о золотой эре рок-н-ролла и судьбе Роя Орбисона
«Достигнув пика своего могущества, через десять лет после ухода Элвиса возродив старый рок почти из небытия, он ушёл солнечным декабрьским днём 1988-го, запуская с сыновьями радиоуправляемые самолёты. Он был хорошим пилотом, этот Рой Орбисон. Как близко от таких небеса».
У всего на свете есть корни. Чаще прочего — они во тьме.
В спасительном, недосягаемом для нас сумраке.
Весь рок, весь несокрушимый его бастион, достигающий звёздного неба, корнями своими, своим основанием уходит во тьму, во времена почти беспросветного отчаяния белых и чёрных, бедных и рабов, всех тех, на ком и стоит «величие цивилизации».
Там, в глубине, лучше бы и не знать в какой, рок черпает свои силы, восполняет своих бойцов, становясь всё более легендой, всё менее — суетой «сегодня».
Именно потому и рождён он на Юге, где звёзды висят слишком низко — собирай рукой. Именно потому ослепительно ярок, испепеляюще горяч — а как бы ещё ему выжить?
Изгою среди изгоев. Разрушителю и бунтарю.
Очень давно превратился он в чудовище, скрытое мраком неясных смыслов. В непобедимого монстра, которого некому побеждать. В живое ископаемое, движущееся и существующее параллельно с нами, но всё менее и менее задевая, касаясь нас.
Его короли всегда излучали человечеству свет.
В этом и есть простая тайна рока. И именно потому желают его забыть — он невыносим в своей ярости и открытости, в бешеной жажде говорить правду, в клочья разнося «мир и уют милого дома».
Где уж Кросби и Синатре тягаться с таким в открытом бою. Они побеждают общим зачётом — на распродажах.
Рок безжалостен? Но тогда почему неотделим он от любви и разбитых сердец? От отчаяния одиночества и тонкого луча надежды, по которому и идут к счастью те, кто избрал своим уделом ритм и beat?
Потому что даже у самого яркого свечения всегда есть тень, охранительный сумрак отдохновения. Тихая долина — место слёз, сожалений и сомнений. Даже если вы мужчина. Крепкий парень, не знающий себе равных.
Рой Келтон Орбисон.
Высокий и невероятно скромный человек в чёрном.
В непроницаемо тёмных очках.
С едва уловимой, почти неразличимой улыбкой.
С голосом ангела.
С самого начала, с первых дней на сцене он олицетворял собой ту самую неуверенность и в жизни, и в любви, то самое ожидание, «что всё пойдёт, всё может пойти не так». Он был нашим отражением в пустой комнате. Где можно сбросить маску и, обхватив голову руками, сказать себе: «Дьявол!.. Она может уйти. Она может просто не выбрать меня. Она может... Всё в этом мире... иногда рушится в одночасье!..»
Что помогло ему стать великим Вторым? Тем, кто отражает софиты и сверкающие одеяния Элвиса, поглощая ярость рока, превращая её в сакральное действо, в разговор с миром и самим собой?
Голос. Абсолютно узнаваемый. Ни с кем не сравнимый и ни на кого не похожий голос.
Рой Орбисон, налегке путешествующий в четырёх октавах, поражающий немыслимыми обертонами цвета горького мёда и талой воды, цвета осени посреди синего неба и Рождества посреди июльского полдня.
Его студийные реверберации, кажется, уже не повторить никому и никогда. Это о нём сказал ирландец Боно — лидер U2: «Это был его голос, он пел самым что ни на есть громким шёпотом из всех, что я когда-либо слышал. Он пел. Но при этом едва шевелил губами. И его голос звучал громче целого оркестра...»
Во всём южном роке он стоит в одиночестве. С неизменной гитарой. В своей изысканно скромной манере простого достоинства, до которого не дотянуться, не достать — сколько ни прыгай.
Боно впервые по-настоящему заинтересовался музыкой Орбисона, посмотрев «Синий бархат» Дэвида Линча.
In Dreams.
Всего одна песня из странного, мистического и тревожного до одури фильма. Этого оказалось достаточно. И Боно вместе с Эджем написал She's a Mystery to Me. Для Орбисона. И тот спел её в своём последнем альбоме.
Какая фантастически красивая история!
Легенда о Лоэнгрине, посланном из иных миров спасти утраченное и вернувшемся в те миры вопреки здравому смыслу и житейской логике.
Достигнув пика своего могущества, через десять лет после ухода Элвиса возродив старый рок почти из небытия, он ушёл солнечным декабрьским днём 1988-го, запуская с сыновьями радиоуправляемые самолёты.
Он был хорошим пилотом, этот Рой Орбисон.
Как близко от таких небеса.
Оглушительный успех Only the Lonely, Crying, Blue Bayou, Oh, Pretty Woman. Успех всех вообще его баллад, каждая из которых — отдельное действо, прожитая за минуты жизнь, запредельная эмоциональная наполненность...
Горе и радость.
Они всегда были с ним рядом.
Орбисон умел с королевским достоинством принимать и щедрые дары, и жестокие удары судьбы. Потеряв жену, свою обожаемую Клодетт, погибшую в автокатастрофе, потеряв двух сыновей, десяти и шести лет, погибших в пожаре на ранчо в Нэшвилле, он, почти ослепнув и оглохнув от горя, не мог писать музыку.
