Женя Громова: «Можно быть феминисткой и хотеть замуж»

О жизни в Норвегии, бодипозитиве и проблемах брака — в интервью актрисы

Открытие таланта Жени Громовой российским зрителем произошло благодаря фильму «Верность», за который она была номинирована на пемию номинированы на премию Chopard Talent Award в рамках ММКФ. Хотя театралы знали ее и до этого — по спектаклям СТИ. В последнее время актриса живет и работает на две страны — Россию и Норвегию. И то ли жизнь в Европе повлияла, то ли она всегда была такой — подкупают в Жене не зашоренность ее сознания и ощущение внутренней свободы. Подробности — в интервью журнала «Атмосфера». — Судя по тому, что даже для встречи вы выбрали скандинавский ресторан, Норвегия вам полюбилась и близка? — Да, но для меня она постепенно раскрывалась. Я начала подмечать вещи, которые мне действительно понравились. Там великолепная природа, и люди этим наслаждаются. Например, есть горы, и после работы пойти на лыжах — обычное времяпрепровождение норвежцев. Есть озера, и все катаются на байдарках. У нас тоже немало красивых мест, тот же Байкал или Алтай, но подобные удовольствия недоступны для большинства: надо заказывать вертолет, трекинг-­тур, а там ты просто собираешь рюкзак и идешь на фьорды. Тебе бесплатно выдают дорожную карту. Есть этот контакт между человеком и природой. Гражданами и государством. Демократия, свобода слова — там не пустые слова. Поскольку большую часть своей жизни я провела в России, мне есть с чем сравнить. Но и здесь, безусловно, имеются свои плюсы. Для меня это в первую очередь общение. Мы дружелюбные, открытые люди, умеем быстро сокращать дистанцию, сразу переходим на «ты». (Улыбается.) И мои самые близкие друзья здесь. — Норвежцы более холодные и сдержанные? — Я бы сказала, более тактичные. Они чувствительные, эмоциональные, но умеют быть деликатными по отношению к другому человеку. Невозможно представить, чтобы кто-­то нахамил тебе в общественном транспорте, в магазине. Мне нравится жить в таком обществе, где тебя не знают, но уважают. — Нет разницы, эмигрант ты или коренной житель? — Я к себе не почувствовала особого отношения. Внутри все равно ощущаешь себя иностранкой, но это твое личное. Впрочем, я уже довольно долго нахожусь в России: сейчас все значимые для меня проекты здесь. — То есть вы расставили приоритеты в пользу работы. Вы же замужем за норвежцем… — Приоритеты расставила пандемия. Я прилетела на съемки и вот задержалась. Что касается мужа, то личную жизнь в интервью я не обсуждаю. — Ваш коллега, актер Вилли Хаапасало, рассказывал, что скандинавские женщины очень самостоятельные. Например, если мужчина вдруг вызовется помочь с тяжелой сумкой, он может быть воспринят неправильно. — Да, это какой-­то псевдофеминизм. Я считаю себя феминисткой. Но, если мужчина донесет мой тяжелый чемодан, буду только рада и не сочту это ущемлением своих прав. Есть же физические особенности, женщине вообще не рекомендуется поднимать тяжести больше восьми килограммов. Пусть чемоданы несут те, у кого мышц больше. (Смеется.) Женщины сами виноваты в том, что мужчины перестали быть джентльменами. Если в течение десятилетий твердить: я сама, в конце концов это и получишь. — Россия до сих пор страна патриархальная, нам ближе установка, что добытчик в семье мужчина. В Европе уже иначе: мужчины могут сидеть дома, заниматься хозяйством, воспитывать детей. Вам какая модель ближе? — Я бы сказала: партнерская. Мне нравится модель семейного бюджета, где каждый из супругов отчисляет в общий бюджет по двадцать-тридцать процентов своей зарплаты. Кто больше получает, тот больше и вкладывает. По-­честному. Там мужчина не «сильное плечо», а равноправный партнер, который делит с тобой семейные и бытовые обязанности. Да, он может заниматься хозяйством, сидеть в декрете по уходу за ребенком. Но он не оплачивает твои