Отцы, дети и однополый брак: каким получился режиссерский дебют звезды «Властелина колец»

В российский прокат вышло «Падение» Вигго Мортенсена, старательно избегающая клише драма об умирающем фермере-гомофобе и заботящемся о нем в его последние дни сыне-гомосексуале. Режиссерский дебют звезды «Властелина колец» и «Зеленой книги» был включен в официальную программу несостоявшегося в итоге Каннского фестиваля, а также был показан на «Сандэнсе», в Торонто и Сан-Себастьяне. В этом признании ведущих фестивалей мира нет ничего удивительного: у Мортенсена получилось по-настоящему авторское, как в своих достоинствах, так и недостатках кино. «Прости, что я привел тебя в этот мир, чтобы тебе пришлось в нем умереть», — просит у своего новорожденного сына Джона прощения молодой фермер по имени Уиллис. Полвека спустя, впрочем, это уже он (Лэнс Хенриксен), постаревший, скукожившийся, разбитый деменцией, будет близок к смерти — и будет вынужден принять руку помощи своего давно выросшего ребенка (Вигго Мортенсен). Сначала, правда, тому придется вывезти родителя с его фермы в штате Нью-Йорк к себе домой в Калифорнию — не самая простая задача не только из-за ворчливого, несговорчивого характера старика, но и из-за его стремительно ухудшающегося состояния. Вот Уиллис превращает полет через всю Америку в натуральный кошмар: самолет видится ему собственной фермой, в кабине пилотов ему мнится покойная жена, а в салоне — другие призраки бесславного прошлого. Деменция, впрочем, это только полбеды — хотя бы потому, что на худших качествах характера Уиллиса болезнь, кажется, никак не сказалась. В дом сына, где тот живет с мужем (Терри Чен) и приемной дочерью (Гэбби Велис), 80-летний динозавр входит, извергая ругательства — и не смягчит свое поведение вплоть до финальных кадров. Азиаты (у супруга Джона гавайские корни) и черные, женщины (если верить Уиллису, шлюхи все до одной) и дети, либералы (на холодильнике сына при этом гордо красуется стикер с Обамой) и хипстеры, ну и в довершение всего, конечно же, геи — все они вызывают у старика исключительно отвращение, которое он, более того, едко и остро озвучивает при первой же удобной возможности, где бы ни находился, на семейном ужине или на музейной экскурсии. Парадоксальна здесь разве что реакция Джона: тот, с одной стороны, не пытается отцу угодить, открыто и беззастенчиво целуя мужа у него на глазах, а с другой, уворачивается от прямой конфронтации, отказываясь вестись на родительские провокации. Взрослый, живущий в однополом браке гей-либерал мирится с чудовищными гомофобией и расизмом умирающего отца — краткий синопсис, который мгновенно рисует в голове типичные голливудские клише и обещает гонку длиной в фильм за пафосом финального всепрощения. Тем неожиданнее, что Вигго Мортенсен в своем режиссерском дебюте старательно от предполагаемых таким сюжетом ожиданий открещивается. Его основным инструментом в «Падении» оказывается работа не столько с историей, сколько с материей времени — и красками человеческих судеб, которые на этой ткани отпечатываются, чтобы постепенно высохнуть, поблекнуть, исчезнуть. Главным же приемом Мортенсену служит флешбэк — в прошлом, куда сознание раз за разом уводит то теряющего связь с реальностью Уиллиса, то вынужденного заново переосмыслять свои детство и юность Джона, разворачивается почти половина фильма. Более того, эти флешбэки чаще всего не столько проясняют характеры персонажей и природу их отношений между собой (как это обычно бывает), сколько, напротив, общую картину усложняют и путают — нередко скачок из настоящего в прошлое оказывается и вовсе нужен Мортенсену как визуальная рифма, как ритмический контрапункт. Звезда «Властелина колец» всю актерскую карьеру активно занимался поэзией, абстрактной живописью и экспериментальной музыкой — в «Падении» все эти увлечения как минимум чувствуются, а как максимум определяют строение фильма даже больше, чем его центральный конфликт. Этот формализм в итоге и возвышает «Падение» над посконным шаблоном драмы о конфликте отцов и детей. Фильм Мортенсена не делает попыток оправдать одних и воспитать других, предпочитая вместо этого дотошно копаться во внутренностях человеческой души и почти на физиологическом уровне понятых хитросплетениях биографий (тот факт, что великий режиссер Дэвид Кроненберг, у которого Мортенсен снимался в «Оправданной жестокости», «Пороке на экспорт» и «Опасном методе», появляется здесь в ироничном камео не кого-нибудь, а проктолога, такие устремления как будто бы подтверждает). Логично, что и оставить зрителя «Падение» предпочитает не с каким-нибудь дешевым откровением или расхожей истиной, а с полной панорамой своего эмоционального пейзажа — Мортенсен, проще говоря, отказывается делать из сложного материала выжимку выводов и уроков, отказывается кого бы то ни было учить жизни, среди прочего показывая на примере героя Хенриксена, что далеко не все люди в принципе чему-то учатся. Отчего, впрочем, они не перестают быть людьми — а значит, и заслуживать внимания. Подлинно авторское кино тем не менее даже когда избегает прямых высказываний, всегда ухитряется сообщить что-то об окружающем мире. Вот и «Падение» в определяющей его структуру интенсивной ритмической перекличке между настоящим и прошлым вместо того, чтобы выносить им оценку, вдруг добивается их диалога — и оказывается визуальной поэмой о последнем разговоре Америки сегодняшней с ее памятью о себе самой еще недавней, но уже стремительно уходящей в небытие. «Падение» смотрит в спину этому неприглядному призраку целой страны без ностальгии и сожаления — но и без проклятий и ликований. По Мортенсену, худшее из падений — это забвение: ведь оно неизбежно обходится боком и тем, кто пока что прочно стоит на ногах, предпочитая трезвому взгляду в прошлое фантазии о будущем. Фильм «Падение» (Falling) вышел в российский прокат