Но он не был покинут — всему своя плата, свой счёт. Орбисон встретил новую любовь. Никогда не расставался с третьим, старшим сыном от первого брака, а в новом — снова стал отцом двух славных мальчишек.
И продолжал петь.
Вопреки всему и следуя за своим сердцем.
Он блестяще гастролировал с Eagles, он вообще очень много и успешно гастролировал, а в 1987-м, когда бывший лидер Electric Light Orchestra Джефф Линн задумал проект The Traveling Wilburys, Орбисон вошёл в состав группы вместе с самим Линном, а ещё с Бобом Диланом (в студии которого всё и началось), Джорджем Харрисоном и Томом Петти. Это были золотые месяцы и дни, ренессанс старого доброго рок-н-ролла. И это была прощальная месса, последний великий спектакль «таинственного человека в чёрном», растянувшийся на два года.
В конце 1988-го, словно посылая нам прощальный поклон, Орбисон записал десять треков (песня Боно — оттуда) для альбома Mystery Girl. Самого альбома Рой не увидел: он вышел спустя два месяца после его отбытия на свою планету.
Это даже не пластинка, не диск-гигант, как сказали бы двадцатью годами ранее, — это зашифрованное послание, некий код к нашему пониманию самих себя.
Как будто открылось окно, огромный проём в Настоящее и нет никаких чартов, никаких новомодных течений и волн, а есть музыка. И поэзия. И нерв. И нечто ещё, что именуем мы Счастьем, сваливая в кучу и слёзы, и смех...
You Got It, Careless Heart.
Что ещё нам нужно, кроме этих названий?
Сердце.
Он сжёг его, заглушая боль потерь музыкой, которая не должна была обрываться. Так много горя вокруг...
У него всегда было легкомысленное сердце. Это правда. Как и у Элвиса. Они оба — один ослепительный, словно солнце, второй умиротворяющий, словно ночь, — жили не оглядываясь назад. Там, позади, у них не было ничего, кроме рока. А впереди их ждали Время и Боль.
И строчка в вечности.
На одном из летних концертов 1976-го в Лас-Вегасе Элвис, представляя Роя публике, сказал: «Дамы и господа! Это самый великий певец из всех, кого я знаю».
В 1979-м, окончательно приняв случившееся, Орбисон посвятит Элвису песню Hound Dog Man — спокойное повествование о днях былых и днях грядущих.
Знаете, друг для друга эти двое никогда не умирали.
Только вот чтобы так жить...
Пожалуй, самым великолепным действом последних лет Орбисона стал знаменитейший концерт Black & White Night, роскошная вечеринка в бальном зале отеля «Амбассадор» в Лос-Анджелесе, состоявшаяся 30 сентября 1987-го и снятая в чёрно-белом формате.
Какая невероятная мощь.
Какая плотная запись — концертные треки, ни в чём не уступающие студийным оригиналам. Согласитесь, это во все времена — искусство. А уж сейчас, в XXI веке...
Кто тогда аккомпанировал Орбисону? Именно аккомпанировал, не выдавая сольные номера? Том Уэйтс, Брюс Спрингстин, Элвис Костелло, Бонни Райт, Джексон Браун, Кэтрин Дон Ланг и крутейший Elvis Presley's TCB Band (Глен Хардин на фортепиано, Джеймс Бёртон на соло-гитаре, Джерри Шефф на басу, Ронни Татт на барабанах).
Что ещё?
Мы явно что-то забыли. Что-то такое, от чего волосы на голове встают дыбом и хочется бежать без оглядки.
Может быть то, что однажды Beatles, по явному недомыслию взявшие его в свой тур, не знали, что делать с залом — ведь Рой выступал первым и публика вызывала его снова и снова.
А может быть?..
Вы знаете, где мы?
Кажется, это Теннесси. Быть может, окрестности Мемфиса. Или Нэшвилл. Никогда нельзя быть уверенным.
Видите, маленькая церковь на холме в окружении величественных секвой? Они растут здесь верных тысячу лет, и нет им дела до того, что там себе думают люди.
Войдите внутрь. Оглядитесь. Сейчас глаза привыкнут к полумраку, отдохнув от ослепительного южного солнца.
Он с гитарой. Что-то напевает, и вам не надо знать слов — ведь есть же у вас душа? Иногда сюда заходят его друзья, бывает, что и тот, кого однажды звали Элвисом, садится за орган, и тогда они что-то играют, и вы как будто бы слышали это раньше, но никогда нельзя знать наверняка...
Кто-то должен приходить в нужное время и быть с нами рядом, ничего не прося взамен, лишь с одним условием: «Никогда не спрашивайте у меня, кто я и откуда родом».
Поэт и музыкант. Мистер Рой Орбисон.
Переживший с нами радости и печали.
Благословивший нас In Dreams.
A candy-colored clown they call the sandman
Tiptoes to my room every night
Just to sprinkle stardust and to whisper
«Go to sleep. Everything is all right».
I close my eyes…
Точка зрения автора может не совпадать с позицией редакции.