Сергей Семёнов — о тюремном общении
В 2016 году суд приговорил студента Сергея Семёнова к восьми годам колонии строгого режима за изнасилование на тот момент несовершеннолетней Дианы Шурыгиной. История его преступления вызвала широкий общественный резонанс, а вина многократно подвергалась сомнению в СМИ. Апелляционная инстанция снизила срок пребывания Семёнова в заключении до трёх лет и трёх месяцев колонии общего режима. А через год молодого человека освободили условно-досрочно. Какой приём ждал Сергея в камере, где не жалуют насильников, почему его отпустили по УДО и что подтолкнуло его заняться правозащитной работой — обо всём этом герой рассказал лично в рамках проекта «Освобождённые» Марии Бутиной.
— Как с университетской скамьи можно попасть на нары?
— Легко, как оказалось. Многие знают эту историю. Познакомились с девочкой, случился обоюдный половой акт. Потом написали заявление и меня обвинили в изнасиловании.
— Для чего?
— Я думаю, что с целью вымогательства.
— Ты был под домашним арестом до суда или тебя сразу взяли под стражу?
— Я был под домашним арестом на протяжении восьми месяцев. Потом — да, меня взяли под стражу, и я пробыл два месяца в СИЗО до апелляции. Затем меня отправили в колонию, где я пробыл 11 месяцев.
— На суде ты был уверен, что всё пройдёт хорошо?
— Изначально, когда шло следствие, я был уверен, что до суда не дойдёт. У меня был огромный багаж доказательств, что я невиновен. И я свято верил, что в суде всем этим доказательствам поверят. Но, как оказалось, это было абсолютно не так.
— В какой момент ты понял, что что-то пошло не так?
— Во время приговора, когда судья начала зачитывать статью. Наказание по этой статье — от восьми лет (Сергея Семёнова признали виновным в преступлениях, предусмотренных двумя статьями УК РФ: 131-й («Изнасилование») и 132-й («Насильственные действия сексуального характера». — RT). Я всё равно надеялся, что мне дадут меньше. Но когда она мне сказала: «Восемь лет», я испытал шок. Я ничего не понимал: что, как, неужели?! Буквально 15 минут назад я был на воле, а теперь полицейские мне надевают наручники.
— Тебе дали восемь лет, а тут вдруг апелляция, да ещё и УДО?
— В принципе, у нас в России есть мораторий на некоторые статьи в плане УДО. И по статье «Изнасилование» по УДО не отпускают никого. Абсолютно. Я из своего лагеря ушёл, по-моему, первый за 15 лет.
— С чем это связано?
— Опять же, наверное, помог резонанс. Вышла программа. Видимо, людей как-то что-то зацепило. И если бы не осветили эту проблему, я на 150% уверен, что сидел бы все восемь лет.
— Самое, наверное, страшное для человека, которому вменяют статью «Изнасилование», — это попасть в камеру. К таким людям относятся особым образом — их «опускают».
— Я объясню сейчас. Начнём с того, что это достаточно старое такое мнение. Это было поголовно где-то, наверное, в 1980-х...
— Те, кто был в тех местах, скажут, что ты не прав. Ты попадаешь в камеру, тебя спрашивают: «Ты за что?»
— Ты говоришь: «Меня обвинили в изнасиловании». Они начинают выискивать все подробности о тебе.
— Что спрашивают?
— Ты рассказываешь всё — тебе либо верят, либо не верят.
— Тебе поверили?
— Мне — да.
— Ты провёл два месяца в СИЗО?
— Да.
— Расскажи, как это было?
— Я заехал в камеру, меня сразу накормили.
— Чем?
— Колбасой, сыром. Я поел. Со мной сидели Лёша, Сергей и Вазых. Лёша был просто бешеный, импульсивный человек. Поначалу он такой: «Вот, ты сидишь! Давай, нам что-то надо делать!» Постоянно надо чем-то заниматься... Ты знаешь, когда плохо, люди говорят: «Иди работай, и тебе станет легче».
— Что вы делали, чтобы отвлечься?
— Катали «дороги».
— Что такое «дороги»?
— «Дороги» — это «малявы», записки для общения между камерами, между ребятами, которые там сидят. Для этого нужны нитки. Мы брали шерстяные носки, распарывали их и плели прочные ниточки. Это такой трудоёмкий процесс, который может занять день-два. Но тем не менее это помогает отвлечься.
