Шестой день ММКФ: Филипп Гаррель оставил послание собственному сыну, а Жерар Депардье расслабляется в спа
Стоит любому фестивалю перевалить за экватор, с каждым днем все чаще слышишь разговоры о том, как было бы славно «отдохнуть, наконец, от кино». Подобные мысли естественным образом закрадываются в голову, оправдывая физическую усталость, но вовремя в расписании появляются картины, после просмотра которых на несколько минут становишься чуточку счастливее и кажется, что время вот-вот начнет идти вспять. Новый дневник. Снова Франция. Vive la France. На ММКФ была показана «Соль слез». Отметившись до того в основном конкурсе Берлинале, на февральском смотре новая работа Филиппа Гарреля, увы, так ничего из призов и не получила. Режиссер, на протяжении десятилетий словно находясь где-то на вторых ролях (в числе главных авторов «новой волны» его фамилия придет на ум не сразу, затмевали его и в дальнейшем, декада за декадой), получил статус живого классика скорее вопреки. И чем больше проходит времени, тем страннее осознавать, что Гаррель один из немногих кинематографистов, кто застал студенческие волнения, неоднократно воспевал их и все еще плодотворно снимает кино. «Соль слез» выделяется на фоне других работ постановщика последних двадцати лет. Это не громоздкая попытка ухватить дух времени, как «Постоянные любовники», и не лаконичный набросок вроде «Любовника на день». Монохромная открытка из безвременья, где все еще шлют друг другу письма. Большие страсти в жизни не самых примечательных людей. Фильм по-особенному искренен, в нем ни плохих, ни хороших — просто человек меняется под гнетом новых чувственных познаний и потрясений. В уютном безлюдном осеннем мирке Гарреля если истерят, то на разрыв, но чаще эмоции скрывают. Голос демиурга-автора бесстрастно проговаривает все новые открытия героев о себе, о мире вокруг, об отношениях мужчины и женщины и такой непредсказуемой вещи, как жизнь. Люк (Логанн Антуофермо) на несколько дней остановился в Париже, чтобы сдать экзамены в престижную школу краснодеревщиков. На автобусной остановке молодой человек знакомится с Джамилей (Улайя Амамра). В силу обстоятельств уединиться они не могут, потому обнимаются посреди пустых улочек, держатся за руки и трепетно смотрят друг другу в глаза. Покончив с делами, Люк возвращается домой, где его ждет отец (Андре Вильм), трогательный мужчина, рассчитывающий на большое будущее сына в ремесле, как возможность воплотить в его судьбе все то, чего так хотелось достичь в молодости самому. На малой родине Люк встречается с Женевьевой (Луиз Шевильот), своей бывшей одноклассницей, заодно некрасиво поступает с Джамилей и наконец получает торжественную телеграмму о зачислении в престижную школу. С переездом в Париж все окончательно запутывается. И отец Люка еще не раз задумается, такого ли пути он хотел для своего сына. Соль слез Хочется верить, что это не последнее экранное наставление Гарреля-отца своему сыну о том, что пока мужчина не станет поэтом, он остается легкомысленным юнцом. Дар видеть в обыденном свою «соленую» (печальную из-за слез) красоту — одновременно тяжелое бремя и единственный настоящий хэппи-энд, что мог бы ждать Люка, которому до поры до времени было плевать, где на небе находится Большая медведица. Женщины вьются вокруг него, Люк «набивает шишки», пока не познал — не почувствовал. Один из самых красивых фильмов Гарреля и по мысли, и по форме, равно как и самая упоительная сцена танцев в кинематографе последних лет. Дух дышит, где хочет, в «Талассо» Гийома Никлу — другом французском фильме, показанном на Московском кинофестивале. В вольном сиквеле «Похищения Мишеля Уэльбека» прозаик отправляется в спа-отель набираться сил. Процедуры выматывают, писать невозможно. Как работать без сигарет, когда они здесь под запретом? Разве что тайком, оглядываясь по сторонам. Вино пить не дозволено, заставленный бутылками многолетней выдержки сервант, закрытый на ключ, так и манит. Судьбоносной в этой каждодневной стерильности становится встреча Уэльбека с Жераром Депардье. Актер называет своего нового друга то креветкой, то воробышком, снабжает его алкоголем из собственных тайников и помогает адаптироваться к микромиру спа. Уэльбеку, впрочем, все равно неспокойно: вокруг все больше странностей, а по ночам мучают кошмары. Спа (Талассо) Никлу воспевает своих несдержанных героев уже не первый раз: что Депардье, что Уэльбек частые гости в его фильмах. Их увядающие тела — лишний повод обыграть несоответствие грузного Жерара и усохшего Мишеля друг другу: на постере мечтательный слон наседает на уставшую змею с грустными глазами. Догадаться, кто есть кто, нетрудно. Попутно упоминаются Лорел и Харди, Астерикс и Обеликс, но неймдроппинг лишь поп-культурный элемент отвлечения. Больше всего Никлу восхищает личность своих героев, он придерживается мифа, сложившегося о них в информационном пространстве, позволяя каждому вволю хохмить, смешивая правду и быль, факты и выдумки, околесицу и искренние раздумья о бытии, времени и пространстве. Сказанному — верить: если хочется, даже самые абсурдные байки начинают казаться неподдельными. Лейтмотивом «Талассо» становится тема гробниц: тела в спа словно мумифицируют, схожая задача и у кинематографа. Арт-инсталляция из сложенных у стены чемоданов в номере Депардье, как и сам фильм, — концептуальный объект искусства, который сложно с первого раза разглядеть в обыденном. Антон Фомочкин
