция даже не была серьёзной. Её поместили под наркоз, чтобы удалить что-то у неё на руке. Нечто вроде полипа — ничего серьёзного. Придя в себя, она буквально мыслила лишь музыкой. А теперь Мэри пишет песни, причём весьма успешно. Её даже номинировали на какую-то премию — не помню, был ли это «Оскар» или что-то ещё. Но могу точно сказать, что песни она пишет сногсшибательные — я слышал. Полную версию интервью смотрите на RTД.