счета, не угощает тебя в ресторане, и, если вы отправляетесь вместе в путешествие, расходы делите пополам. Он такой же равный в отношениях, как и ты. Мне надо было понять и принять этот менталитет. — Насколько вам комфортно в Европе? — Если бы я не смогла зарабатывать деньги, я бы не стала там жить. Я абсолютно самостоятельна в финансовом плане. Но и общество так устроено, подразумевается, что женщина работает. Если ты приехала, чтобы выйти замуж и сидеть дома, то пример остальных рано или поздно заставит тебя действовать. — В Норвегии вы ставите спектакли в теат-ральном колледже? — Да, студенты приходят после учебных занятий, и я ставлю с ними спектакли. Я не педагог, работаю как режиссер. — Кинопроектов пока не было? — Так как я прожила в Норвегии чуть больше года, уже то, что я работаю по своему профессиональному направлению, — большая удача. В будущем не исключаю такую возможность, но пока занимаюсь театром. — Вы сразу нашли свое призвание? — Я не знаю, призвание ли это. Это просто профессия, которой мне нравится заниматься. То, что у меня получается. И то не всегда. Зависит от материала, от режиссера. Мне важно, чтобы ко мне относились как к соавтору, а не только как к исполнителю. — Вы же еще и сценарий пишете? — Да, я его почти дописала. А еще недавно предложили снять фильм, тоже весьма интересное предложение. Даже не знаю, с чего начать. (Улыбается.) — О чем свой сценарий? — Там много разных тем, обозначу это как проблемы молодого брака, когда люди только расписались и начинают жить вместе. И тут выясняется, что брак — это не совсем те стереотипные вещи, про которые мы знаем. Мне кажется, я могу поделиться своими мыслями. Это не автобиографичная история, вопросы, направленные не внутрь меня, а к обществу, моим сверстникам. — В чем секрет счастливого союза? — Вы же сами понимаете, что нет никакого секрета. Как в анекдоте, когда пожилую пару спросили: «Скажите, что вам помогало сохранить ваш брак?» И они дружно ответили: «А ничего не мешало». У меня нет лайфхака, как прожить всю жизнь с одним человеком, я сама не знаю. Все очень индивидуально. — Но есть для вас какие-­то маркеры, что это ваш человек? — Чувство юмора, когда оно совпадает. Когда вы смеетесь над одними шутками, пусть даже остальные их не понимают. По-­моему, человек с чувством юмора очень сексуален. — Отношение к браку изменилось: раньше женщины выходили замуж, чтобы чувствовать финансовую стабильность, сейчас мы более самостоятельны. — Но дело ведь не только в этом. Женщине нужен мужчина. А мужчине — женщина. Мы созданы для продолжения жизни, и это так естественно, когда у тебя есть партнер. Можно быть феминисткой и хотеть замуж. (Улыбается.) Феминизм — он про другое, про социальные и гражданские права. Мы должны быть благодарны своим предшественницам, которые еще в начале прошлого века начали борьбу за равноправие. Как я уже говорила, я тоже считаю себя феминисткой, но это не значит, что нужно каждый год номинировать на «Оскар» хотя бы одну женщину-­режиссера, чтобы прекрасный пол не почувствовал себя ущемленным. Ты не можешь заслужить награду просто потому, что ты женщина. — Кстати, как вы относитесь к наградам? Фильм «Верность», в котором вы сыграли главную роль, был представлен на многих кинофестивалях. — Признаюсь, у меня скептическое отношение к наградам. Награждать за то, что фильм лучший или ты сыграла лучше, чем твои коллеги… Ну а кто это решает? Мнение жюри субъективно. У меня есть свои внутренняя правда и оценка, и я не слежу за кинофестивалями. Я читаю отдельных критиков, чье мнение мне близко во вкусовых вещах. Я посмотрела много отличных фильмов, которые не были отмечены ни на одном фестивале. — Вы бы себя наградили за «Верность»? — Сложно оценивать себя. Я могу потом посмотреть картину и отметить, что было плохо, в какие моменты я не дотянула — и сделать