Войти в почту

Никита Панфилов об экранных образах, экстриме и возвращении на сцену

На этой неделе в эфир НТВ вышли первые эпизоды приключенческого детектива «Лихач». Главную роль в сериале исполнил актёр театра и кино Никита Панфилов, широко известный по проектам «Духless», «Мажор», «Сладкая жизнь» и «Пёс». В эксклюзивном интервью RT артист рассказал о своей новой роли и съёмках на Черноморском побережье; признался, что сильно отличается от своих экранных амплуа, а также объяснил, почему после перерыва в несколько лет вернулся на сцену. — Ваш герой из сериала «Лихач», Сергей Сотников, любит экстремальную езду. Лично вам это тоже близко? — Да, у меня все штрафы только за превышение. Не могу ездить там, где пустая дорога, а ограничение — 40. — А что ещё у вас с ним общего? — Особо ничего. Вообще, с моими героями у меня мало общего: это всё выдуманные образы. — Вы сами выполняли трюки в кадре? — Нет, конечно! Это делали обученные люди, профессионалы — гонщики и каскадёры. Мне доверяли только проезды и другие несложные вещи. — А драться самому на съёмках приходилось? — Драки — это другое, в них я снимался сам. Там всё видно. Это в проездах каскадёр в шлеме, а в драках дублировать тяжеловато! — Тяжело вам даётся постановка таких сцен? — Уже нет, наверное. Потому что у меня всё-таки большой опыт. Тем более, учитывая, что мы в институте это всё проходили... — А травмы получали? — В каждом фильме, где что-то такое происходит, травмы случаются. Можно прямо по телу посчитать, сколько было, чего и как. Но самое интересное, когда что-то разбивают, — это обычно входит в фильм. Такое жертвоприношение богу кино. — В «Лихаче» присутствует любовная линия? Кто-то растопил сердце вашего героя? — Конечно, там будет любовная линия. И открою тайну: не только у моего персонажа. Там много романтики. — Часть съёмок проходила в Сочи. Здорово было сниматься на побережье? — Да, великолепно! Основная часть проходила в Сочи. В павильонах снималась только одна серия, а всё остальное — на побережье. Мы ещё застали бархатный сезон. Красота там, конечно! И все заявочные планы, все пролёты — это дорогого стоит. Снимали с удовольствием. Это украшение фильма. — А отдохнуть успели, пока там находились? — Конечно. Хотя маловато отдыха было. — Можете вспомнить самое яркое впечатление от съёмок? — Самое яркое не связано с самой работой. Это один из немногих сериалов, когда группа была так сильно сплочена. Мы отмечали каждый сотый отснятый кадр, устраивали сабантуй. Самым ярким, наверное, был 300-й. Его делали постановщики. Они арендовали маленький островочек в Сочи, мы поехали туда всей группой, жарили шашлыки. Крайне редко группы отмечают эти кадры. — Вам нередко достаются роли подобных персонажей — мужественных, сильных, смелых. Это совпадение, или вам самому интереснее играть именно таких героев? — Какая физиономия — такие и роли предлагают. И я бы не сказал, что много подобных ролей. Это «Пёс», например — в нём шесть сезонов, и там я играю полицейского. А так, полицейских-то у меня всего раз, два и обчёлся. Просто из-за шести сезонов «Пса» кажется, что мне достаются только такие роли. — Не было такого, чтобы вам мешал сложившийся образ? Может, из-за него не удавалось получить роль более драматичного персонажа? — Не знаю, потому что пробы проходят в закрытом формате, это решают совершенно другие люди. Мне кажется, что нет. Актёр должен быть пластичным, уметь всё. А сейчас просто такой период. Одно время я играл героев-любовников. И было такое, когда предлагали только роли сумасшедших, совсем больных людей. И почему-то вот сейчас пошли полицейские. Что будет дальше — самому интересно! — А вам какое из этих амплуа ближе? — Я от персонажей своих далёк. В жизни я совершенно другой, так что сказать, какой ближе... Наверное, сумасшедший человек — это подальше от меня. Там как-то пошире можно поиграть, отпустить себя. А играя полицейских, необходимо, наоборот, себя сдерживать. Например, в «Псе» приходится следить за собой, чтобы, ни дай бог, не