«Живи сам и давай жить другим»

Алексей Володин — российский пианист, который вошел в мировой топ классических музыкантов. Безграничная виртуозность владения инструментом, ювелирная отделка деталей и гипнотическая эмоциональность исполнения сделали его одним из самых востребованных исполнителей. Гастрольный график музыканта включает до 100 концертов в год, и его приезда во Владивосток меломаны ждали несколько лет. В преддверии долгожданного выступления в приморской столице в интервью KONKURENT.RU Алексей Володин рассказал, чему научился у лучшей пианистки современности, что помогает ему оставаться продуктивным и чем его потрясла Франция.

— В каждый свой приезд во Владивосток вы удивляете публику, представляя нечто особенное. В 2015 г. исполнили «Концертную фантазию» Чайковского — произведение, о существовании которого многие и не знали. Затем был «Прокофьев-марафон» — настоящий вызов для пианиста! Вы сыграли пять сложнейших концертов композитора за один вечер, причем один из них — одной левой, в буквальном смысле этого слова. Сейчас в программе другой раритет — Первый фортепианный концерт Николая Метнера. Почему именно он?

— Об этом надо спрашивать не только меня, но и главного дирижера Приморской сцены Мариинского театра Павла Смелкова, который подготовил программу концерта из произведений русских композиторов. Он выбрал одно из самых значительных произведений Рахманинова — «Симфонические танцы» для оркестра — и, видимо, счел уместным дополнить его Первым концертом Метнера, который действительно исполняется редко. А поскольку я играл его уже много раз в разных странах, Павел счел уместным сочетание Первого концерта и меня.

— О чем Первый фортепианный концерт Метнера?

— Думаю, что уже само посвящение — «Памяти матери» — проливает свет на его содержание. Для меня оно, с одной стороны, трагическое, а с другой — несколько философское и даже религиозное, что, кстати, характерно для Метнера. Я бы условно определил его концепцию (достаточно традиционную в искусстве) как «Смерть и просветление».

— Николай Метнер — особый композитор для вас?

— Это автор, в произведениях которого я чувствую себя уверенно и спокойно. Как пианисту, он мне близок своим письмом, фактурой, мелодикой, а также настроением своей музыки, несколько элегическим, меланхолическим, мне это всегда было близко.

— Почему музыку Метнера довольно редко исполняют в концертах?

— Так получается, что время расставляет все на свои места. Человечество оставляет в истории то, что ему по-настоящему нужно. Сонаты Бетховена, думаю, всегда будут достаточно популярны. А какие­-то вещи играются, но в малых количествах, востребованы лишь у элитарной прослойки. Если почитать отзывы, то можно увидеть, что есть люди, которые просто фанатически любят музыку Метнера. Но их не так много.

— Как вы познакомились с творчеством Метнера?

— Когда я был подростком, мне попались в руки ноты его фортепианных сонат. Я просто прочитал их, без инструмента, и сразу полюбил эту музыку. Почему-то считается, что именно Метнер достаточно недоступен при первом прослушивании, но чем больше его узнаешь, тем больше проникаешься его музыкой. Есть такое расхожее мнение, и я с уважением к нему отношусь, так как заметил, что люди чаще всего именно так реагируют на музыку этого композитора. Но лично у меня именно сразу и с людьми, и с музыкальными произведениями возникает (или не возникает!) эмоциональная связь. То, что обычно называют любовью с первого взгляда. Так и было с Метнером, мне сразу же захотелось узнать и другие его произведения и, возможно, сыграть их.

Путь к вершине

— Обучаться игре на фортепиано вы стали довольно поздно, в девять лет, и начинали с вечерней музыкальной школы. Но смогли догнать своих сверстников.

— Я начал даже раньше, в восемь лет, с частным учителем. А затем да, была вечерняя школа, потому что, начиная обучение так поздно, я не вписывался в существующие структуры, и мне приходилось нагонять. Получилось это довольно быстро — наверное, были способности к музыке… Должен заметить, что наше сложившееся видение того, как должен развиваться музыкант, — весьма стереотипно. Если у человека есть талант, он может начать занятия музыкой еще позже и все-таки добиться успеха. Возраст не является здесь единственным определяющим фактором.

— Вы окончили Московскую консерваторию, где обучались у выдающейся пианистки Элисо Вирсаладзе. Главное, чему от нее научились?

— Она привила всем своим ученикам сочетание профессионализма в высоком смысле этого слова и хорошего вкуса. Как пианисту помогут эти качества в дальнейшем — зависит только от таланта, личности, того, что ты хочешь сказать людям в своем творчестве. Но именно эти два качества, как фильтр, не пропускают пошлость и поверхностность. Имея такую школу, труднее скатиться в халтуру.

— После консерватории и аспирантуры продолжили обучение в Международной фортепианной академии на озере Комо в Италии. Что дала эта стажировка?