выводы на будущее. Но награды, статуэтки — все это тлен. Кто победил на сегодняшнем кинофестивале, забудется на следующий день. Серьезно к этому относиться — глупо. — Нельзя сказать, что ваша карьера стремительно развивалась… — Совсем нельзя. (Улыбается.) — Вас это не беспокоило? — Нет. И, думаю, никогда не будет. Мне комфортно сниматься один раз в год в серьезном большом проекте. Я восхищаюсь коллегами, которые переходят с одной съемочной площадки на другую, но сама так не могу. Я по натуре не исполнитель. Я не получаю от этого удовольствия. Я кайфану от какого-­то конкретного проекта, в который уйду с головой, где мне позволят стать соавтором, участвовать в создании образа героини. Такой работы мне хватит на целый год. После выхода на экраны «Верности» поступало много предложений, но я поняла, что история «чем больше снимаешься, тем лучше» — не про меня. — Вас не заинтересовали эти предложения? Почему? Было что-­то похожее? — Да, первое время предлагали похожие роли, сюжеты. А я не хотела, чтобы за мной закрепилось определенное амплуа. Потом пошла волна сериальных предложений, но я не хотела вписываться в долгий проект. Сериал — это всегда на несколько месяцев. — Но это неплохая возможность заработать. — Я не буду сниматься для того, чтобы заработать себе на машину. — Не хочется красивой жизни? — У меня и так очень красивая жизнь. (Улыбается.) — Создается ощущение, что вас ничего сильно не цепляет: карьеры нет — не надо, награды — субъективны, машины нет — и пусть. — Все, что вы перечислили, для меня действительно не имеет большой ценности. Самореализация важна, но ведь можно играть в театре в классных спектаклях, написать крутой сценарий. Если я разбираю глубокий сокровенный материал, который меня задевает, это здорово. Когда возникает диалог со зрителем, и он уйдет после спектакля обновленным, в этом есть смысл. Но не в том, что я задействована в сериальном «мыле» и мое лицо видят в телевизоре. Конечно, сериал сериалу рознь. Сейчас я снимаюсь в телефильме «Шифр» Веры Сторожевой, которую очень уважаю как режиссера. Также я снялась у Федора Бондарчука в сериале «Псих» по сценарию Паулины Андреевой. У Федора это первый сериал, до этого он в основном снимал экшн, блокбастеры. Сценарий очень необычный. Мне кажется, это будет что-­то интересное, новое в нашем кино. — Можно сказать, что после «Верности» вы проснулись знаменитой? Почувствовали какой-­то ажиотаж вокруг своей персоны? — Не то чтобы ажиотаж, но почувствовала повышенное внимание и закрылась в социальных сетях. Держу дистанцию. Я не блогер и не хочу посвящать посторонних людей в свою личную жизнь. — То, что в фильме были откровенные сцены, вызвало нездоровую реакцию у некоторых людей. — Да, но это же их проблемы, не мои. — А какова была реакция близкого круга? — Нормальная реакция, как на любую мою работу. Ажиотаж вокруг этого фильма сильно раздут. Если бы мы без табуированности относились к вопросам секса, такого бы не случилось. На кинофестивале в Нидерландах журналисты задавали совсем другие вопросы, не про то, как отреагировали мои родители, увидев меня обнаженной на экране, или насколько комфортно мне было в откровенной сцене с Александром Палем. Им это неинтересно. Они здоровые люди и понимают, что в парах есть секс, случаются измены. Они спрашивали про внутренний мир героини, мои находки в раскрытии ее характера. У них совсем другой взгляд на мир. — Вы физически готовитесь к съемкам в откровенных сценах — диета, спортзал? Или довольны своим внешним видом? — Спасибо за вопрос. Тема бодипозитива на сегодняшний день очень остра. Если я довольна своим внешним видом, мне все равно, предстоит мне откровенная сцена или нет. И я так же свободно разденусь перед камерой. Но, если меня что-­то не устраивает, я подберу тренировку в спортзале или начну бегать — и это не относится к подготовке