сделать героя ярче. А это не всегда удаётся, потому что хочется как-то психануть, что ли, в кадре. Но этот образ обязывает быть сдержанным, закрытым. И он, опять же, не имеет ко мне никакого отношения. А вот в «Лихаче» я мог позволить себе больше. — Многие артисты порой говорят, что окружающие отождествляют их с героями, не всегда положительными. Вы с таким сталкивались? — Постоянно. Никто же не знает, какой я на самом деле. Бывает, девушкам нравится образ того или иного персонажа, и они мне пишут, отождествляя меня с ним. Мне, конечно, это льстит: значит, я всё правильно сделал. Но я, конечно, не являюсь тем персонажем, которого создаю на экране. Это — ещё раз повторюсь — очень далёкие от меня образы, потому что в жизни я достаточно закрытый человек. — А с агрессией со стороны зрителей сталкивались? — Конечно. Это было после «Мажора». Писали: «Стас, ты сволочь, тварь, умри от СПИДа». Угрожали, спрашивали, за что убил Королёва. Так смешно! Я в шутку говорил, что не хотел убивать, меня сценаристы заставили. Доходит даже до такого иногда. — И часто вы им отвечаете? — Знаете, хейтеры нужны в этой жизни для того чтобы тренировать мою сдержанность, толерантность, спокойствие. У каждого есть своё мнение. И это хорошо, это гармония. Одним людям нравится, другим — нет. Нравится — смотри, не нравится — не смотри. Вот и всё. А так, пишут — ну и пусть, я отвечу что-нибудь. — К слову, про «Пса». Вы упомянули, что он состоит из шести сезонов. Как вы думаете, в чём успех этого сериала, почему его смотрят столько лет? — Потому что это смешение жанров. Там и комедия, и боевик, и триллер, и экшен — всё есть. И самое главное, на мой взгляд, — стопроцентное попадание в кастинг. Потому что ребята до такой степени профессионалы и молодцы... Вот, например, про Мишу у меня даже спрашивают: «Он по жизни такой дебил?». Я говорю: «Нет, он совершенно другой человек. Он даже более уравновешенный, чем я». Когда собираются такие ребята, как Оля, Миша, Денис, Андрей, то получается вот такое качественное кино, цельное и многогранное. И, наверное, эта многогранность и привлекает. Сейчас много разных сериалов, но такое смешение жанров встречается редко. — А вы сами не устали от роли детектива Макса? — Устал немножко. Потому что сейчас все спрашивают про этого «Пса». До такой степени его стало много в моей жизни, что люди начинают забывать мои другие роли. Все сейчас почему-то зациклились именно на «Псе». Любую фотографию выставляю — все спрашивают, когда «Пёс». С одной стороны, это хорошо, я рад, что всем нравится — и детям, и взрослым. Восхищённые детские глаза — это прекрасно. Но надо двигаться дальше. Я не хочу, чтобы меня отождествляли только с Максом и сравнивали все мои работы именно с ним. Ещё раз повторюсь: это образ. Люди спрашивают, почему Макс неяркий. Потому что он такой, он «мёртвый» человек. Образ обязывает так его играть. А если нужно ярче — есть «Сладкая жизнь», «Мажор», «Духless». — Вы сейчас занимаетесь борьбой или ещё какими-либо видами спорта? — Борьба была увлечением юности. Сейчас хожу в спортзал, занимаюсь сноубордом, летом катаюсь на велосипеде... Вообще я люблю адреналин. Но на то, чтобы заниматься профессионально, у меня пока нет времени. — Какие у вас экстремальные увлечения? — Я просто пытаюсь попробовать, посмотреть всё интересное, захватывающее. Я и с парапланом прыгал, пробовал сноуборд, маутинбайк. Мне просто нравится пробовать новое. Причём это касается не только получения какого-то адреналина. Интересно смотреть разные страны, места. Потому что жизнь короткая, и хочется увидеть и почувствовать как можно больше. Но это касается только чего-то хорошего, положительного. — Несколько лет назад вы оставили сцену ради кино, а в этом году вернулись в Малый театр. Почему? — Я очень соскучился по сцене. Мне не хватало этого. Когда ушёл, три года у меня была ломка. Мне снилось всё время, что я забываю текст, что в спектаклях выхожу. Прошло шесть лет, меня, конечно, попустило с этим. И сейчас пытаюсь возобновить. Мне