Сергей Литвинов: "Водораздел проходит по границам: интересно – скучно, талантливо – бездарно"

Сергей Литвинов был, пожалуй, обстоятельнее всех участников в ответах на "базовые" вопросы круглого стола (возможно, потому, что отвечал не только за себя, но и за сестру и соавтора Анну?). Также он очень ответственно работал в ходе онлайн-дискуссии, за что Сергею Витальевичу персональная благодарность. Сергей Литвинов. Фото: Ревизор.ru Сергей Витальевич, каковы, на ваш взгляд, отношения между "большой литературой" и жанровой литературой? Несмотря на то, что литературоведы "официально" делят тело литературы на три сегмента: "большую", "беллетристику" и "паралитературу", для меня лично водораздел все-таки проходит по другим границам: интересно – скучно, талантливо – бездарно. И по тому, ради чего написано произведение (согласитесь, подсознательный посыл автора все равно считывается): за ради денег? Для успеха у критики и возможной премии? Или – чтоб выразить себя? Или – чтоб потешить уважаемую публику? Скрывать не стану: я (и моя соавтор и сестра Аня) работаем, дабы потрафить публике, дать людям несколько часов забвения, помочь скоротать время в поездке, в очереди у врача или на пляже. Ничего зазорного мы в этом не видим. И, согласитесь, мы знаем примеры того, что "вещицы" и "безделицы", написанные на заказ, на спор, а то и с прямым намерением заработать, вошли в тот самый золотой фонд литературы. Достоевский и ранний Чехов, Стивенсон и Ильф с Петровым, братья Стругацкие и Агата Кристи – кто скажет, что это не достойно называться литературой, пусть первый бросит в меня камень. Да, у беллетристики есть "родовые черты" - острый сюжет, закрученная интрига. Но, слава богу, "большая литература" в последнее время перестает этого чураться. Все меньше становится авторов, которые полагают, что писать надо тоскливо, скучно, заунывно – тогда, мол, и попадешь в поле зрения критиков, а оттуда прямиком - в золотой фонд. Все больше авторов оттачивают сюжет и интригу – и во многом благодаря и тому добиваются успеха. Взять хотя бы недавнюю нобелевскую лауреатку Ольгу Токарчук. Или другого нобелиата, Марио Варгаса Льосу. Или, допустим, "Авиатор" Водолазкина. Это же все – интересно читать! Но и большая литература тоже, в свою очередь, на беллетристику оказывает влияние. Продавливает в нее психологизм, внимание к деталям, меткость слова. Если проштудировать Стивена – нашего "короля ужасов – Кинга, то запросто можно обнаружить воздействие и Гоголя, и Достоевского, и Булгакова, и Фолкнера. С литературой обстоит дело примерно так же, как с кино: по огромному количеству голливудских кадров видно, что их создатели внимательнейшим образом смотрели Калатозова и Тарковского. Да, беллетристику больше покупают. За нее больше платят. Во многом именно поэтому "коммерческие" писатели вызывают, порой, неприкрытую злобу со стороны "высоколобых" собратьев: вы-де, беллетристы несчастные, портите народонаселению литературный вкус, идете на поводу у непритязательной публики, потворствуете низменным вкусам, etc. Но никто не мешает радетелям высокого стиля издаваться миллионными тиражами, никто. Вспомните, например, сколько зарабатывал Горький до революции – или то, что "По ком звонит колокол" был напечатан начальным тиражом несколько миллионов экземпляров. Может ли жанровая литература вернуть публике внимание к литературе как таковой? Наверное, самые прекрасные истории, которые нам (с моей сестрой и соавтором Аней) доводилось слышать от наших читателей – о подобном нам говорили, к счастью, не раз, но не так часто, как хотелось бы: "Моя дочка (или сын, но чаще дочка) совершенно не любила читать. Но потом я подсунула ей вашу книгу, она проглотила с удовольствием, потом другую. А теперь девочка стала читать, и за классику взялась тоже!" Слышать подобное чрезвычайно приятно, однако, повторюсь, такое случается далеко не каждый день и не всякий месяц. В былые времена, в шестидесятые-семидесятые, когда мы росли, какие развлечения могли быть у детей-подростков? "Годное" кино выходило