— Возможность познакомиться с различными исполнительскими школами мира, выдающимися профессорами и студентами. Для всякого музыканта полезно в какой-то момент выехать за пределы своей родины и увидеть, как занимаются и работают другие музыканты. Если вариться только в своем соусе, можно поневоле стать излишне консервативным и только свою точку зрения считать правильной. Это относится не только к музыке, но и вообще ко многому в жизни. Расширять свои взгляды на жизнь и, соответственно, на искусство — это прекрасно. Это необходимый элемент нашего пожизненного обучения.

— Мощный старт ваша международная карьера получила в 2003 г. благодаря победе на престижном конкурсе пианистов имени Геза Анды в Швейцарии. Спустя меньше десяти лет вы вернулись на этот конкурс уже в качестве члена жюри…

— Да, три раза сидел там в жюри.

— Какие у вас были ощущения на этом состязании как конкурсанта и какие в роли судьи?

— Совершенно разные! Когда еще молодым человеком играешь на конкурсе, у тебя все впереди, ты не знаешь, как сложится жизнь, это, конечно же, большой стресс, большая ответственность. Занимаешься много часов каждый день, затем стараешься выступить как можно лучше, ждешь результатов…

Сейчас я сижу уже по другую сторону барьера и просто выполняю свою работу, стараясь делать это искренне. Было бы обидно не пропустить на следующий тур талантливого музыканта. Максимальный стресс, который испытываешь, находясь в жюри, — когда начинаешь сопереживать конкурсанту, а он не проходит, такое тоже бывает, ведь в самой идее конкурса кроется глубокий изъян: искусство — не спорт. И все-таки ощущения от работы более приятные, чем от участия в соревновании, что и говорить.

— А не было ликования, что раньше были в качестве конкурсанта, а теперь сами выбираете победителя?

— Почему-то я лишен способности получать тщеславное удовольствие. Возможно, моя русская натура сказывается: склонен страдать даже в этой ситуации. Например, если вижу, что у кого-то что-то в исполнении не получается, мне становится его жалко. Не проходит на следующий тур — тоже жалко. К тому же работа в жюри — это ответственность. Иногда начинаю испытывать сомнения. Например, в финал конкурса по условиям могут пройти лишь три человека, а мне нравятся четыре. Или наоборот — только два!

Тогда начинаю думать, на чей именно концерт я захотел бы пойти в будущем, и это может быть пианист, который даже играет немного хуже в данный момент в техническом плане, но его артистическая личность сильнее. Короче говоря, большой радости от того, что я сижу в жюри, а бедные конкурсанты мучаются, не испытываю. Я знаю, что чувствуют эти люди.

— Ваш график выступлений очень плотный, до 100 концертов в год. Как-то рассказывали, что не спали трое суток, за которые сыграли три концерта. Что помогает быть продуктивным, несмотря на бешеный гастрольный ритм?

— Все дело в индивидуальных способностях. Я могу гастролировать, летая на самолете, и при этом довольно быстро выучить или вспомнить произведение, постоянно держать в памяти большой репертуар. Есть некоторые особенности психики и интеллекта, которые позволяют так делать. И это не моя заслуга, а природные данные.

«Пишут такое, что волосы встают дыбом»

— Абсолютная мечта большинства пианистов — чтобы у них был прекрасный персональный рояль, который бы возили за музыкантом на все концерты (как у Владимира Горовица). Но вы как-то сказали, что не хотели бы играть на одном рояле. Почему?

— Я не думаю, что это абсолютная мечта пианистов. Мне было бы как раз интересно играть одну программу на разных, но всегда отменных роялях! Ведь сам инструмент может натолкнуть на новый поиск красочности в исполнении. А так называемая новая краска в игре — это не просто звук, но и эмоция, чувства, стоящие за этим звуком. И это разнообразие чувств мне как раз и интересно.

Возить с собой один рояль?.. Все равно он будет в разных залах звучать по-разному, поэтому смысл тут может быть в привычности физических ощущений: кому-то просто удобно играть на одном и том же инструменте, они знают, что он их не подведет, и более уверенно чувствуют себя на концерте. Мне достаточно просто играть на очень хороших роялях.

— Вы много путешествуете. Какая страна произвела неизгладимое впечатление?

— Мне интересны все страны. Я люблю перемещаться по земному шару, для меня это естественное состояние. Хорошо чувствую себя в каждой стране, нахожу прекрасное и интересное в ее людях и культуре.

Неизгладимое впечатление было лет в 12, когда я выехал в первую капиталистическую страну в своей жизни — во Францию. Это был просто культурный шок! То, как живут люди, как устроено общество… Контраст с тем, что я видел до этого в жизни, просто потряс. Но поскольку с тех пор я неоднократно бывал практически во всех странах, то можно сказать, что несколько привык к ним и более или менее знаю, чего ожидать, что, конечно, никак не отменяет восхищения ими. Если мое восприятие стран и меняется, то уже плавно и постепенно. Просто узнаешь эти страны глубже, они иногда открываются с новой стороны.