нравится. Это, опять же, адреналин. Выход на сцену несравним ни с чем. — Чего вам особенно не хватало во время этого перерыва, по чему вы особенно скучали? — Скучал по сцене, по залу, по энергетике, которая идёт из зала. Потому что кино и театр — немножко разные вещи, хотя и представляют собой две грани одной профессии. В кино нет какого-то перекликания с залом, живого общения с публикой. Это энергия, которая висит, звенит прямо в воздухе. Почему футболисты так любят выходить на поле? Потому что это колоссальная энергия. И так же в театре, когда выходишь на сцену — ты чувствуешь каждого человека в зале. Это что-то неописуемое. Ты живёшь и дышишь одним целым со зрителями. И вот этого, наверное, мне не хватало шесть лет. Когда вышел сейчас, у меня поджилки тряслись. Но оно того стоит. Ты весь вымотан, весь мокрый, но счастливый. — Сейчас у вас идут репетиции в театре? — Да, были репетиции, мы всё вспоминали. Во время пандемии многое забыли. Мы же только-только показали, и как-то всё это улетучилось за пять месяцев — и мизансцены, и текст... Спектакль — это такая субстанция сложная, её нужно постоянно держать в тонусе. Но сейчас у нас будут опять репетиции. Надеюсь, успеем вспомнить до премьеры. — Как теперь строится работа с ограничениями, вызванными пандемией? Удаётся соблюдать все требования, сохранять дистанцию полтора-два метра? — Нет, конечно. Невозможно всегда соблюдать такую дистанцию, это утопия. У нас столько подобных недочётов! Например, если приезжаешь в супермаркет на машине, поднимаешься без маски, без перчаток, то никто тебе ничего не говорит. А заходишь через общий вход — не пускают. Это абсурд. В магазине тебе без маски и без перчаток ничего не продадут, но саму маску или перчатки — могут. Мы сейчас живём в какое-то непонятное время. На эту тему столько разных шуток... Я понимаю, что период сложный. Но надо как-то, на мой взгляд, более адекватно ко всему этому подходить. Правильно говорят, что ограничения, безработица, переживания сказываются на здоровье людей гораздо сильнее, нежели сама болезнь. — Как вы относитесь к идее ввести в театре шахматную рассадку? Считаете, что от этого пострадает атмосфера, за которой приходят многие зрители? — Атмосфера пострадает. Глупость несусветная! Причём, полутора метров там нет. Тогда уж надо сажать не просто через одно, а через два кресла. Это всё полумеры, понимаете? Они не помогают, а делают только хуже. Глупость, на мой взгляд, полнейшая. Если открывать театры, то полноценно, чтобы люди в зале сидели, пусть и в масках. А через одного… глупость. — Когда вы приходите в театр на постановки с участием друзей, вам легко удается абстрагироваться от работы и наблюдать за действием как рядовому зрителю? — Это зависит от того, что я смотрю и с кем. Потому что хороший спектакль или хорошее кино от плохого отличается только твоей погружённостью в предлагаемые обстоятельства. Чем лучше снято, чем лучше играют актёры — тем больше ты погружаешься в это. Для меня фильм или спектакль хороший, если я не смотрю за игрой актёров, а сопереживаю персонажам. — Вы как-то рассказывали, что с раннего детства бывали за кулисами театра со своими родителями. А сами вы детей берёте в театр или на съёмки? — Я стараюсь, да. И Аврора, и Добрыня были на съёмках. Съёмочная группа, конечно, умиляется: дети всё-таки пришли. А они так смотрят... Это новый мир, ещё непонятный. И папа здесь работает. Это, наверное, знаете — как за кулисами цирка побывать, когда становишься свидетелем того, что обычно скрыто от посторонних. — А сын интересуется вашей работой, смотрит фильмы с вашим участием? — Конечно, а как же! — Как он реагирует на папу на экране? — В первый раз, когда он увидел меня в кино, так долго смотрел на экран — на меня, на экран — на меня... Видимо, у него сбивалась логика: как это? И там, и тут — не может быть! Он смотрел, а потом говорит: «Очень похож». А дочь реагирует куда проще: «А, папа!».

Никита Панфилов об экранных образах, экстриме и возвращении на сцену
© RT на русском