— Что писали в записках?
— Знакомились: «Привет, я Серёга». А тебе там: «Привет, Серёга, я такой-то, живу там-то». Обычное общение абсолютно.
— Это же незаконно?
— Мне кажется, все этим занимаются. Конечно, были какие-то акты нарушения, но никто на них внимания не обращал.
— Какие условия были в камере?
— Камера была, по-моему, на шесть человек... Небольшая, вроде бы тесно, вроде бы хватает.
— На условия не жаловались? Из окошка не дуло?
— Из-за того, что катали эти «дороги», стёкол, небольших рамочек не было. Мы их снимали.
— Но ты же зимой мёрз?
— Зимой — да. Но все эти проёмы мы закрывали книгами.
— То есть в холоде в камере виноваты были вы?
— Да.
— Тебя там били, пытали, издевались?
— Меня побили два раза.
— За что?
— Ну как побили. Это были сотрудники. Нас вывели на шмон — обыск. Меня прижали к стене. И один из сотрудников, я помню, сказал: «Ноги шире». Надо было широко встать и руки вывернуть полностью. Но как бы ты широко ни встал, всё равно разбегутся и начинают тебя распинывать.
— Это было один раз, а второй?
— Второй раз там же. То есть поваляли, но никогда там не били, я бы сказал.
— За что так?
— Нарушали. За «дороги», общение, шум. У нас свет в камере должен гореть постоянно. Мы не могли уснуть и выкручивали лампочку.
— Кто виноват-то был?
— Все по очереди. Всех вытаскивали — никто не признаётся. Значит, виноваты все.
— Ты работал в колонии?
— Я учился на сварщика. Там было училище — ПТУ.
— Сейчас ты профессиональный сварщик по среднему специальному образованию?
— Да.
— Каким было качество образования?
— Там были и теория, и практика. Всему учили.
— На кого ещё учился?
— Я отучился на швею, намотчика проволоки, стропальщика. Курсы были по два-три месяца. Занять своё время — почему бы нет.
— Сколько тебе платили за работу? «Минималку»?
— «Минималку», но что-то забирала колония. За содержание, проживание. И у тебя остаётся 1300 рублей.
— Есть ли какие-то универсальные правила выживания в тюрьме?
— Например, если у тебя есть что-то запретное (это может быть элемент одежды), лучше, чтобы это не увидели те, кому не надо. У меня из запретного была куртка с молнией. По-моему, у единственного. Её перешили из моей робы на «швейке». Местные сотрудники на неё закрывали глаза, но если приезжала какая-то крутая проверка, то я надевал другую куртку.
— То есть первое — не демонстрируй?
— Да. Второе. В лагере разные касты, в том числе каста «опущенных». На кухне есть стол для «опущенных», а есть для обычных заключённых. И если, к примеру, я взял свой стакан и случайно поставил на стол «опущенных», я уже не могу его взять. А если возьму и выпью из него, то, соответственно, попаду к этим товарищам.
— И подняться из этой касты уже нельзя?
— Нет.
— В какой касте был ты?
— «Мужики». Просто люди.
— А третье правило?
— Распорядок. Если ты поел, должен за собой обязательно убрать.
— Тебе писали письма?
— Да, очень много.
— Были хорошие и плохие?
— Ни одного плохого не было. Были письма со словами поддержки. С кем-то я даже общался, отвечал.
— А в камере как общались друг с другом?
— Бывало, прикалывались друг над другом. В СИЗО, например, чтобы получить какие-то продукты из камеры хранения, нужно писать всегда заявление. К нам как-то заехал парень. И ему посоветовали написать заявление на поход в гипермаркет. «Вот сейчас тебя из тюрьмы выведут в «Ашан». Мы тебе денег скинем на карточку. Ты нам купи это и это». Список ему написали, что надо купить. Он такой: «Что, меня правда в «Ашан» поведут?» — «Да, правда. Главное, заявление напиши!» Пишет заявление: «Начальнику СИЗО. Прошу выпустить меня, такого-то, в магазин «Ашан» для покупки тех-то принадлежностей...» — «Кавычки поставь, а то не поймёт». Он прикладывает список, что нужно купить. Отдаёт его сотруднику. Сотрудник: «Сейчас, подожди, через полчасика пойдём. Одевайся пока». Они тоже с юмором ко всему этому относились. Он одевается: «Ну, когда уже? Он же закроется скоро!» — «Подожди, подожди. Там зеков пускают после закрытия, чтобы ничего не натворили». Он сидел и ждал — весело было.