к съемкам. Я всегда хочу себя чувствовать гармонично. Я сталкивалась с людьми, у которых были расстройства в пищевом поведении. Одна из моих близких подруг больна анорексией, потому что попалась на эти стандарты глянцевых журналов, когда люди видят идеальные зафотошопленные лица, безупречные фигуры и начинают страдать от комплексов. Наше поколение очень ранимо в этом смысле. Если ты не «телочка из Инсты», жизнь пропала. — Но все меняется. Взять недавние показы Chanel, там модели с весьма нестандартной внешностью. — Главное, не уйти из крайности в крайность. Потому что и бодипозитивом некоторые оправдывают свои слабости и лень. Мол, я люблю себя такой, какая я есть, поэтому буду и дальше есть фастфуд и чипсы, запивая их газировкой. Хотя это не только фигуре вредит, но и здоровью. — А вы гурман? — Я люблю вкусно поесть (смеется), мне нравится открывать для себя новые рестораны, пробовать разную кухню. Получаю удовольствие и от красивой подачи блюд. — Сами готовите? — Когда есть время. Такое нечасто происходит, но, если уж я решила что-­то сотворить на кухне, подхожу к этому основательно. У меня десятки кулинарных книг, и мне нравится экспериментировать. Но в обычной жизни, наполненной съемками и репетициями, дома в основном я только завтракаю. — Любите ли вы себя чем-­то радовать по-­женски? — Постоянно. И походами в магазин, и косметическими процедурами, и массажем. Но с шопингом у меня сейчас сложные отношения. С недавних пор я стараюсь не злоупотреблять ресурсами природы и не приобретаю вещи, в которых нет необходимости. Кто-­то стресс заедает, а кто-­то скупает вещи. Так вот, таких эмоциональных покупок для настроения я избегаю. Задаю себе вопросы: действительно ли мне нужна эта вещь, с чем я буду ее носить, как часто? Подхожу к пополнению гардероба осознанно. (Улыбается.) Но одна слабость у меня все-таки есть — солнечные очки. Это мой любимый аксессуар, их уже несколько десятков, разных форм и цветов. Но они не лежат просто так: я их ношу! И если встанет выбор: купить очки или сумку, очки или кожанку — я выберу очки. — А дом вам нравится украшать? — Как-­то так повелось, что я не особо принципиально подхожу к вопросу, где я живу и насколько все красиво вокруг меня. То есть, если вдруг случайно это совпадет, я порадуюсь. Но я не прилагаю сверхусилий для «обустройства гнезда», не отношусь к тем женщинам, которые занимаются декорированием и заводят цветочки на окнах. — Вы оправдываете клише об актрисах, что это далекие от бытовых вещей существа. — Есть такое клише? Не знала. У меня немало коллег, которые прирожденные дизайнеры. Очень искусно сочетают цвета и вещи. Но мне кажется, уют создают люди, которые находятся в этом доме, своим присутствием. — Кстати, понятие хюгге пришло к нам из Скандинавии. — Я понимаю, что это означает: радость встреч с близкими, уют родного очага, свечи, камин и вся семья за столом. Это все есть и в России, просто не называется таким красивым словом. — Насколько вам, человеку творческому, нужно личное пространство? Многие во время самоизоляции почувствовали, как бывает сложно с близкими людьми. — Я жила в большом доме, где у меня была своя комната, и сколько угодно могла заниматься своими делами, меня никто не отвлекал. Когда мне хотелось общения, я выходила к родственникам. Этот карантин никак меня не угнетал. — Любопытно, что вы выросли таким внутренне свободным человеком. Хотя папа ваш — сотрудник полиции. И можно предположить, что в детстве воспитание было довольно строгим. — Нет, даже смешно стало. (Смеется.) Наоборот, мне не ставили никаких рамок, предоставляли полную свободу выбора. С родителями мы могли поговорить на любые темы. Действительно, все мы родом из детства, и в том, что я выросла такой, немалая их заслуга. Мне сложно что-либо запретить, не приведя весомых аргументов. Если сейчас, во взрослой жизни, я