Голос «Отчизны»

Маньчжурия была совершенно особым театром военных действий, и дело не только в характере местности — пустыня, тайга, хребты… В Харбине и его окрестностях жило около 75 тысяч русских белоэмигрантов. Среди них были и те, кто тайно или явно симпатизировал СССР, и те, кого японцы посылали в Приморье и Приамурье с диверсионными целями. После нападения Гитлера на Советский Союз эмиграция, и без того неоднородная, окончательно раскололась на «оборонцев» и «пораженцев». Первые отмечали 700-летие победы Александра Невского над тевтонами, вторые ждали падения Москвы.

29 декабря 1944 года начальник управления Наркомата госбезопасности по Хабаровскому краю Сергей Гоглидзе сообщал в докладной записке на имя наркома Всеволода Меркулова (обоих расстреляют в 1953 году по делу Берии): старшее поколение эмигрантов к политике подостыло, молодёжь ненависти к СССР в основном не испытывает. Экономическое положение эмигрантов заметно ухудшилось. Японцы, ведущие затяжную войну в Китае и на Тихом океане, начали прямую экспроприацию: коммерсантов «раскулачивают», служащих отправляют на принудительные сельхозработы. Сужены возможности русского образования, эмигранты политически бесправны.Японцы вмешиваются даже в религиозную жизнь, чем особенно недовольны староверы и казаки. «Эмиграция в своей массе, и особенно молодёжь, резко отрицательно относится к японцам», — писал Гоглидзе. Считая, что перед входом Красной армии в Маньчжурию следует подорвать доверие японцев к эмигрантам, чтобы последних не использовали против СССР, он заключил:

Москва дала добро, и 14 февраля 1945 года состоялся первый эфир, начавшийся с песни варяжского гостя из оперы Римского-Корсакова «Садко». Вещание велось сразу после окончания передачи на русском, которую осуществляло БРЭМ (Бюро по делам русских эмигрантов в Маньчжурии, созданное японцами в целях контроля над диаспорой, разведки и контрразведки), и на той же частоте. Радиостанция, заявившая о себе как о голосе «оборонцев», называлась «Отчизна». Она критиковала японские власти и Русскую фашистскую партию Константина Родзаевского, говорила об успехах советских войск в Европе и поражениях «Ниппона» (Японии) на Тихом океане.

Вторая передача прошла 18 февраля и произвела на эмигрантов, как передал харбинский агент «Заур», «большое впечатление». Одни поверили, что «оборонцы» выходят в эфир из-под Харбина, другие решили, что вещание ведётся из СССР или даже с борта английского крейсера, третьи сочли радио провокацией японцев. С третьей передачи, 21 февраля, началось противодействие: японцы стали глушить «Отчизну», как позже в СССР глушили «Голос Америки», — передавали на той же частоте громкую музыку. Два дня спустя передачу повторили, предупредив слушателей о смене частоты. 25 и 28 февраля эфиры благодаря повторам и смене волн, сообщал резидент, «в основном дошли до слушателей».

В докладной записке из Хабаровска в Москву говорилось: «Эмигранты при приближении часа работы радиостанции… покидают театры, собрания и прочие общественные места, чтобы… попасть к себе домой и включить радиоприёмник».

Хабаровск требовал от «Заура» подробностей о личной жизни видных эмигрантов, склоках, бытовых деталях… — чтобы никто не усомнился: «Отчизна» действительно вещает изнутри Маньчжурии. Радийщиков в штатском всерьёз волновал рейтинг. 30 марта главе внешней разведки СССР Павлу Фитину доложили: «Отчизну» слушают во всех крупных городах Маньчжоу-го, слышимость хорошая, дальнейшие успехи зависят от резидентов, информация от которых по-прежнему «не соответствует предъявляемым к ней требованиям и вызывает необходимость серьёзного улучшения».

В марте прошло 10 передач, каждая дублировалась. Диапазон вещания для борьбы с «забивкой» расширили. Чекисты задумались о радиопропаганде на китайском, корейском и японском языках — в целях «политического просвещения многомиллионного населения стран Дальнего Востока, компрометации неугодных нам политических деятелей этих стран, борьбы с иностранным, в частности американским, влиянием на Дальнем Востоке, усиления престижа СССР».

В это же время на здании редакции прояпонской русскоязычной харбинской газеты «Время» появилась надпись «Смерть макакам!». «Отчизна» сообщила: на здании японской жандармерии в Харбине может появиться надпись «Живодёрня». Вскоре она действительно появилась. «Фактически мы… ориентировали эмигрантов на использование данной формы борьбы», — писали хабаровские чекисты наверх.

В апреле японцы сумели почти полностью «забить» ряд передач. «Только благодаря дублированию они доходили до слушателей. Налицо несомненное стремление японцев заглушить наши радиопередачи, и лишь несовершенство японской аппаратуры позволяет нам избегать их мешающих действий», — отмечали в хабаровском УНКГБ.

Харбинский резидент сообщал:

Эмигранты, умудрённые опытом, в этот момент либо отключали антенну, либо сбивали или переключали настройку или выключали вообще приёмник". Незаметно, чтобы это тревожило советские спецслужбы: отношения японских властей и эмиграции ухудшались, цель оправдывала средства. По слухам, за прослушивание радио арестовали до 900 человек. Впрочем, другой агент, «Игла», сообщал: массовых арестов произведено не было, имели место лишь единичные случаи.