хорошо, если раз в месяц; можно было в парке на каруселях покататься (но дорого) и мультик раз в день по единственному каналу телевидения посмотреть. Чем оставалось тешиться? Книгами. Вот и читал я с пяти-шести лет, и зачастую не только тех авторов, кто к моему возрасту приспособлен: да, Жюля Верна, Майн Рида и Астрид Линдгрен, но еще и Стругацких, Юлиана Семенова, Уэллса, гоголевского "Вия". Поэтому для прошлых времен это утверждение: развлекательная литература – есть точка входа в литературу вообще, вполне подходила. Типа, сегодня Майн Рид, завтра Уэллс, послезавтра Гоголь, послепослезавтра Достоевский. Теперь же развлекухи полным-полно. Компьютерные игры, ютьб-каналы, инстаграм-шоу, социальные сети. А "старое доброе" телевидение на триста каналов? А мириады разнообразных кино и сериалов – на любой вкус? Только выбирай – и литература среди этого сонмища зрелищ и активностей хорошо, если пребывает на пятом-шестом месте. Зачастую она просто выключена из списка возможных развлечений: потому что читать – сложно, потому, что нужна привычка, надо делать усилие, потому, что неочевиден будущий кайф в самый первый момент, когда человек только открывает книгу. Но в то же время: как учиться, получать образование, если нет привычки к чтению, если не любишь читать? Как без этого расти, развиваться? И сейчас, мне кажется, задача всех причастных к литературе: вернуть людей, прежде всего детей и молодежь, к книге. Насколько я знаю, крупнейшие издатели по этому поводу планируют мощную рекламную компанию – в том числе, как я понимаю, на деньги, полученные от продажи развлекательной литературы. Так что в борьбе за возврат к литературе есть опосредовано и наш скромный вклад. Какие тенденции жанра, в котором работаете, вы можете назвать позитивными и негативными? Какие из направлений внутри жанров могут выступить в качестве "внутреннего двигателя"? Все, что хоть немного пахнет деньгами, привлекает халтурщиков. Поэтому, конечно, в жанровую литературу явились многие, чтобы да, действительно, потакать незрелым вкусам нетребовательной массы. В девяностые годы спросом пользовалась кровища: Бешеный против Лютого, Бешеная ведет следствие, "Конкретное мочилово" (реальное название романа тех времен) и тому подобное. Потом зацвели дамские цветочки-лютики, которые вроде бы назывались детективами, но в которых гораздо больше внимания уделялось разношенным босоножкам, новым занавесочкам, мужским изменам, трудным детям и тому подобному, а собственно сюжет существовал обычно в виде кособокого и необязательного приложения. Кстати, в конце девяностых вдруг стало считаться, что детективы лучше всех пишут женщины. Чтобы выпустить наши первые книги, мне пришлось "поменять пол" и выступить под псевдонимом Анна и СВЕТЛАНА Литвиновы. У большого наплыва соискателей, устремленных в жанр, имеется, однако, и положительная сторона. Когда много претендентов, есть из чего и из кого выбрать. И тут огромную роль играют редакторы: их талант, ум, вкус, чувство меры. Когда редактор считает: и так сойдет, и все равно "пипл схавает" – ничего хорошего в итоге не получается, и ко дну идет или сам редактор, или все издательство, которое он представляет. Но ведь разорять свой бизнес никому не хочется. Поэтому если рассматривать общий и средний уровень нашей беллетристики – он, разумеется, нынче повысился по сравнению с нулевыми и, тем более, девяностыми годами. Не обязательно вчитываться в книги, достаточно посмотреть на обложки. Те, под которыми бестселлеры выходили в 90-е (да и нулевые) - окровавленные кинжалы, пистолеты-автоматы, руки скелетов, которые тянутся к игорным фишкам – словом, трэш. Теперь вкуса и красоты в оформлении книг стало больше – хотя и есть определенная тенденции к "коврикам с лебедями", что висели над кроватями в середине прошлого века. Телемост с детективным дуэтом Анной и Сергеем Литвиновыми. Фото: culture.ru. Что, на ваш взгляд, может быть интересным читателю в ближайшей перспективе (в вашем жанре и не только)? Вы знаете, человек, который знал бы ответ на