— Ты описываешь тюрьму, как детский лагерь. А были страшные моменты?
— Очень было жалко стариков, которые там сидят. Во-первых, много было тех, кому не приносили передачки. Поэтому я всегда делился с такими стариками. Я помню, был дед — он наступил своей бабке на ногу. А бабка написала на него заявление, что он её избил. Деда посадили. Мы читали его дело. Когда он первый раз писал на УДО, то рассчитывал, что уйдёт. Но ему отказали. Я помню его несчастные глаза — до следующей попытки ему ждать полгода. Это было тяжело.
— В тюрьме у тебя произошла переоценка ценностей? Что-нибудь изменилось?
— Отношение к близким. Ты понимаешь, насколько ценна возможность встретиться и увидеть родных.
— В твоей судьбе большую роль сыграла твоя сестра Катя?
— Я считаю, что она сыграла основную роль в моей судьбе. Когда это только-только произошло, меня отправили под домашний арест. Мы с ней встретились, и я ей сказал, что не виноват. Она ответила: «Я тебе верю, и мне абсолютно не важно, хоть если бы там 100%-ные были какие-то доказательства твоей вины. Я бы всё равно тебе верила».
— Как ты думаешь, в России нужно реформировать закон, который касается сексуальных домогательств?
— У нас сейчас достаточно просто прийти и сказать: «Меня изнасиловали». И не важно, есть у тебя доказательства или нет. Человека закрывают. Только со слов.
— Ты слышал когда-нибудь про движение MeToo?
— Ну да, которое связано с Вайнштейном?
— Да. Несколько актрис через какое-то количество лет заявляют, что он принуждал их к действию сексуального характера и это нанесло им глубокие душевные раны. Как ты к этому относишься?
— Уделять внимание событию 15-летней давности, я считаю, абсурдно. Мое мнение: да, возможно, он домогался их. Но сейчас эти девицы просто хотят прославиться, за счёт этого они уже стали популярней. При этом обвинять мужиков в изнасиловании, домогательствах стало достаточно модным.
— Как ты занялся общественной деятельностью?
— Выйдя из тюрьмы, я действительно думал, что сейчас всё забудется. Но начали писать люди. Спрашивали совета: «Что вы делали в этой ситуации?» Я начал рассказывать. И понял: действительно, есть плюс от опыта, который я пережил и перенёс. Я могу им поделиться.
— Но бывают же ситуации, когда насилие действительно происходит. Разве люди не пытались тебя обмануть?
— Много, очень много кто пытается обмануть. Я всегда прошу прислать дело. Бывает, его читаешь, к примеру, а там раз — страницы нет. Ты: «А где эта страница?» — «Ну, не знаем». Через какое-то время понимаешь, что на этой странице всё самое интересное, что как бы обвиняло этого человека.
— Как ты себя ведёшь в этом случае?
— Если меня человек о чём-то просит, я всегда дам какой-то совет.
— У тебя юридическое образование?
— Я не юрист, но у меня есть знакомые ребята юристы, очень грамотные. Я им присылаю дело, они его изучают, дают аналитическую справку, что можно сделать.
— Сколько человек к тебе обратились?
— Наверное, сотни.
— Ты хотел бы, чтобы с тобой ничего этого не случилось?
— Хочется, конечно, когда вспоминаешь то, как переживали родственники, как я переживал, вот эти нервы, стресс, вся эта боль. Но я понимаю, что без этого опыта, без всей этой истории я, возможно, не стал бы тем, кем теперь являюсь. И к тому же это судьба. Раз так случилось, что теперь? Поэтому я стараюсь об этом вообще не думать.
— Говорят, многие в тюрьме приходят к вере. Ты ходил там в храм?
— Я в храм ходил. Но я и до этого верил. Просто в тюрьме всё это усиливается, потому что осознаёшь: ты сидишь не просто так, а это тебе Бог дал испытание. И так гораздо, наверное, легче...
— Испытание или наказание?
— Испытание.
— Зачем?
— Чтобы проверить твою веру. Если у вас что-то плохое в жизни случилось, значит, вам Бог дал испытание, вы должны его преодолеть.