Агентура доносила: власти Маньчжоу-го пересматривают вопрос об использовании белоэмигрантов против СССР. Уже весной японские чины заговорили о расформировании русских воинских отрядов из-за сомнений в лояльности, а вскоре окончательно решили не использовать их в разведывательных, диверсионных и военных целях.

«За… два с половиной месяца радиостанция „Отчизна“ оправдала себя как одно из средств расслоения русской эмиграции в Маньчжурии и стимулирования недоверия японцев к эмигрантам, что должно привести к отказу японцев от использования эмигрантов в антисоветских целях», — докладывали из Хабаровска в Москву.

Интересно, что японцы так и не засекли точку, откуда велось вещание. «Нервирует японцев… то, что до сих пор им так и не удалось точно установить местонахождение „Альфы“ (в целях конспирации „Отчизну“ в документах стали называть „Альфой“ — прим. DV)… Недоумевают японцы… и по поводу сравнительно верной осведомлённости радиостанции „Альфа“ о положении эмигрантов. По-видимому, японцы далеко не исключают возможность действительного существования в Маньчжурии тайной организации эмигрантов-оборонцев», — говорилось в докладах из Хабаровска. Позже арестованный генерал Сюн Акикуса, глава Японской военной миссии в Харбине, покажет, что ему доложили: станция находится на линии, идущей от Харбина на север и юг. Для уточнения нужен второй пеленгатор, но его нет…

Лидер подконтрольной японцам партии русских фашистов Родзаевский (22 августа 1945 года он напишет покаянное письмо Сталину, будет отправлен в СССР и в 1946 году расстрелян) на совещании эмигрантских организаций пытался протащить резолюцию об осуждении «Отчизны», но безуспешно. Её отклонили не без остроумия: ведь подписать резолюцию — значит признать, что эмигранты слушают «голоса»… Сам Родзаевский вместе с тем даже радовался, когда его упоминала «Отчизна»: «Раз ругают, значит, помнят и обращают внимание».

В июне радиостанция перешла на скользящий график, чтобы японцы не успевали принять контрмеры. Неизбежная потеря части слушателей большого значения уже не имела: содержание каждого эфира разносило «сарафанное радио». «Обрастание наших сообщений… вымышленными слухами неизбежно и в конечном счёте в большинстве случаев даже небезвыгодно для нас», — решили в управлении НКГБ по Хабаровскому краю. Эффективности «Отчизны», как ни странно, способствовали сами японцы, требуя записывать каждую передачу. Впоследствии один из лидеров БРЭМа Михаил Матковский, ещё в мае 1945 года завербованный советскими спецслужбами, показал: «Когда выполненная запись „Отчизны“… попадала на пишущую машинку… уже к вечеру содержание записи „Отчизны“ через служащих БРЭМ становилось известным населению».

«Продолжающие поступать сведения по нашему мероприятию „Альфа“ снова подтверждают большой радиус его действия как в смысле влияния его на эмигрантов, так и в смысле техническом», — докладывали хабаровские чекисты начальству. В июне началось антияпонское вещание на Маньчжурию по-китайски. В документах это называлось радиостанцией «Вымпел». Вещание вели поочерёдно из Владивостока, Имана (Дальнереченск), Хабаровска, Куйбышевки (Белогорск) и Сковородино.

Засланный из Маньчжурии в СССР и задержанный японский агент Гребёнкин показал:

Позже Владимир Кибардин — заместитель Матковского, завербованный вместе с ним, — покажет: «Осведомлённость „Отчизны“ была очень неплохая. Характеристики эмигрантских деятелей большею частью были метки, и разоблачения соответствовали действительности». Причинами интереса к радио он назвал «острую и открытую постановку вопроса о притеснении эмиграции японцами как в правовой, так и в экономической областях», «успокоение эмиграции, что скоро её мытарства кончатся», «разоблачения отдельных эмигрантских деятелей». В то же время Кибардин отмечал и ошибки. «Последнее время стало казаться, что у „Отчизны“ материала для передач не хватает. Она начала заметно повторяться», — также сообщил он.

9 августа 1945 года в Маньчжурию со стороны Приморья, Забайкалья и Хабаровска вступили войска под общим командованием маршала Василевского. 9−14 августа прошло сразу четыре передачи «Отчизны», планировалось перейти на ежедневный график, но война оказалась слишком скоротечной. Япония капитулировала.

Владимир Кибардин (вместе с Матковским в 1946 году приговорён к 25 годам лагерей, впоследствии дела пересмотрели, в 1956 и 1958 годах Кибардина и Матковского освободили) так оценивал итоги вещания: «Передачи оказали влияние на настроение и поведение как эмиграции в целом, так и отдельных её руководителей. Не имело значения, чья это станция, но она, во всяком случае, подготовила эмиграцию к приходу Красной армии… Укрепила убеждение эмиграции в том, что в массе ей от советской власти ничего не грозит».

Радиостанция, которая провела за полгода 57 передач и сумела подорвать доверие японских властей к русским эмигрантам, заслуживает отдельной главы в учебнике по информационным войнам.