Это как, например, знаешь человека уже двадцать лет, а он внезапно поступил весьма странно. Возможно, ты будешь озадачен, но кардинально свое отношение к нему уже вряд ли изменишь, потому что давно с ним дружишь. Ведь человек, как сказал Бродский, это сумма его поступков. Поэтому какая-то «сумма поступков» уже сложилась, это относится и людям, и к странам.

— На своей страничке в Facebook часто выкладываете фотографии аэропортов. Это вместо сбора магнитиков?

— Да, в соцсетях у каждого появляются свои привычки: выкладывать еду, себя или новости политики. Я очень люблю авиацию и путешествия. Аэропорт — первое место, где оказываешься при соприкосновении с новой страной. Это начало какого-то нового опыта. Пусть на короткое время, пусть на очень поверхностном уровне, но для тебя открывается мир неизвестного.

— Вы родились в Ленинграде, учились долгое время в Москве, сейчас живете в Испании. Где чувствуете себя по-настоящему дома?

— В Мадриде, потому что сейчас это мой дом де-факто. Здесь я сам себе хозяин. В Москве живет мама, там я тоже, конечно, чувствую себя дома. А вообще музыканты постепенно привыкают чувствовать себя хорошо везде. Даже если ты приезжаешь куда-нибудь на пару дней, можешь успеть почувствовать себя дома. Есть также города, в которые много раз приезжаешь. Например, Париж, Лондон или Амстердам какой-нибудь — столько раз уже там играл, что постепенно появились любимые места, парки, музеи, рестораны…

— Вы собираете смешные истории из публикаций; можете поделиться какой-нибудь?

— Пишут такое иной раз, что просто волосы встают дыбом. Например, в Ирландии один человек опубликовал достаточно восторженную рецензию на мое выступление со Вторым концертом Брамса. Но я был в ужасе, так как он писал, что вырос на моих записях этюдов Шопена — Годовского (этюды Фредерика Шопена в сверхвиртуозной обработке Леопольда Годовского. — Прим. ред.). Человек практически моего возраста, возможно, лет на пять моложе. Как он мог вырасти на моих записях? Не говоря о том, что я в жизни не сыграл ни одного этюда Шопена — Годовского. И имена пианистов, которые их играли и записали, — это Марк-Андре Амлен и Борис Березовский — никак не похожи на мое.

Как он мог перепутать? Даже Аркадий Володось, с которым до сих пор некоторые глупые люди меня путают (самое странное, порой даже те, которые знают нас обоих), тоже не играл этих этюдов. Я даже хотел спросить у автора рецензии, как так вышло. Но так как рецензия была восторженная, решил «не будить лиха». Пусть дальше восторгается и продолжает расти на чьих-то записях. По крайней мере, человек растет, это уже неплохо.

— Вы много читаете. Какую книгу о пианисте или игре на фортепиано могли бы порекомендовать?

— Есть много хорошей мемуарной литературы. Например, воспоминания Артура Рубинштейна — отличная книжка. Среди книг о музыке — Генрих Нейгауз «Об искусстве фортепианной игры». Очень сильная книга.

— Ваша жена — успешная венесуэльская пианистка. Обсуждаете ли дома профессиональные вопросы?

— Мы постоянно этим и занимаемся, это же самая интересная тема для разговора! Даже если мы говорим о каких-то других вещах, все равно постепенно все сводится к обсуждению пианистов и самих себя как исполнителей.

— Она может спокойно сказать, что вы сыграли не так?

— Может и должна. Считаю, поддержка близкого человека и состоит в том, чтобы в деликатной форме говорить правду. Тут обязательно должны быть выполнены два условия: форма, в которой ты общаешься с любым человеком (не только близким), должна быть деликатной, тактичной. И при этом нужно говорить правду, иначе жизнь, личная или профессиональная, становится пустоватой и бессмысленной. Однако так называемая правда (которая часто может быть не более чем нашим мнением), выраженная в грубой форме, перестает быть действенной, а становится лишь сухим фактом, которому далеко до многогранной истины.

— Какая похвала оказала самое большое влияние на вашу жизнь?

— Это были слова Марианны Шалвовны Шалитаевой — педагога ССМШ им. Гнесиных, прекрасной пианистки. У меня в жизни был тогда непростой период в психологическом плане, и буквально несколько ее фраз, сказанных вовремя, действительно очень помогли в жизни, возможно, даже больше, чем я сам понимал в тот момент. Важны ведь не только сами слова, сказанные человеком. За ними мы инстинктивно чувствуем намерения человека, его отношение к нам. Ее слова помогли мне впервые поверить в себя по-настоящему. Это уже сейчас я безразлично отношусь к комплиментам, но тогда, в подростковом возрасте, момент был практически переломным.

Наталья РОГУДЕЕВА

Выступление Алексея Володина в Большом зале Приморской сцены Мариинского театра состоится 28 ноября в 18:00. Подробная информация и билеты на сайте prim.mariinsky.ru.