сталкиваюсь с запретом, для меня это шок. Я остановлюсь, только если сама осознаю, что это действительно делать не стоит. — Вы были трудным подростком? — Не знаю. В школе, например, мне не нравилось учиться. И я очень рада, что 1 сентября мне уже не надо туда идти. (Смеется.) Я была гуманитарием, не понимала, зачем мне физика и химия, совсем их не учила, не делала домашние задания. Учила только то, что мне нравилось: историю, русский язык, литературу, географию. По этим предметам у меня были хорошие оценки. Это не надо расценивать как бунт, просто я всегда делаю только то, что мне любопытно. Более-­менее мое отношение к школе изменилось, когда в девятом классе я влюбилась в мальчика, который со мной учился. На занятия я ходила только из-­за него. (Улыбается.) Удивительно, что меня не оставили на второй год. — Вы делились с родителями первыми любовными переживаниями? — Влюбленности свои я не прятала. Но до окончания школы у меня не было каких-­то серьезных отношений, я ни с кем не встречалась. Это уже потом началось, в институте. — А почему москвичка уехала поступать в Питер? — Я из Подмосковья, и в Москве поступала тоже. Я люблю Питер, очень хотела там учиться. Все там мне нравится. Для меня этот город связан с началом моей самостоятельной жизни, когда в семнадцать лет отрываешься от родителей и понемногу начинаешь узнавать себя. Там я нашла своих первых друзей. До сих пор приезжаю туда с радостью. И в плане работы я считаю Питер перспективным для себя. Есть прекрасный театр БДТ, который ничуть не уступает московским. Так что вариант жить в Питере и играть в театре вполне возможен для меня. — Потом вы поступили в Щуку, откуда ушли к Женовачу. Родителей не беспокоило, что вы так долго не могли найти свою мастерскую? — Нет, они поддерживали меня в моем решении. Потом, у меня нет привычки обсуждать с ними все события, которые происходят в моей жизни. Я ставила их перед фактом: уже учусь не в Щуке, а у Женовача. (Улыбается.) Кстати, точно так же я поступила в шестом классе, когда сама перевелась из одной школы в другую. — Так можно было? — Как-­то я это проделала. (Смеется.) Была школа, где училась моя подруга, и я просто пришла к ней в класс и села за парту. А вечером за ужином сказала родителям, что теперь учусь в другой школе. Думаю, к институту они уже привыкли к моей самостоятельности. К тому же они далеки от творческой сферы и не понимают, чем одна театральная мастерская отличается от другой. Какой они могли дать мне совет? — А чем вы руководствовались при выборе мастерской? К вам плохо относились в Щуке? — Нет, у меня были прекрасные отношения с моим мастером. И я не собиралась оттуда уходить. Но, еще учась на первом курсе, посмотрела прекрасные спектакли Женовача, он тогда только открыл театр. Была под сильным впечатлением. И когда узнала, что в этом году он набирает студентов, подумала, что грех не попробовать. Я не ожидала, что меня возьмут. Но так получилось. Хотя конкурс был огромный и приняли всего пять девушек. — Чем вам запомнились студенческие годы? — Мы с моими однокурсниками испытали все: ненависть, любовь, предательство, прощение, весь спектр чувств, которые человек может пережить. Мы постигали и профессию, и жизнь. Это были одни из самых счастливых и самых несчастных лет. Для меня это школа жизни, которой я очень благодарна. Я люблю моих однокурсников. Мы так или иначе на связи. — Вы сейчас так эмоционально это сказали, а я уже решила, вы спокойный, уравновешенный человек. — Спокойный человек — это не значит «не страстный». Страсти питают, особенно творческих людей. Это не обязательно страсть к кому-­то, но может быть к чему-­то. Кстати, на прошлом «Кинотавре» два режиссера подошли ко мне и сказали: вы как будто и не актриса. Видимо, есть какое-­то представление, клише, в которое я не вписываюсь. Я сочла это за комплимент.