этот вопрос – автор или издатель – моментально стал бы миллионером. Никто не мог предположить в середине девяностых, что вдруг "выстрелит" сказка о современном мальчике-волшебнике. Никто не думал, что псевдоисторический детектив "Код да Винчи" возьмет и просияет в начале нулевых. Даже представить было невозможно, что мягкое порно способно издаваться миллионными тиражами – пока не появились "Пятьдесят оттенков серого". Вряд ли хоть кто-то поставил бы рваный рубль против золотого доллара, что успех вновь обретет тема сталинских репрессий – спустя пятьдесят лет после написания "Архипелага ГУЛАГа" и тридцатилетие его публикации на родине. Но "Зулейха" вышла стотысячными тиражами, была многократно переведена и экранизирована. Нет, коллективный вкус и коллективные предпочтения – загадочная штука, и нам ее не разгадать. Одно замечаю в последнее время: и по себе самому, и по поведению друзей и знакомых, в том числе интернетовских: все реже мы открываем книги для того, чтобы развлечься. Все чаще – чтобы что-то узнать или как-то себя улучшить, но не опосредованно, как мы улучшаемся через Толстого и Чехова, а напрямую, благодаря прочтению книжки типа: "187 мужчин, от которых следует держаться подальше: путеводитель для романтически фрустрированных женщин". (Название реальное, это первая вещь Дэна Брауна, написанная в соавторстве с женой). Вот и великий мастер приключенческого жанра Борис Акунин пишет десятитомную историю России, а к своей беллетристике на японском материале ("Маса") прилагает целых сто пятьдесят комментариев-примечаний, рассказывающих о традициях, обычаях и верованиях Страны восходящего солнца. Может ли в российской жанровой прозе возникнуть фигура уровня Гранже, Мартина, Корнуэлла, Роулинг? Мне кажется, этот вопрос на две части распадается. Первая: может ли автор ВНУТРИ России добиться такого успеха, чтобы был равен, адекватен МИРОВОЙ славе той же Роулинг? Ответ: да, конечно – Акунин и Донцова тому пример. Миллионные тиражи, всеобщая известность и пр. Но вопрос второй: могут ли российские коммерческие писатели покорить мировой рынок? Переспрошу: а авторы большой литературы – могут? Последний раз, насколько я понимаю, это удавалось Солженицыну в семидесятые – на волне антисоветского скандала, Нобелевской премии и пр. В остальном же с выходом на Запад происходит так, как рассказывал замечательный прозаик Маканин: иногда двери англоязычного рынка открываются – все начинают возбуждаться: неужели впустят меня? Но, нет, оказывается, они открылись для того, чтобы кого-то выкинуть. "Коммерческим" авторам пробраться на иноземный рынок еще сложнее. "Высоколобых" писателей еще можно за границей рекламировать, как исследователей "загадочной русской души", а у отечественных беллетристов какое-такое для внешнего мира может быть УТП (уникальное торговое предложение)? Для сравнения: станем ли мы тут, в России, читать нигерийские, к примеру, или монгольские детективы? Вряд ли. Так и жителю Лондона или Нью-Йорка вряд ли интересны полковники российской милиции/полиции. Вдобавок, надо отдать должное: западные творцы коммерческой литературы работают, как правило, куда более вдумчиво и ответственно, чем наши. Во многом потому, что неторопливы. Высокие, по отечественным меркам, гонорары, которые они получают, дают им возможность никуда не спешить. У нас же зачастую для беллетристов характерен неизбывный налет торопливости, отсюда ошибки, непродуманность, ляпсусы. В то же время надежда умирает последней. Я не сомневаюсь, например, что из восьмидесяти с лишним написанных нами с Аней романов можно найти и выбрать десяток, которые будут интересны мировой публике. Пока два из них изданы на французском. Да, не на "всемирном" английском, а "всего лишь" на французском (а еще на латышском, польском, болгарском) – но лиха беда начало. В конце концов, прогремели же на весь мир скандинавские детективы: норвежские, шведские, датские, и теперь вошли в общемировой мейнстрим. Возможно, подобный фокус и с русским криминальным чтивом рано или поздно прокатит.